Вторая мировая война и слово «концлагерь» стали для многих неразрывными понятиями. Всего на территориях, захваченных нацистами, содержалось в трудовых и концлагерях, лагерях смерти, тюрьмах 18 млн. человек. Из них более 11 миллионов были уничтожены. Каждый пятый узник был ребенком…

Годы войны обернулись для моего деда, Владимира Васильевича Зазыбина, страшными годами нацистского концлагеря. Он никогда не любил рассказывать о тех ужасных днях. В 2000 году его не стало, и сегодня в нашей семье живут лишь скупые отрывки из его воспоминаний, которые и рассказала мне его дочь, моя мама.

Дед был родом из Белоруссии, из крепкой трудовой семьи. Был старшим, поэтому на нем держалось хозяйство, а впоследствии — и забота о братьях. Еще до войны главу семьи, моего прадеда, раскулачили и отправили на поселение в Оренбуржье. Но и здесь работящая семья не сдалась, выкупила два дома под колхозный двор, куда в базарные дни на торговлю съезжались колхозники со всего района. Работали не покладая рук, укрепляясь на новом месте. Этого хватило, чтобы прадеда опять выслали как кулака, но на этот раз уже в Сибирь. Мать с сыновьями осталась жить в маленьком городе Оренбургской области.

Годы войны обернулись для моего деда страшными годами нацистского концлагеря. Он никогда не любил рассказывать о тех ужасных днях.

Дедушка после окончания финансового техникума, в январе 1940-го, был призван в армию. Служил в тогдашней Бессарабии (территория современной Молдовы между Днестром и Прутом) в войсках артиллерии, и война застала его именно там. Т.к. дед был очень выносливым и сильным физически, он был подносчиком снарядов (каждый — по 16 кг). От него зависела бесперебойность и четкость подачи снарядов к пушкам.

В начале войны наши войска беспрерывно отступали. Дед вспоминал, что когда они шли по Украине, все вокруг горело до самого горизонта. Ночью шли, днем — окапывались и отстреливались, если везло — просто отсиживались. Оружия не было, на всю роту — одна винтовка-трехлинейка. Ночью приходилось идти, держась за обозные подводы, потому что засыпали на ходу. Как-то на разрушенной птицеферме сумели пополнить запас свежих яиц, и это помогало хоть как-то не упасть от усталости на ходу. Плетешься, берешь яйцо, бьешь, выпиваешь, чуть-чуть просыпаешься…

Как-то во время очередного укрытия в их окоп прямым попаданием попала мина. Всех до одного ребят убило, остался жив только дед, его немного посекло осколками.

В итоге весь их полк попал в один из многих фашистских «котлов», их в 41-м было по Украине и Белоруссии десятки. Окружили, согнали в чистом поле и потом погнали в Германию. Когда пешком, когда — поездами.

В то время немцам требовалась рабочая сила: их наступающая армия нуждалась в бесперебойном и хорошем снабжении. Лагерей уничтожения еще не было так много. Поэтому конечным пунктом для Владимира Васильевича стал трудовой лагерь на севере Германии в окрестностях города Гюстров.

Как вспоминал дедушка, первое, что поразило его на территории лагеря — огромные, из красного кирпича, склады. Построенные с немецкой педантичностью, на века, везде идеальный порядок и чистота. Первым делом всех военнопленных построили у стены, вдоль строя шел офицер и каждого спрашивал: «Что умеешь делать?». Дед пошептался с соседом (с которым он впоследствии подружился), и когда подошла их очередь, они сказали, что умеют тачать обувь. Их отправили в бригаду скорняков и обувщиков, которые шили сапоги и другую обувь.

Затем вновь пришедших работников привели в кожевенный цех и устроили «экзамен». На огромных столах лежали громадные кожи высочайшего качества — черные, красные… Немец протянул деду нож и приказал безо всяких линеек провести идеально прямой разрез телячьей кожи. Трудовое прошлое и «золотые» с юности руки сделали свое дело: он вывел идеально прямую линию, разрезав кожу. Так их оставили работать в кожевенном цеху.

Условия труда были, как и везде, тяжелые: несколько часов сна, голод, работа под дулами автоматов, наказания или расстрел за любую оплошность или провинность.

Трудовое прошлое и «золотые» с юности руки сделали свое дело: он вывел идеально прямую линию, разрезав кожу. Так их оставили работать в кожевенном цеху.

Вообще его словно охранял Всевышний на протяжении всего пребывания в лагере. Деду помогла выживать немка-машинистка, работавшая в администрации лагеря. Каждое утро он помогал ей занести наверх, в контору, тяжелую печатную машинку. И за это украдкой, пряча в ладони, она передавала ему крохотный бутербродик, который он тут же съедал. Если бы это увидели фашисты, деда бы неминуемо расстреляли.

Еще один эпизод. Летом пленных вывозили на сельскохозяйственные работы. Изголодавшиеся, они ели овощи прямо из земли, и дед заболел тяжелейшей дизентерией. Его выполоскало до полного истощения сил. Каждые 10 минут он ковылял с поля в ближайший лесок, откуда его приводили под руки товарищи. И однажды он попросту не смог встать… Лежал почти в беспамятстве, когда к нему подошел местный житель, немец. Он все понял, махнул «тихо!», пошел в лес, набрал какой-то ягоды, принес, дал съесть. И деду стало легче, потом он сам украдкой собирал и ел эту ягоду, она оказалась целебной — дизентерия прошла.

В то время у каждого была негласная обязанность — приносить, спрятав за пазухой, хоть немного какой-то еды из овощей в барак. Иначе — голодная смерть. В бараке были крохотные окна, и однажды дед застрял со всей своей поклажей. И застрял крепко. В голове билась только одна мысль: «Сейчас увидят, и если поймают — расстреляют тут же». Помогли ребята — его тащили в окошко так, что трещали кости.

Потрясла его еще одна история. Отправили группу пленных чистить коровники и заставили вскрывать полы. Тогда дед первый и последний раз в жизни увидел подпольное войско такого размера — крыс. Это были не просто крысы, а страшные, агрессивные и просто невероятные по размеру звери. И настолько они были громадные, что пленным пришлось вооружиться всеми своими инструментами, пытаясь их как-то убить. Когда крысы это поняли, они сгрудились в кучу в углу и начали кидаться на людей. Шла настоящая бойня — или крысы убивают людей, или люди — крыс… Чудовищное зверье.

Когда открыли второй фронт, начались бомбежки американцев — страшные, стирающие с земли все. Во время одной из таких бомбежек пострадала местная свиноферма. И когда постоянно голодные люди увидели ломти мяса, разлетевшиеся от убитых свиней, они не выдержали. Дед схватил кусок и спрятал его под рубашку. И это увидел охранник. И дедушку — сразу к стенке под дуло автомата. Он уже попрощался с жизнью, когда к охраннику, державшему его на «мушке», подошел немец постарше и что-то сказал. И его отпустили.

Вообще во время бомбежек было очень страшно. Во время одной из них дед увидел, как его друга убила бомба-«зажигалка». Он лежал навзничь, из живота торчала бомба, он так и сгорел целиком…

Один из последних авианалетов помог деду сбежать. Тогда все бежали, куда ни глядя, прятались в лесу, под зданиями, буквально забивались в щели. И дед добежал до леса и там провалился в болото. В самую трясину. И понял, что — все. Единственным призрачным спасением был крохотный кустик, росший на берегу. И он, миллиметр за миллиметром, протянул руку, дотянулся до него, и это растение выдержало! Он вылез из болота, отдышался, отлежался и пошел на восток. Постепенно разбежавшиеся пленники нашли друг друга в лесу и все вместе пошли дальше. Ночами шли, днем прятались.

И когда голодные люди увидели ломти мяса, разлетевшиеся от убитых свиней, они не выдержали. Дед схватил кусок и спрятал его под рубашку.

В эти дни на деда в лесу напал фашист, здоровенный детина-эсэсовец. Возможно, он тоже бежал от бомбежек и советской армии, огнестрельного оружия при нем не было, но был штык-нож. Началась схватка, и безоружный дед умудрился задушить соперника. Оставив себе для защиты и на память холодное оружие, которым его собирались зарезать.

…С этого момента дедушка предпочитал ничего не рассказывать. Но всю жизнь в нем жил страх перед КГБ, ибо за гитлеровский плен полагались сибирские лагеря. Вернувшись в Оренбуржье, он устроился работать в ГОРФО. Но бабушка каким-то образом проговорилась, где он был во время войны. И буквально на следующий день его уволили якобы за утерянные документы, которых он, конечно, не терял. И теперь над всей семьей нависла серьезная угроза.

Они быстро списались с братом деда, который жил в Белоруссии и был участником партизанского движения, и вся семья уехала в Белоруссию. Дед работал на Ново-Лукомльской ГЭС, был на хорошем счету, его уважали за трудолюбие, хороший характер, честность, ответственность.

Прошли годы, и деда все чаще стали призывать вступить в партию. Он как мог, отнекивался, но партийцы были настойчивы и уже в приказном порядке потребовали собрать необходимые рекомендации. Все собрал, пришел на бюро исполкома и рассказал свою жизнь как есть. В тот же день три человека забрали назад свои рекомендации. И впереди была неизвестность…

Когда он пришел домой, на него было страшно смотреть, по словам бабушки, он чуть не покончил жизнь самоубийством, ожидая стука в дверь и людей в погонах. В те дни его спас друг, с которым они были в лагере с первого дня и который выжил и оказался высоким военным «чином». Дед написал ему письмо, и тот прислал ответ, в котором подробно рассказал о том, что, будучи в нацистском лагере, свою родину они ничем не предали, и он может дать Владимиру Васильевичу только самые положительные рекомендации. Деда в итоге приняли в ряды партии, в 1961 году семья вернулась из Белоруссии в Оренбуржье.

Всю жизнь я считаю моего дедушку самым достойным и несгибаемым человеком, любознательным, активным, неравнодушным. У него было много друзей, он был потрясающим домашним умельцем, художником, рыболовом, никогда не сидел без дела. Вряд ли кто из его знакомых мог бы поверить, что у этого улыбчивого, оптимистичного, открытого человека за спиной такое страшное прошлое — 4 года нацистского плена…