Дома тихо. Она одна. В последнее время это вполне естественно. Она не хочет мириться с одиночеством. В ней все протестует. Она чувствует, как сама загнала себя в скорлупу переживаний. Что делать? Она почти осознает, что никто не виноват в ее одиночестве. Люди добры к ней и уважают ее. Но что-то не так. Чего-то не хватает. Она выключает свет и зажигает свечи. Их две - одна маленькая, тоненькая, другая - повыше, потолще. Это "он" и "она". Свечи горят ровно. Она - непреклонная и гордая. Ее фитилек держится прямо. Лишь иногда от нее отлетают гневные искорки. Он же, напротив, все время тянется к ней, пытается обогнуть своим фитильком, согреть пламенем. Но иногда и он, отчаявшись, отворачивается, затем выпрямляется и снова, будто в омут бросается к ней. Видимо, сжалившись и она бросается к нему. Их пламя воссоединяется, но лишь на мгновенье. И вот она снова непреклонная и гордая, а он тянется к ней….

Свечи горят. Женщина смотрит. Она все пристальней всматривается в пламя, и перед ней, словно кадры плохо смонтированного фильма, начинают оживать картинки.

Когда-то давно, еще перед школой, в детском саду, ею восхищался один голубоглазый блондин. Он носил ей конфеты и неимоверно дорогие сокровища: блестящие пуговицы, переводные картинки, бусинки. А на день рождения подарил ей настоящую импортную жвачку. Помнится, как он стеснялся ей ее отдать. Долго мял в кармане и решился только на прогулке в городском саду. Он очень волновался и по дороге не давал ей руку - боялся потерять сокровище. Когда же понял, что дальше тянуть нечего - протянул.

До сих пор с легкой ироничной улыбкой (которая и тогда пробежала по ее губам) она вспоминает его протянутую руку, а на ней стертый фантик, обволакивающий бесформенную массу. Она все поняла, поблагодарила, даже позволила себя поцеловать. Долгим поцелуй не получился - засекла воспитательница. Обратно до садика они шли, крепко держась за руки - у них теперь есть своя тайна. Они взрослые. В новом году его перевели в другой детский сад….

За ней стал ухаживать другой мальчик. Сначала она не предавала значения его знакам внимания. Собственно их особо и не было. Он наблюдал за ней из далека. Хотел встать в пару. Но что он - в сравнении с тем дарителем жвачки! Да и может разве она предать любовь? Хотя… На этот счет в ней боролись смешанные чувства. Она-то не предавала! Все лето она думала только о нем, ждала встречи, копила секреты, а он не пришел. Значит, предал он. А ведь между ними было ТАКОЕ! Как он мог?! "Пусть этот помучается, пострадает за него. А я пойду по жизни одна! С гордо поднятой головой. Да и вообще, где выдается гарантия на мужскую верность?"

А другой страдал. Родители приводили ее позже, чем других детей, уже после завтрака. Она стала замечать, что, когда она поднимается по лестнице, кто-то забегает в их группу. Ей стало интересно. Через несколько дней она поняла - это он! Ох! Она начала манипулировать и управлять им. Он же с радостью бросался выполнять любые ее просьбы. Она даже не разрешала играть ему в войну, так как в игре "дочки-матери" обязательно должен был быть отец. Ей было все равно, что подумают окружающие. Она - царица, а он-так. Однажды, ее подозвала к себе воспитательница: " Послушай, а ведь ты жестокая девочка! Ты ешь дома, а он голодает до обеда. Мы не можем уговорить его поесть без тебя. Ты играешь в любимые игры, а над ним друзья смеются. Пойми, он тоже человек". Видеть рядом с собой человека она не желала. И вскоре отпустила на все четыре стороны. Судите сами, зачем считаться с тем, кто и так тебе послушен? И зачем принимать во внимание интересы другого - тогда нельзя им повелевать? И уж совсем неинтересно терпеть, когда тебе за него выговаривают. После расставания он начал играть в войну и вскоре стал ходить за ручку с другой девочкой. Им видимо было хорошо вместе.

Свечи горели. Она все также прямо, он льнул к ней….

В школе романы начались с первого класса. Она была отличницей, активисткой, но не стервой. Ее уважали, с ней дружили. Но с ними (кем бы не был этот Он) она была сначала непреступна, и требовала уважения лишь к себе. Она обижалась, бунтовала, когда ситуация выходила из под ее контроля. Она и только она должна была руководить всем. Они до определенного момента подчинялись и забывали самих себя, но потом уходили. Как раз в тот момент, когда она понимала - он тот, кому она готова подчиниться вся без остатка. После очередного ухода она страдала все меньше и меньше. Вскоре же привыкла, что как не крути, а все равно все кончиться предательством.

Сейчас она смотрит на свечи и не может понять, как ей, с ее действительно хорошей интуицией удалось не понять того, кто был в 10-ом классе. Он долго часами по телефону, рассказывал ей о философах, физиках и математиках. Ей же хотелось встреч под луной. Она писала дневники и обливалась слезами, но не хотела его слушать, а все время перебивала и смеялась. Они встречались и после школы, но она при людях не замечала его знаков внимания. Ей чего-то хотелось другого. То, что было, она воспринимала как естественное и стоя по своему обыкновению на постаменте, требовала.

Она вышла замуж. Не за него. Просто вышла и все. Муж грубо выбил из-под ее ног постамент и облачил в халат и тапочки. Муж повелевал ею. Она сопротивлялась в душе, подчинялась и убеждала всех, что влюблена и любима. Однажды ей удалось выбраться в гости к своей подруге. Та дала ей почитать стихи, того, кто говорил про философов. Он писал о девушке, в которую влюблен, и которая не отвечает ему. Он мучается, страдает, а она непреклонна. Так вот чем, обижены мужчины! Она боялась показаться слабой, а они подчинялись ей только из желания пробудить в ней эту слабость! Она все понимала слишком поздно и не умела прощать. Надо было бросаться вслед, а она, спустившись на минутку, опять упрямо карабкалась на постамент.

Она ушла от мужа с двумя детьми и одиночеством. Она ушла от мужа, потому что не такой слабости перед мужчинами она хотела. Она хотела быть рядом с сильным, а не с тем, кто свиреп от бессилия. А потому осталась одна. В своей тихой маленькой квартире, она плакала от бессилия и жалости к самой себе.

Сейчас ей не хочется вспоминать о том времени. Лучше, пока горят свечи, и ни что не нарушает тишины, вспоминать о приятном.

Он вошел в ее жизнь очень просто. Без всплесков и вспышек. Просто вошел и встал рядом. Они не могли поверить, что так бывает. Им не надо было говорить, они и так все знали, чувствовали, понимали. Она была измотана и устала, ей не хотелось стоять на пьедестале. Он был робок и не уверен в себе. Они удивительно органично сливались друг с другом и никто не верил, что они едва знакомы.

Увы! Она отдохнула…. И вновь в ней взыграла жажда поглощения. Она, правда, на этот раз сама отдавала всю себя без остатка, но требовала еще большего для себя. Им было замечательно хорошо вместе, но ему хотелось свободы. Точнее лишь ее иллюзии.

Сейчас она понимает, что "дочки-матери" и "войнушки" разные игры, но они не мешают идти за руку и с трепетом принимать из его потных рук жвачку в затертом фантике. Сейчас ей за тридцать. Она хороша, на нее смотрят мужчины. Они ее уважают, и многие не прочь быть с ней гораздо ближе, но она боится. Она боится опять забраться на постамент. Еще она боится измен и предательств. Но она знает, что есть крайности, до которых она уже никогда не дойдет. А значит, будет найдена золотая середина. Ведь дело в ней, а уже с самой собой она справиться.

Свечи догорают. В блюдечке лужица воска. Один фитиль чуть меньше и тоньше, другой повыше и толще. Все они догорели плотно прижавшись друг к другу.
Спасибо вам, свечи!