Она никогда не назначает свиданий. Она никогда не поддерживает видимости себя в моей жизни. Она просто звонит вдруг: "Сегодня в семь". Я выметаю из жизни напрочь всё, что может пересечься с заветной семёркой и проверяю, исправен ли дверной звонок.

Её свет проникает сквозь глазок - его всполохи, отразившись от роговицы, разбегаются по тёмным углам уставшего от ожидания сознания. Она переступает через порог, бросает на пол прихожей сумочку и шарфик, проводит холодной ладонью по моей щеке. Часы бьют семь раз.

Тонкие каблучки звонко стучат по паркету. Она проходит в комнату, оглядывается, будто в первый раз. Я приваливаюсь к притолоке, закуриваю и сквозь ароматную дымку наблюдаю, как она заполняет собой воздух моих будущих ночей без неё.

Она кружит по комнате. Задёргивает шторы, оставляя узкую щель, сквозь которую к нам подглядывает привычный глазастый фонарь. Она проводит рукой по крышке рояля, примеряясь к его изгибам. Она выдергивает из волос шпильки одну за другой и роняет их на пол, очерчивая ореал обитания аритмии моего сердцебиения.

Затушив сигарету в горшок с отцветшим до срока амаралисом, я подхожу к ней и улыбаюсь её трогательному затылку. Локоны светлых волос отвожу рукой с шеи и нахожу губами четвертый позвонок. Потом пятый. Ухватываю замочек молнии зубами и опускаюсь на колени. Прикасаюсь ладонями к её тонким щиколоткам. Обхватываю их, сжимаю крепко и чувствую как сквозь них в меня перетекат подрагивающее нетерпение, мерцающее и манящее.

Она делает шаг вперёд. И еще шаг. И еще. Я наблюдаю как первым движением из туфельного плена высвобождается правая ступня, а вторым - левая. Третьим движеним она открывает мне себя. Я обращаюсь в подсолнух и наблюдаю за своим солнцем. Я растягиваю минуты. Медлительное течение её движений наполняет сумрак осмысленностью, цельностью и высвобождает из плена призраки моих фантазий на тему бесконечности светящегося покоя.

Когда с её плеч соскользнет лепесток невесомого платья, когда мои руки сметут с её кожи бретельки и кружева, когда мои ищущие пальцы замрут под тугими границами, отделяющими чёрный холодный муаровый шёлк от янтарного тёплого пульсирующего атласа, когда я наклонюсь над трогательным треугольником и нежно подую на него, она обхватит мою голову сильными пальцами, прижёт к себе, соединит меня с собой, соединит меня со мной, нас - с преддверием вечности.

Я буду целовать её всю, тонкую, звенящую, искрящююся. Я буду ласкать её грудь, мучать, терзать: долго, сладко. Я буду проникать в её поры своим дыханием, я буду проникать в её ритм, в её стон, в её неистовую нежность. Я буду подниматься над нею и буду поднимать её над собой, ронять её и падать, лететь, растворяться. Я покрою её кожу росою страсти, а потом выпью её всю, капля за каплей. Я весь просочусь в неё. А она в меня: сквозь щёлочки полусомкнутых век, свозь влагу измученных губ, сквозь трепет зовущего лона.

Я буду впиваться в неё, проникать и замирать, и снова наполнять её ритмом, наблюдая как расплёскивается её свет, как он растворяет в себе мою оболочку моей ненасытной плоти . Странствие двух спаянных единством устремления тел отринет законы гравитации, отменит привычность предметов, расколдует тишину рояля, расплавит полировку стола, взорвёт матовое спокойствие кафеля. Мы переберём каждый час по минутам, каждую минуту по капельке радужного сока, мы обратим циферблат в блюдо изысканного вожделения и распадёмся на атомы вместе с ним, и сгорим.

Часы пробьют утро. Её кожа вберёт в себя нарождающийся свет. Её тихий профиль проступит камеей на моём плече. И я наконец смогу закрыть глаза и приготовиться к ожиданию её нового звонка. Когда бы она ни набрала мой номер вновь, я лишь раскидаю из жизни напрочь всё, что может пересечься с назначенной неизбежностью, и проверю, на всякий случай, исправен ли дверной звонок.