Антибиотики - это от дьявола. К тому же, они могут вызвать аллергию и расстройство желудка. Лечиться нужно молоком с мёдом, клюквой и шиповником. Подобный рецепт молодой терапевт выписывал практически всем своим пациентам, вне зависимости от диагноза. Бронхит, правда, он лечил ещё и глюконатом кальция, а грипп и вирусную инфекцию содовыми полосканиями.

Доктор был сектантом. А потому готовился к концу света и замаливал свои многочисленные грехи: зависть, торопливое общежитское прелюбодейство и любовь к холодной водочке. Вера в приход нового мессии не позволяла молодому эскулапу прикасаться к чужим женщинам, которых по долгу службы он должен был слушать фонендоскопом. И эта проблема доставляла доктору Ратсону массу неудобств. Противные тётки, приходившие на терапевтический приём, упорно задирали свои свитера, кофты, комбинации или футболки и с угрожающим видом двигались в сторону доктора. Год от года отмахиваться от настырных пациенток становилось всё сложнее: недовольные его нежеланием лицезреть их перси, они гнусно бранились и бежали жаловаться главному врачу.
Ратсон каждый раз терпеливо объяснял своему старшему коллеге, что болезни - это божья кара за неправедные поступки, а посему нужно сносить таковые испытания стоически и не роптать. Главврач про себя матерился, а вслух объявлял очередной выговор участковому и отправлял его на приём.
Давно бы молодого целителя уволили, но в небольшой районной больнице терапевты были в большом дефиците.
Ратсон, несмотря на свой, достаточно молодой возраст, уже дважды побывал под венцом и дважды разводился, испытывая при этом несказанное удовольствие.

Первой его женой была школьная учительница - черноглазая прелестница, из которой полезла её сущность спустя неделю после свадьбы. Она оказалась злобной интриганкой, входившей в раж во время очередной склоки, противно щурившей глаза и поджимавшей свои и без того узенькие губки. Крови любимому доктору она попила изрядно! А всё почему? Да потому, что её нормальным состоянием было "рытьё окопов войны"- тихонькая Любочка умудрялась свариться даже с теми, кто её толком не знал: директору школы она жаловалась на зауча, завроно на директора, а помощнику губернатора на всех них вместе взятых. Коллеги раздражали её мнимой удачливостью. Соседи по дому бесили самим фактом своего существования. Родственников она тихо ненавидела за то, что не помогают ей материально, а отношение к мужу складывалось из глобальной ненависти ко всей вселенной, помноженной на детские комплексы и общую неудовлетворённость.
Супруги Ратсон изводили друг друга пару лет. Потом тихо развелись, а после этого Любочка, про которую малознакомые люди говорили, что она чудная девочка, караулила своего доктора в подворотнях, изысканно материла, даже поколачивала и ходила плакаться его шефу, правда, безрезультатно.

Вторая жена казалась полной противоположностью алчной и лживой Любки - она была идейной. Иветта поклонялась Ленину, компартии и Сталину. Вся её девическая комната куталась в алые стяги, изобиловала портретами вождей, их бюстами и плакатами с воззваниями. На дворе шумел конец девяностых- мир, словно с катушек съехал, молодёжь ушла с головой в виртуальное пространство, курила травку и хотела всего и сразу, а девушка Иветта, заблудившаяся во времени, бегала на митинги со своими пожилыми друзьями, где рьяно размахивала полотнищем и чеканила:
- Вихри враждебные веют над нами…
Вторую жену доктор безмерно уважал и побаивался - одно неловко сказанное слово и тихий, семейный вечер превращался в пламенную политинформацию, а затем в митинг, а потом в разбор полётов провинившегося коммуниста и мог, не дай Бог, закончиться исключением из ячейки общества. Дружная чета Ратсонов жила бы долго и может быть счастливо.
Но однажды Иветте не повезло. На скрипучем диване поверх скомканных одеял она настырно пытала ненавистного оппонента-демократа. Враг, на её беду, долго не сдавался, а несознательный муж вернулся раньше обычного. Конечно, это был конфуз - Ратсон не стал вникать в суть партийного задания - он просто заехал любимой супруге меж её светлых революционных очей и кинулся с воплем на идейного противника.
История вышла политнеграмотная и даже политнекорректная - любовник выпрыгнул с балкона и сломал обе ноги. Тут уж бюро никак не могло оправдать темпераментного эскулапа - живые потери в идеологической борьбе на данном этапе не предусматривались.

Развод прошёл достаточно быстро, но после этой варварской истории Ратсона, от греха подальше перевели из областного города в районный центр. Какое-то время молодой, дважды разведённый человек сторонился женщин, потихоньку забывая об их надобности. Мысли сексуального характера доктора не тревожили, а носки с рубашками он и сам себе великолепно стирал. Но тут случился ему вызов на дом к женщине, у которой уже несколько дней была высокая температура…
Пришёл он. Посмотрел на её язык, покрывшийся беловатым налётом, пощупал лимфоузлы, пошлёпал по спине фонендоскопом и прописал аспирин, ампицилина тригидрат и прочие лекарственные средства. Изольда - больную звали именно так, очень пристально всмотрелась в лицо молодого лекаря и изрекла концептуальную фразу:
- Антибиотики - это от дьявола!
Вот так ненатужно и практически незаметно стал Ратсон сектантом. Больная, на удивление коллег-терапевтов, оправилась после тяжелейшей простуды без помощи традиционных лекарственных средств. Более того, она отогрела нашего доктора своим густым борщом, сваренным на гуманитарной американской курице, естественным, человеческим тактильным контактом и атмосферой дома и уюта.
Ратсон, конечно же, толком не понял, в какую именно секту он вступил. Понимал только одно - это нечто нетрадиционное - всё совсем не так, как в храме Божьем: икон нет - на стенах квартиры, где собирались сподвижники Изольды, висели диковинные литографии, - из динамиков треугольного музыкального центра лилась изотерическая музыка, а сам смысл собраний заключался в заунывном хоровом пении и вдыхании "испарений высшего разума" - братья и сёстры активно покуривали травку. Что до свального греха - доктор был не в курсе.
Может быть, после благостного общения избранные и сбрасывали с себя одежды, а потом и пошаливали. Но юноша, наверное, по привычке, старался пораньше прийти домой и … посмотреть футбол по телеку или боевичок какой-нибудь незатейливый. В общем, неплохо было той памятной зимой. Особенно, если учесть, что после собраний Изольда приходила к своему "бледному мальчику", как называла она Ратсона, целовала, ещё в прихожей, свежими с мороза губами его горбатый нос и тащила на тахту. За таковые милости женщина просила взамен немногого - доставала из своей необъёмной, хозяйственной сумки брошюры и тонкие книжицы и настаивала на том, чтобы лекарь распространил их как можно быстрее во время терапевтического приёма.
Самое шикарное в их нежной связи было антагонистическое различие партнёров: доктор едва дотягивал до плеча по - гренадёрски крепкой и дебёлой любовнице. Он был белокож, она - смугла, он - тонкокостен, она - крепка, как накаченный борец сумо, он мечтателен и впечатлителен, она по-житейски изворотлива. Но это была почти двухмесячная любовь.

Похороны высокого чувства произошли по банальной до неприличия причине - из- за испортившей большинство россиян квартирной проблемы. Изольда, активно прикармливающая доктора домашними разносолами, рассчитывала, как выяснилось, на миленькую, хоть и маленькую квартирку Ратсона, которую, как полагало сектанское братство, он непременно должен отдать обществу. Но жилплощадь эскулапу не принадлежала - это было ведомственное жильё…
Изольда долго не убивалась по поводу разбитых надежд, просто отправила терапевта в отставку.
А что же Ратсон? Он, говорят, бросил медицину, плюнул на секту и уехал в нашу безумную столицу, где работает грузчиком на оптовом овощном рынке. Его вторая бывшая жена как-то ездила туда на митинг местного отделения компартии и еле признала в загорелом и весёлом разнорабочем своего бывшего мужа- зануду.
- А может быть ещё раз попробовать? - прошмыгнула у неё шальная мысль?
Но тут алый стяг яростно затрепетал на ветру, а она поняла, что это знак свыше - её призывает горнило революции.