Проснувшись около часа дня, Дима вышел из своей комнаты и увидел отца.

— Помнишь дядю Мишу? — спросил Сергей Дмитриевич сына.

— Не очень.

— Пойдём, вспомнишь очень…

Они прошли в гостиную. В гостиной стоял стол, на котором было много вкусной еды и несколько бутылок со спиртным. За столом сидела красивая темноволосая женщина средних лет. Это была мать Димы — Грымова Татьяна Владимировна. Рядом с ней сидел пожилой мужчина с длинной чёрной бородой.

— Здравствуй, Дима, — радостно воскликнул мужчина с бородой. — Какой ты уже большой, а!

— Здравствуйте. Вы, наверное, какой-то дальний родственник?

— Это не какой-то, — усмехнулся Сергей Дмитриевич. — Это твой крёстный папа.

— Не помню…

— Откуда тебе помнить, — улыбнулся дядя Миша. — Лет пятнадцать с тобой не виделись. Сколько тебе годков сейчас?

— Восемнадцать.

— Восемнадцать… — чернобородый старик на миг задумался, пошевелил указательным пальцем. — Значит, двенадцать годков тебя не видел, сынок. Садись, дружок мой, рядом.

— Ну, спасибо Всевышнему. Теперь будем жить рядом. Буду к вам чаще заглядывать, — бородатый старец сделал глуповатое лицо, улыбнулся.

Дмитрий сел рядом с крестным и тут же задал ему вопрос:

— А чего вы к нам столько лет не заходили?

— Я в Польше жил, сынок.

— И не было времени ни разу…

— Свободное время, Дима, — Татьяна Владимировна нежно перебила сына, — твой крестный отец тратит на семью! У него знаешь, сколько деток?.. Шесть! И двое из них совсем маленькие! Вот так-то!

Пока Дима накладывал себе салата, дядя Миша разлил вино по фужерам.

— Ну, спасибо Всевышнему. Теперь будем жить рядом. Буду к вам чаще заглядывать, — бородатый старец сделал глуповатое лицо, улыбнулся. — Если позволите…

— Всегда рады будем, — Сергей Дмитриевич поднял свой фужер: — Давай, святой отец, за долгожданную встречу.

Попеременное бряканье фужеров длилось несколько секунд. Затем все выпили и принялись закусывать.

Пока Дима ел, Сергей Дмитриевич вкратце рассказал ему, что его крестный папа сейчас имеет звание протоиерея, имеет свой приход, а также преподает в церковной школе. Своё короткое повествование Сергей Дмитриевич закончил такими словами:

— Теперь его надо величать «святой отец».

— Да ладно, Сергуня, — отмахнулся отец Михаил. — Для Димки я — дядя Миша, или Михаил Николаевич. Так, Дима? — он хлопнул крестника, который уплетал салат за обе щеки, по плечу.

Поздним вечером, когда стол был убран, дядя Миша присел на диван, подозвал крестника и с веселой вкрадчивостью спросил:

— Скажи-ка мне, сынок мой хороший, как ты думаешь, кто самый страшный враг у человека?

— Дьявол.

— Да, Димочка, самый страшный враг для нас — дьявол.

Отец Михаил хотел сказать что-то еще, но, увидев, как в гостиную входит мать крестника, запнулся.

— Что, Миша, опять крестнику анекдоты про чёрта рассказываешь?

— А ты, Таня, я знаю, чего смеёшься. — Священник сказал мягко, но его глаза холодно глядели на самодовольное лицо женщины. — Вы, женщины, все с бесом немного повязаны.

Священник вынул из кармана пиджака, что висел на спинке стула, миниатюрную библию и начал зачитывать отрывки, которые считал неоспоримым доказательством существования дьявола.

— Смотри, если не чувствуешь сил не прелюбодействовать, — не женись! Это штука такая, дьявол в этой сфере орудует только так.

Татьяна Владимировна терпеливо выслушала первый отрывок, но когда кум начал объяснять его своими словами, устало вздохнула и, пожелав всем спокойной ночи, вышла из гостиной.

Закрыв «священное писание», дядя Миша в очередной раз внимательно посмотрел на своего крестника, который уже устал от священных нотаций.

— Вот так, сынок… — положив карманную библию на журнальный стол, протоиерей обнял своего крестного сына одной рукой и посмотрел ему в глаза. — Тебе уже восемнадцать…

— Скоро девятнадцать. — Уточнил Дмитрий.

— Тем более. Дело близится к женитьбе. Смотри, если не чувствуешь сил не прелюбодействовать, — не женись! Это штука такая, дьявол в этой сфере орудует только так.

— Знакомо. — Задумчиво промолвил Дима и, пожелав крестному приятных снов и спокойной ночи, ушел.

Оставшись в одиночестве, Михаил Николаевич с болью в сердце вспоминал, как сам поддался влиянию самого скрытного и злейшего врага всего человечества. Случилось это без малого тридцать лет назад.

В тот злополучный вечер отец Михаил — тогда еще просто Миша, студент духовной семинарии — возвращался домой. Дул сильный порывистый ветер, было холодно. У самого подъезда Михаил заметил приближающуюся к нему молодую женщину приятной внешности.

— Вы не обидитесь, если я немного пообщаюсь с вами? — любезно спросила она, как-то загадочно вглядываясь в благородное лицо статного черноволосого юноши.

— Нет, — Миша растерянно мотнул головой. — Вовсе нет. Разве можно на такую женщину обидеться…

— Вот и славно, — незнакомка приятно улыбнулась и тут же стала предельно серьезной. — Вы верите в бога?

— Разумеется. А как вас зовут?

— Меня зовут Татьяна…

— А меня — Михаил Николаевич. Можно просто Миша.

— Михаил Николаевич, вы хотели бы жить вечно?.. — Татьяна прочитала в его взгляде недоумение и уверенно добавила: — Жить вечно без старости и болезней хотели бы?

— Это, конечно, соблазнительно, — на правильном лице молодого человека засияла глуповатая улыбка. — Вы, если хотите много чего сказать, давайте-ка лучше ко мне зайдем.

Михаил Николаевич вошел в подъезд. Татьяна вошла вслед за ним.

— Вы хотели бы жить вечно?.. — Татьяна прочитала в его взгляде недоумение и уверенно добавила: — Жить вечно без старости и болезней хотели бы?

— Вы присаживайтесь, — юноша указал на кресло в своей комнате.

— Я, вообще-то, ненадолго, буквально две-три минуты.

— Может, чайку?

— Да. Было бы очень хорошо.

— Пойдемте-ка на кухню… — семинарист помог даме снять пальто и повлек ее на кухню. — Вы не волнуйтесь, — строго сказал он, когда женщина уселась за стол. — У меня нет никаких меркантильных…

— Да, — приятный бархатный голосок перебил грубый бас. — Вы не похожи на похотливого кобеля, — Татьяна гордо и в то же время мягко посмотрела в большие черные глаза собеседника. — Извините за вульгарность. Я просто привыкла говорить обо всем прямо.

— Нет, нет, это вовсе не вульгарность, — Михаил Николаевич притворно засмеялся.

Свидетельница Иеговы усмехнулась и устремила взор в окно.

Семинарист поставил чайник на огонь, налил в чашки чая из заварного чайничка, снова посмотрел на женщину. Татьяна грустно смотрела в окно — на поникшие акации, закрывающие стоящий напротив трехэтажный дом почти наполовину.

— Ваша местность напоминает мне дворик моего детства, — задумчиво произнесла женщина.

Затем Татьяна подошла к окну и, скрестив руки на груди, некоторое время любовалась видом из окна. Михаил Николаевич в это время сидел на табуретке и рассеянно бегал взглядом по фигуристому телу Татьяны. Когда она повернулась к нему лицом, он смущенно отвернулся. Крупные бедра и изгиб талии приятно радуют глаз, особенно если знаешь, что обладательница всего этого имеет также красивое лицо и пышную грудь, но… Семинарист не должен поддаваться вожделению! Тем более, он женат! В то время он уже год как был женат.

— У меня был приступ ностальгии, — свидетельница Иеговы грустно улыбнулась, села за стол.

— Это разве плохо...

Молодой священник наполнил чашки кипятком и уселся за стол. Легкая улыбка и выразительный взгляд свидетельницы Иеговы мутили его рассудок. Стараясь отогнать от себя нетрезвые мысли, будущий поп начал мысленно читать «отче наш», при этом чайная ложка, зажатая в его мощных пальцах, суетливо нарезала круги в чашке чая.

Сейчас отец Михаил знает, что все это — скрытые знаки дьявола, толкающие мужика на грех, но тогда почему-то не желал задумываться над этим всерьёз, хоть и подозревал...

Разливая чай по чашкам, семинарист невольно посматривал на приятное лицо Татьяны и мысленно убеждал себя, что эта непонятная игра закончится легким флиртом за обеденным столом. Все бы так и закончилось, если бы не нечистый, сидящий в той прекрасной блондинке. Пригубив чашку с чаем, Татьяна непринужденно сказала:

— Я обещала рассказать вам о возможности жить вечно… но прежде мне бы хотелось немного узнать о вас… Если можно…

— Я обещала рассказать вам о возможности жить вечно… но прежде мне бы хотелось немного узнать о вас… Если можно…

— Конечно, можно…

Татьяна внимательно слушала молодого священника. Когда он закончил, она посмотрела на настенные часы с кукушкой. На часах было половина восьмого.

— Домой спешите? — с грустью спросил Миша.

— Наверно, надо спешить… — вздохнула Татьяна. — Вы ведь человек женатый…

Сказав это, Татьяна встала из-за стола и вышла в прихожую. Михаил Николаевич лениво поплелся вслед за ней. Что-то заставило его остановиться. Он стоял с полминуты, тупо уставившись в окно и постукивая кончиками пальцев по лакированной двери. Стоял бы и больше, если бы не услышал раскаты грома за окном. После первой грозы крики детей, резвящихся во дворе, стихли. Затем громыхнуло еще два раза, и послышались звуки ливня. Михаил вздрогнул, лицо его оживилось. Он решительно подошел к Татьяне, которая уже застегивала последнюю пуговицу пальто.

— Татьяна, может, не стоит вам в такой дождь идти? — выдохнул возбужденный Миша, пожирая женщину взглядом.

— Да, не хотелось бы, конечно. Но вариантов у меня нет…

— Это вы так думаете, — Михаил Николаевич положил правую руку на плечо девушки. — А я могу предложить вариант… Можно выпить винца.

— Можно, — недолго думая, согласилась Татьяна.

Разлив вино по фужерам, отец Михаил встал из-за стола и, стараясь выглядеть строгим интеллигентом, произнес:

— За прекрасный вечер!

— Двусмысленный, однако, тост, — Татьяна засмеялась и, прикоснувшись своим фужером к фужеру в руках Михаила Николаевича, залпом выпила.

После второго фужера молодой священник понял, что пьянеет.

О чем он думал тогда? Не помнит — потому что дьявол сбил его с толку еще в тот момент, когда эта соблазнительная нимфа подошла к нему на улице. Понял бы он это тогда, — не поддался бы нечистому… Если б молодость знала…

Они сидели до десяти часов вечера. Сидели бы и дольше, если бы он не предложил Татьяне выпить на брудершафт. Татьяна, уже хорошо повеселевшая к тому времени, безропотно согласилась. После брудершафта последовал затяжной поцелуй.

Протоиерей уже не помнит, кто кого завлек в спальню. Помнит только, как на следующее утро сидел за обеденным столом и, созерцая пустую бутылку из-под «Кагора», стоящую у газовой плиты, мысленно проклинал себя — за то, что поддался влиянию дьявола, который все-таки нашел способ ввести его в искушение.