У каждого человека своя песня, своя мелодия. Она — как запах, как отпечатки пальцев. Лена отчетливо слышала эти мелодии и пыталась воспроизводить в бессознательном возрасте.
Больше всего на свете Лена не любила плохую музыку.
Она была везде. Она выпивала душу. Плохую музыку Лена подразделяла на выносимо плохую и невыносимо плохую.
Больше всего на свете Лена любила хорошую музыку. Её было так мало. Лена улавливала её, как струи чистого воздуха в духоте. Хорошая музыка была самой разной. С первого аккорда Лена могла определить, плохая это музыка или хорошая. Ничего промежуточного не было. Без хорошей музыки Лена пропадала. Она слышала и без труда находила её источники.
Оставаясь незаметной, Лена подолгу ходила за теми, от кого исходила хорошая музыка, чтобы запомнить навсегда.
Со временем у неё развилась феноменальная музыкальная память.
Иногда любимые мелодии будили её по утрам, и тогда день ладился.

Лене купили скрипку.

В её глазах скрипка была корытом в океане музыки.
Лена тонула в фальшивых звуках.
Прошли годы, прежде чем Лена превратилась из беспомощного пассажира в опытного капитана, а её скрипка — из корыта в лёгкий клипер, гордо плывущий по волнам.
Лена, искусно маневрируя, выплыла из детства в юность.

Раньше она словно ходила в шапке-невидимке, а тут вдруг сиськи выросли и попка округлилась!
Мужчины реагировали на неё, как щенки на резиновый мячик.
Она наслаждалась хлынувшим вниманием.

Лена любила станции метро с длинными эскалаторами, любила на середине эскалатора заглядывать в глаза мужчинам, едущим в противоположном направлении.
Безопасный способ воровать души. Жертвы тут же бросались вдогонку. Но куда там?
Обездушенные мужчины тут же становились скучными.

Дождь застал Лену в монастырском малиннике. Она укрылась под старым дубом. Там на скамейке богомольные старушки мирно переговаривались в ожидании начала вечерней службы.
Лена достала из сумки ноты. Она слышала музыку. Дождь играл свой блюз, ударяя по клавишам листьев.
Лена думала, что из множества украденных душ можно сделать большую душу — одну красивую мелодию и подарить её.

Блюз дождя заглушили два навязчивых мотивчика, издаваемые двумя презервативами с насадками в виде пищалок. На скамейку по обе стороны Лены плюхнулись два командировочных искателя приключений лет тридцати с лишним.
И начался перекрёстный допрос.
— Сколько лет девочке?
— Пятнадцать.
Плотно прижавшись к Лене с двух сторон, командировочные обсуждали её, как неодушевлённый предмет.

— Твоей дочке столько же.
— Моя не такая. У этой сиськи! — потные, грубые пальцы впились ей в тело.
Лена стряхнула с себя жадные руки, как присоски хищных растений, поднялась и пошла прочь.
Один из командировочных пошел следом, гадливо хихикая.
Дошли до метро.
— И куда теперь? — в томном ожидании спросил командировочный.
— Я домой.
— А кто у нас дома?
— Мама, папа.
— И это всё?! — воскликнул командировочный, как будто ему кто-то что-то обещал.
И тогда он увидел себя в её глазах — человек-невидимка в кургузом костюме. Если снять одежду, единственно, что можно было увидеть — сформировавшийся кал.

«Жизнь только начинается», — повторяла про себя недавно разведённая мама и грустно улыбалась.

— Он кроткий, как агнец, милый, порядочный аспирант, — отрекомендовала Юру мамина подруга детства.

— Юра будет снимать у нас комнату, — сказала мама с трепетом в голосе.
Лене стало её жалко.
Окинув Юру беглым взглядом, Лена всё поняла.
Юра недавно развёлся с женой, потому что та располнела.
У Юры было кукольное, детское лицо.
Рыхлый душой и телом. Папа воспитывал ремнём, мама — слюнявым сюсюканьем.

В общежитии МГУ по коридорам гуляла такая симфония, от которой у Лены перехватывало дыхание. Музыка была как космос, и Лена закружилась в ней космической пылинкой. Музыка стояла за закрытой дверью, под душем в Юриной комнате. А Юра паковал вещи, перебираясь на новое место.
— Кто это там? — спросила Лена, указывая на дверь ванной.
— Женя, сосед по комнате. Пойду куплю в буфете чего-нибудь к чаю.

Женя выскочил из душа, как будто ждал, когда Юра уйдет.
Откинув мокрые пряди со лба, Женя жадно вглядывался в неё, как старый знакомый, который давно не видел и ужасно соскучился.

Он давно слышал мелодию Лены и просто воспроизвёл её в своей интерпретации.
— Ты знаешь, зачем пришла.
Лена кивнула.

У Жени было прозвище Белый Китай — он был похож на китайца, только светловолосый. У него была улыбка Будды и таинственность в проницательных тёмно-зелёных глазах — он знал то, чего другие не знали.
Его с детства называли гением.
Женя закончил школу экстерном, приехал из далёкой Сибири в Москву, сразу поступил в университет.
В свои двадцать четыре закончил аспирантуру.
На последнем курсе Женя завёл роман со студенткой из Венгрии и женился на ней. Она была старше него.
Закончив аспирантуру, жена уехала в Венгрию. Женя собирался ехать следом и усиленно учил венгерский.

Лена не боялась странностей. Она к ним привыкла.
Женя был таким же.
Не имея никакого опыта, Лена поняла, что это её единственный шанс.
Он был гений во всём.
Она смотрела ему в глаза без страха, как смотрела в глаза мужчинам, едущим в противоположную сторону на эскалаторах в метро. Лена могла пить его душу сколько угодно. Его энергетика была бездонной.
Они не задавали друг другу вопросов.
Она где-то читала, что нормальный половой акт занимает не больше дести минут без лишних пауз и спешки.
За считанные минуты, пока Юра шёл по коридору по направлению к их комнате, Женя и Лена оделись и сели к столу.

Юра, гружёный пожитками, и Лена с двумя баулами в руках ушли.
Женя не находил себе места. Как будто с ним случилась беда. Как будто он потерял что-то важное.
Он возненавидел себя за трусость. Почему он отпустил её?
Он возненавидел притягательную силу Лены, её музыку, её запах, который словно затягивал в себя.

— По-моему, я Жене понравилась, — Лена мечтательно улыбалась.
— Не обманывай себя. Многие пытались его соблазнить — безуспешно. Он безумно любит свою жену.

Юра расстроился.
А он-то надеялся стать вершиной любовного треугольника между матерью и дочерью.

Юра сидел на кухне и хлебал мамин супчик. Лена тоже налила себе тарелку и села к столу.
— Жарко сегодня, — Юра никогда не смотрел на неё открыто, а поглядывал искоса, как голодный кот на лакомый кусочек.
— Да, жарко.
— А я знаю, что ты сегодня весь день ходила без трусов и без лифчика, — Юра хихикнул с трусливой игривостью.
— Ждёшь, что я тебе трусы покажу? — Лена отставила тарелку и вышла из кухни.

Лену мутило от присутствия Юры и от отсутствия Жени. Ей необходимо было сообщить Жене важную новость.
Закрывшись у себя в комнате, Лена играла на скрипке жалостливые мелодии Вивальди и Моцарта. Она чувствовала себя сиротой при живых родителях. По квартире гулял распространяемый Юрой томный мотивчик «Же тем», приправленный сексуальными стонами.
Подобные же мамины стоны раздавались ночами из Юриной комнаты.

Юра любил ездить в командировки и путешествия в глухую провинцию. Там ему несказанно везло в любви. Особенно нравилось ему быть вершиной любовного треугольника.
А вот в Москве такие варианты не проходили.
Юра устал ждать и готовился к переезду. Он уже подыскал себе новое жилище, по старому принципу: хозяйка — женщина средних лет с дочерью-подростком.

Юрина комната опустела. Мамин роман с Юрой закончился. Он сбежал, как крыса, не попрощавшись, и ничего при этом не забыл.
Мама сидела на кухне, свесив руки, и смотрела перед собой невидящими глазами.
— Лена, сыграй мне что-нибудь грустное.
— Сыграю «Песню Сольвейг» из «Пер Гюнта». А ты спой.

— ... Ко мне ты вернёшься и будешь со мной, — пела мама, глотая слёзы.

Через пару недель мама пришла в себя.
— У меня идея. А не поехать ли нам в Австралию? — спросила она с энтузиазмом.
— Насовсем? — Лена попыталась настроиться на Австралию, и ей это удалось.
Ей представилось открытое пространство на все четыре стороны. Экзотический пейзаж и бескрайний океан. Она услышала развёрнутую, ритмичную музыку волн.

Теперь Лене очень нужна была тишина. Она заткнула уши ватой. Она слышала в глубине сознания свою музыку, настолько изменённую Жениными импровизациями, что Лена едва узнавала её.
Она стояла в холле университетского общежития с полузакрытыми глазами. Ждать пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как ей на плечо по-хозяйски легла рука.
— Пошли, — сказал Женя.

Она сидела на его кровати, поджав ноги. Он стоял у окна.
— Я думала, ты уже уехал.
— Я передумал.
— А как же жена?
— Я развожусь.
— Я уезжаю в Австралию. У меня будет ребёнок.
— Сразу много новостей.
— Поехали с нами? Тебе не обязательно связываться надолго. На первых порах мне, наверное, нужна будет твоя помощь. Ты такой крутой парень. С твоим необъятным интеллектом, ясное дело, что ты ничей.

Четырёхлетняя Мелодия любит кататься на качелях, глядя в даль океана. Качели взлетают высоко. Мелодия запрокидывает голову, закрывает глаза и поёт что-то своё. Ей дирижирует океан.
Мелодия живёт в предместье Мельбурна с мамой Леной и отчимом Крисом.

Лицо молодой женщины на старой фотографии очень напоминает лицо Лены.
— Мать сбила машина, когда мне было десять лет. Отец так и не оправился после потери, — рассказывает Крис, синеглазый потомок шотландского вора, отправленного в Австралию арестантским кораблём триста лет назад.
Крис спокойный, заботливый, стабильный. Женился на Лене. Удочерил Мелодию.
Два года назад Женя исчез в лесах. Живёт дикой жизнью в племени аборигенов. Он открыл школу, помогает аборигенам в юридических вопросах. Аборигены почитают его как Бога.

Женя улавливает музыку Лены на дальнем расстоянии и импровизирует её по-своему. Лена с удовольствием слушает эти, смягчённые расстоянием, импровизации. Раньше, когда они жили вместе, она сходила от них с ума. Её то и дело пробивала истерика.

Теперь Лена счастлива в тихой жизни. Время остановилось, но музыка играет.