Ну вот она и пришла. Осень. Время моей души. Ни новогодняя кутерьма, ни веселое летнее море, ни даже волшебное очарование юной весенней листвы не могут заставить меня не ждать ее. Мне кажется, это было бы даже предательством – если бы я перестала ее любить. Осенью одиночество, доводящее до отчаяния и давящее на плечи невыносимой тоской, по магическим законам природы становится гармоничным; не скрою, грустным, но таким нежным и даже уютным, что представляется мне другом. Осенью не нужно счастье, ожидание которого настолько затянулось, что стало привычкой. Нужна лишь ее лирическая музыка, ее кроткая мудрость, ее мягкая нарядность. Осенью мне не нужны люди, мне мешают люди. Я не ревную осень лишь к одному человеку. Человеку, неотделимому в моей памяти от шороха листьев в парке...

Когда ты позвонила мне на работу, твой голос выдавал тревогу. Доченька, ты выросла удивительно деликатной. Ты так долго не решалась сказать то, зачем звонила.
– Мамуль, ты только не волнуйся, ладно? Я перебирала вещи в кладовке, а там моя синяя сумка. Я ее давно не ношу. Думала, она пустая, но… В общем, там письмо, адресованное тебе.
– Письмо? Эта сумка уже года четыре лежит на выброс, всё руки не доходят.
– Мам, понимаешь… Это письмо от него.

«Санечка, милая моя, хорошая моя…» Санечка. Наше имя, одно на двоих. Как странно держать в руках этот листок. Судьбы бывают разными, и судьбы писем, видимо, тоже. Годами оно лежало в старой сумке, чтобы вдруг заставить меня вернуться в нашу осень. «Я ничего не понимаю. Почему ты не отвечаешь на мои письма? Я не знаю, что сказать, как убедить тебя, что мы должны быть вместе. Сань, просто приезжай, я жду тебя».

Эта улыбка, детская и противоречащая солидному виду явно серьезного и твердо стоящего на земле человека...

Мы узнали друг друга сразу, хотя никогда раньше не видела я идущего мне навстречу мужчину. За годы работы в фирме я привыкла к изысканным костюмам и безупречным стрижкам, поэтому презентабельный облик незнакомца никогда не отвлек бы моего внимания от более важного – терпких запахов, задумчивых звуков, щедрых оттенков – всего того, что дарил мне осенний парк. В отличие от героини советского фильма я обратила внимание не на начищенные ботинки, а на нескрываемое наслаждение, с которым мужчина загребал ими ворохи разноцветных листьев. Эта улыбка, детская и противоречащая солидному виду явно серьезного и твердо стоящего на земле человека. Он улыбался сам себе, а может, осени. Ему не нужны были люди, мне кажется, он их просто не видел. Он заметил лишь медленно идущую навстречу женщину, легкомысленно и с упоением загребающую сухие листья острыми носками дорогих сапожек.

Когда мы познакомились, мне было уже за тридцать. К тому времени у меня неплохо сложилась карьера, мне было интересно то, чем я занималась. Увлечений у меня всегда было много: привычка развиваться, пробовать что-то яркое, новое выработалась у меня с детства. Назвать свою жизнь однобокой или бедной на впечатления я никак не могла.

Но моим главным богатством была, безусловно, Яночка. С ее отцом мы давно разошлись, но дочка имела возможность общаться с Михаилом. Долгие телефонные разговоры, встречи. Миша даже забегал иногда к нам в гости. Я не препятствовала общению дочки с папой, хотя и не участвовала в их посиделках. С бывшим мужем мы сохранили отношения, которые я для себя определила как доброжелательное равнодушие.

В юности я не была обделена мужским вниманием, замуж же не торопилась, потому что среди обширного круга поклонников не встретилось мне ни одного, с которым захотелось бы засыпать и просыпаться. Ждала, что вот-вот моя судьба найдет меня. Годы шли, судьба мешкала, и я поняла, что жизнь каждому отмеряет свое - кому-то дано любить, а кому-то – быть любимым. Я явно относилась ко второй категории. От этого понимания стало легче: больше ничего не нужно было ждать, не о чем переживать.

Так я и стала женой Михаила, хорошего, умного, образованного человека. В нашем браке было много положительного: неизменное взаимное уважение и предельная вежливость, общение с интересными людьми, ставшими друзьями нашей семьи, но главное – наша девочка. Было столько всего, не было лишь счастья. Мишино чувство постепенно растаяло. Я понимаю – ему тоже хотелось быть любимым. Развод не стал трагедией ни для меня, ни для мужа, мы просто освободили друг друга.

Годы шли, судьба мешкала, и я поняла, что жизнь каждому отмеряет свое - кому-то дано любить, а кому-то – быть любимым.

Моя девочка, моя милая доченька. Ты совсем взрослая, а я, как все мамы, все еще вижу доверчивую улыбку беззащитной крохи. Когда ты волнуешься, всегда начинаешь заплетать и расплетать свою косу, – давняя привычка, которой наша семья посвятила немало шуток. И вот сейчас ты сидишь напротив за столом, но твой ужин нетронут, а руки заняты косой.

- Мне надо признаться тебе в одном поступке. Не знаю, сможешь ли ты простить меня, но уверена, что ты сумеешь меня понять. Это письмо лежало в моей сумке несколько лет. Это правда, я забыла о нем. Забыла не отдать, а выбросить, как выбросила все предыдущие письма. Их было около десяти, они приходили в течение года. Я, конечно же, не читала их, даже не вскрывала, но я знала, от кого они. Когда я обнаружила в почтовом ящике первое из них, я сразу поняла, что Александр Березин – это тот мужчина, с которым ты несколько месяцев общалась по телефону. Ты называла его Саней и всегда поспешно уносила телефон в свою комнату, закрывалась и долго не выходила. Иногда ты приносила домой цветы, иногда – букеты осенних кленовых листьев. Ты выглядела такой загадочной, такой довольной собой, спокойной, счастливой. Мои подружки только и болтали о тебе и выспрашивали, отчего ты так расцвела и похорошела. Я гордилась тобой, любовалась. И в то же время во мне росла обида на тебя: ты жила какой-то интересной, таинственной жизнью, в которой тебе было хорошо, но в которой не было меня. Постепенно я стала понимать, что этот незнакомый мне Саня и был человеком, отбирающим тебя у меня. Потом нам изменили номер, и звонки прекратились, я успокоилась. Но однажды достала из почтового ящика письмо. Я порвала его и выбросила в урну в соседнем дворе, чтобы ты случайно не увидела обрывки. С того дня я старалась проверять почту до твоего возвращения с работы, и когда приходило очередное письмо от него, поступала с ним, как и с первым. Это письмо, которое я сегодня нашла в сумке, было последним, больше он не писал.
Ты не простишь меня, правда? Мамочка, скажи что-нибудь. Не молчи.

Что сказать, моя девочка? Рассказать тебе, как я два года перетряхивала газеты в надежде, что долгожданное письмо спряталось между страниц? Объяснить, почему купила телефонный аппарат с определителем номера и с замиранием сердца перезванивала на каждый незнакомый номер? Описать, как с каждым днем внутри умирала частичка меня, потому что и в этом дне рядом не было его? Зачем, Яна? Зачем говорить тебе о том, что ты сама уже поняла. Ведь ты поняла, все поняла, иначе не отдала бы мне сегодня этот старенький конверт, иначе не решилась бы на это трудное, запоздалое признание.

Два месяца мы не могли оторваться друг от друга: хотелось стольким поделиться, о стольком помолчать. Саня не знал нашего города, поскольку приехал всего на несколько месяцев на курсы, организованные иностранными коллегами. Мы могли видеться лишь по вечерам и в выходные, но ведь еще были телефонные разговоры, долгие-долгие разговоры, начинающиеся сегодня, а заканчивающиеся уже после полуночи. У обоих за плечами огромный опыт нелегкой жизни, а мы, как подростки, сразу поверили друг в друга. И в нас.

Жила ожиданием вечеров, когда, придя с работы, я бросалась перетряхивать газеты в надежде, что вдруг чудом выпадет конверт.

Саня настаивал на скорейшем знакомстве с Яной. «Буду просить у Яны руки ее матери». Первая жена Саши погибла, не оставив детей. Они поженились совсем юными, хотелось, как говорится, пожить для себя, а потом уже думать о наследниках. Увы, потом не наступило из-за пьяного водителя. Больше Александр строить личную жизнь не пытался, ушел в работу, но все чаще жалел, что в свое время не стал торопиться с детьми. Когда он узнал, что у меня есть дочка, обрадовался неимоверно.

Это я настояла на том, чтобы повременить и отложить знакомство с Яночкой. Почему? Наверное, боялась, что в мою неожиданно наступившую сказку ворвутся проблемы, хотелось хоть какое-то время избежать необходимости принимать сложные решения. Санина командировка заканчивалась, пусть он вернется домой, разберется с накопившимися делами, а там уж я возьму свою Янку и приедем к нему.

Пару раз в отсутствие дочки Саша заходил ко мне, поэтому мой адрес был ему известен. Он будет мне звонить и писать, и совсем скоро мы будем вместе. Как глупо: я привыкла, что он мне звонит, даже в голову не пришло узнать его номер телефона или адрес.

Я не пошла на вокзал провожать его, не хотелось смотреть, как пространство крадет счастье. Саня позвонил на следующий же день. Потом еще и еще. А через неделю после нескольких лет ожиданий нам наконец сняли блокиратор, изменив при этом номер телефона. Звонков от Саши быть больше не могло, ведь сообщить новый номер мне было некуда. И я стала ждать писем. Жила ожиданием вечеров, когда, придя с работы, я бросалась перетряхивать газеты в надежде, что вдруг чудом выпадет конверт. Однажды не выдержала и позвонила в справочное его родного города, но оказалось, что Александр Березин – отнюдь не редкое имя, и без указания адреса проживания абонента номер телефона назвать мне не могут.

– Ты поедешь без предупреждения? Теперь ты знаешь адрес, можно узнать телефон. Прошло несколько лет, он мог переехать или жениться.
– Конечно, мог, Яна. Но я не буду узнавать телефон, не буду наводить справки у соседей, есть ли у него семья.
– Ты расскажешь ему, что во всем виновата я? Ты простила меня, я чувствую. А он простит?

Еще шесть часов пути. Яна права, нужно бы позвонить ему, подготовить. Но я просто приду и открою дверь. Почему я уверена, что она будет не заперта? Не уверена, я просто надеюсь. Потому что наступила осень…