…Главное - дождаться, когда он заснет. Потому что лишь тогда он беззащитен и может принадлежать мне безраздельно. Тогда можно улечься рядом, уютно свернувшись калачиком. И, если холодно, он обязательно подвинется ближе, чтобы ощутить тепло моего тела. Отчего мне станет жарко.

И где, скажите, делают таких брутальных мужиков? У него нет времени на любовь, он вскакивает с утра, точно пружина, и начинает «заводить» день - быстрее, быстрее. Никаких холостых оборотов, все четко, раз - энергичная зарядка, два – душ… Люблю смотреть, как он моется под душем. Но когда он, растираясь полотенцем, на ходу обнимает меня мокрой рукой - вздрагиваю. Терпеть не могу холодной воды - у меня от этого где-то внизу живота сначала что-то сжимается, а потом обрывается и «ухает». Неприятно.

Говорят, кстати, так бывает, когда хочется любви. Ну, не знаю. Когда мне хочется любви, у меня ничего не ухает и не падает. Просто все остальное резко теряет смысл. И остается лишь Это. А когда есть Это - меня нельзя удержать.

Люблю смотреть, как он моется под душем. Но когда он, растираясь полотенцем, на ходу обнимает меня мокрой рукой - вздрагиваю.

…Мы часто ездим на дачу. Она у него старая, пахнет пылью и газетами. Ими заклеен чердак - Саша все никак не соберется сделать тут ремонт. А если соберется - мне будет жаль потерять этот волшебный кусочек мира. Потому что именно это и есть лучшее место для любви - тут, в этом пространстве, где время стиснуто до размеров сдутого футбольного мяча, что валяется под старой софой, где кем-то был забыт пузатый портфель с ненужными уже бумагами, а на древнем стеллаже лежит слой мягкой, белой пыли. Нет, я терпеть не могу грязь и пыль, но именно тут - дело иное. Тут - особый мир, и запах, и вкус; и два тела, оказавшись в этом вневременном пространстве, должны раствориться друг в друге полностью - ибо если что-то и вечно и не имеет начала и конца, так это любовь…

Мне хорошо с ним на даче. Он тут более домашний, чем где бы то ни было.
- Ну, что у нас на завтрак? - бодро спрашивает Саша утром, заглядывая в холодильник, который тоже пахнет пылью, и доставая то, что было привезено с собой, - колбасу, сыр, ту вкусноту, которую обычно он себе «не позволяет», ибо «блюдет форму». Он все время удивляется - и как ты можешь СТОЛЬКО есть и оставаться при этом такой изящной?

После завтрака он хватает меня на руки, целует в нос или поглаживает за ухом: «Ланчик, ты прелесть!» Я отворачиваюсь смущенно - ну какие поцелуи, от меня же пахнет колбасой!.. Только тут, на даче, я могу когда угодно забираться к нему на колени и, замирая, слушать, как ровно, точно большой насос, работает его сердце, и дышать в едином ритме с ним, вдыхая сладкий аромат его кожи.

Потом мы идем на речку. Я изо всех сил стараюсь не отставать, почти бегу по дорожке, которая все круче загибается вниз, к откосу, увертываясь от шершавых объятий крапивы и трепетных касаний подбитого серым войлоком лопуха. Саша уже не идет, а просто летит вперед, а я замираю, любуясь его телом, - надо же, как искусно слеплены и сплетены его мышцы, как красиво его кованное из бронзы тело, как он…

Сейчас он бросится в воду, знаю я. И правда, миг - и он взмывает вверх, оторвавшись от высокого берега, над водой, потом входит в нее плавно, почти без брызг. Я жду его на берегу, замерев, потому что всегда боюсь - выплывет? Рыбаки говорили, что тут омут, оттого и вода обжигающе холодна. Но он неизменно выныривает; я со вздохом расслабляюсь и улыбаюсь, глядя, как он машет мне рукой.

Он ласкает меня, я, нежась, переворачиваюсь на спину и силюсь заглянуть ему в глаза: ты - мой? Ты думаешь только обо мне?

Счастлива ли я? Думаю, да. Он не говорит мне о любви, но я ощущаю ее. А когда он, задумавшись, поглаживает меня по спине, со мной происходит что-то невероятное - я выгибаюсь, становясь рабой его рук, растворяясь в их мягкой, но требовательной нежности. Он ласкает меня, я, нежась, переворачиваюсь на спину и силюсь заглянуть ему в глаза: ты - мой? Ты думаешь только обо мне?

«Ты – королева», - отвечает он мне на молчаливый вопрос. И я задыхаюсь от нежности к нему. От благодарности, что мы рядом. Если от прикосновения мужчины обычный солнечный свет становится сначала ослепительно-ярким, а потом - светло-зеленым, значит, это любовь.

…Так было еще вчера. А сегодня он пришел… не один. Я была в прихожей, чувствуя, что он вот-вот придет, мерила ее шагами, отчего-то нервничая. Ключ повернулся в двери, я бросилась вперед и замерла - рядом с ним стояла девушка. Он улыбнулся мне ободрительно:
- Познакомься, Лана. Это Лена.

Лена улыбается, но мне в ее глазах мерещатся льдинки:
- Очень приятно.
Мне тоже. А что тут скажешь? Вот так поворот… Еле сдерживая слезы, я побрела на кухню. Они - следом за мной. Интересно, и как это он себе представляет двух дам - на одной кухне?

Видели бы вы, как он суетился! Чувствовал, насколько неловкая ситуация, и потому лебезил - и передо мной, и перед Леной: и ставил чайник, и доставал что-то из холодильника; потом вытащил из морозилки бутылку шампанского, открыл с хлопком и разлил по бокалам.

- А Лана что, не пьет у нас? - Лена смотрела на меня с улыбкой.
«У нас». Шустра… Да, не пью. Тебя не спросили. Блондинка крашеная. Я как-то слышала, что блондинки - это женщины, которые зачем-то красят корни волос в черный цвет. Вот, эта - такая и есть!

Ну, знаешь, дорогой. Ты еще хочешь, чтобы я отвечала на подобные вопросы! Привести в дом тетку и ждать, что я буду рада этому!

Я понимала, что смотрю на нее волчицей. Понял это и Саша.
- Лан, ну что ты набычилась? Уж не ревнуешь ли?

Ну, знаешь, дорогой. Ты еще хочешь, чтобы я отвечала на подобные вопросы! Привести в дом тетку и ждать, что я буду рада этому!

Я ушла от них в комнату. Знаете, иногда бывает больно глотать - не от болезни, от… жизни? Так было и у меня. А они на кухне смеялись… Потом у него зазвонил телефон. А у меня за спиной скрипнул пол, и я почувствовала, что Она стоит за мной. Повернулась и посмотрела ей в глаза. Гори!
Но она не загорелась.

- Ты пытаешься испепелить меня взглядом? Выцарапать мне глаза? - Лена была серьезна. - Боюсь, дорогая, что у тебя один выход - привыкнуть ко мне. Я люблю его. Сашу.

А я? А как быть мне? Ведь я тоже его люблю! Я вновь убила ее взглядом.

- Я все понимаю. Но нам придется как-то привыкать жить втроем. Потому что он давным-давно любит тебя и, конечно, даже из-за меня не будет отказываться от этой любви.

Жить… втроем? Бред! Я смерила ее взглядом и отвернулась. Сама-то поняла, что сказала?
Она подошла ближе. А потом робко прикоснулась ко мне. Я резко отскочила - да кто она такая, чтобы трогать меня?!

…За окном монотонно гудел ливень - серый, бесконечный, наполненный удушливым запахом прелой листвы. Он мне нравился когда-то раньше, этот запах, но это было там, на даче, где были только он и я, и где его не нужно было ни с кем делить. А теперь повсюду была Она.

Они даже не считали нужным скрываться от меня. Сидя на подоконнике и глядя в окно, я видела смутное, расплывающееся отражение двух тел - они то сходились вместе, то расходились вновь. Порыв ветра бросал на стекло новую порцию дождя, и тела в отражении сначала на миг приобретали четкие, почти рельефные очертания, а затем - растекались вместе с водой по стеклу, и тогда лишь мутные, розово-песчаного цвета отблески напоминали мне, что они - там. И любят друг друга. И что им… плевать на меня.

Она подошла ближе. А потом робко прикоснулась ко мне. Я резко отскочила - да кто она такая, чтобы трогать меня?!

Я никогда прежде так не страдала. От их любви некуда было деться, она была повсюду, точно разлита в воздухе, я чувствовала ее присутствие в небрежно брошенной на кресло кофточке, в упавшем на пол браслете, в тихом стоне, раздававшемся порой из комнаты. Саша даже дышал теперь по-другому. Сталкиваясь со мной взглядом, он иногда прятал глаза, а иногда, напротив, смотрел на меня с вызовом. Теперь я даже не любила, а скорее ненавидела его. Он все также спрашивал меня по утрам, что у нас на завтрак, и порой даже позволял лечь рядом с ним или посидеть у него на коленях. Но его сердце принадлежало не мне - я слышала это. Его забрала та, что звалась именем, так похожим на мое.

…Через три месяца я почти привыкла к этому. И даже в дождь смотрела в окно без той боли, что была раньше. Они любили друг друга; я продолжала любить и ненавидеть его, но делала это уже как-то машинально; страдание стало моей привычкой - я привычно просыпалась, страдая, и засыпала, страдая. И даже когда его рука касалась меня, я вздрагивала, как прежде, но предощущение любви было уже не сладким, а горьким, и оно не окрыляло тело, а делало его тяжелым.

…А потом мы поехали на дачу. Втроем. Надо же, ее тоже восхитил чердак! Он показался ей «сплетенным из света»… Как пошло звучит! А потом они побежали на речку - я впервые осталась одна. «Лана, пойдем!» - звал меня Саша, но я даже не шевельнулась. Пусть идут. Я… упиваюсь одиночеством. Тем более, скоро будет гроза.

…Я ждала Сашу и Лену, но тут в сад вошел… Он. И по моему телу впервые за последние три месяца пробежала мелкая, колкая дрожь. Ничего особенного, таких на улицах - миллионы. Но все же… в нем было что-то такое, отчего я ощутила внутреннее движение - пусть смутное, размытое, но… Он молча сел рядом и посмотрел на меня огромными зелеными изумрудинами - как, оказывается, просто утонуть в таких глазах! И мне вдруг, в один миг, стало все равно, обнимает ли сейчас Саша Лену и будет ли любить ее вечером. Потому что в глазах того, кто сидел напротив, я увидела такие восхищение и страсть, такие обещание и тоску, что - боже, я ли это? - подалась вперед и слегка коснулась щекой его щеки. Где-то «тикало» сердце - совсем не так, как у Саши, гораздо нежнее и мелодичнее, и мне стало от этого так хорошо, как не было никогда. Он наклонил голову, и я закрыла глаза. Может, настоящую любовь и правда нужно выстрадать?

А потом они побежали на речку - я впервые осталась одна. «Лана, пойдем!» - звал меня Саша, но я даже не шевельнулась.

* * *
Саша налил чай в стакан, задумчиво отхлебнул. Запах свежей мяты… Мята немного пахнет грозой. И кошками. Хм, любопытное наблюдение.

- А куда мы будем девать котят?
- Ты позволишь ему остаться? - Лена захлопала в ладоши.
- А что делать? Ты посмотри на Ланку! Она же с ума сошла от любви! Конечно, меня немного смущает, что это обычный приблудный котяра, она все же породистая…
- Перестань! У них же самая настоящая любовь!

И Лена засмеялась, одобрительно подмигнув мне. Я улыбнулась ей в ответ. Пожалуй, она ничего. Пусть живет. Мы, кошки, великодушны. К тому же у меня теперь есть Васька.