Осень в этом году выдалась ненастной. Марк Ильич Нечаев задумчиво стоял у окна и наблюдал, как капли дождя стекают по оконному стеклу, яростно соревнуясь друг с другом. Было тоскливо. Не творилось. Не рифмовалось.

Нечаев уже который день находился в состоянии осенней хандры, и как из нее выйти — просто не представлял. За все время — ни одной строчки. «Лампочка Ильича» — так он шутливо называл источник своего вдохновения — никак не хотела загораться.

Желание рифмовать слова и складывать их в строки появилось у Марка рано, в первом классе. Поначалу бегал за родителями с каждым четверостишьем, декламируя им свои вирши, взвывал и гнусавил — потому что именно так, по его мнению, должны были читать свои стихи настоящие поэты. Родители сначала умилялись, потом терпели, но в один прекрасный день мать не выдержала:

— Сыночек, — взмолилась она, — отдохни немного. Пушкин, и тот, раз в неделю писал.

Против авторитета Пушкина Марк, конечно, возразить не мог. Убрал тетрадь с недописанными виршами в стол, а на седьмой день достал ее с предвкушением удовольствия от творческого процесса и положил перед собой. Открыл… Муза не приходила… Вздохнул, с досадой бросил тетрадку в стол и забыл про нее на долгие годы.

Муза не приходила… Вздохнул, с досадой бросил тетрадку в стол и забыл про нее на долгие годы.

Когда Марк превратился из первоклассника в немного нескладного и наивного юношу, вдохновение неожиданно вновь посетило его при странных обстоятельствах. Как-то раз к нему в квартиру позвонил здоровенный парень с огромной сумкой. Как оказалось — торговец, который ходил по квартирам, предлагая дешевые ножи, ломающиеся при любой попытке что-нибудь отрезать, и кофемолки, которые переставали работать сразу же после их приобретения.

— Мне ничего этого не надо, — торопливо сказал Марк, прерывая словесный поток лоточника, и попытался закрыть входную дверь.

— Пджди, — остановил его продавец, быстро поставив ногу между порогом и дверью. — А чё надо-то? Чё бы ты купить хотел?

— Чего у тебя точно нет, — поддел его Марк. — Талант, к примеру.

— Хе-хех, у тебя его тоже нет, раз покупать собрался, — засмеялся парень. — Но ты, друг, ошибаешься. У меня есть, что тебе предложить.

— Да ты шо! — передразнил продавца Нечаев. — Что, например?

Продавец покопался в глубинах сумки, достал из нее небольшую коробочку и протянул Марку:

— Вот. Новейшая разработка. Лампочка, специальная такая. Чудо техники. При ее свете чего хошь творить можно. Хошь — музыку, хошь — картины маслом. Хошь — стихи будешь писать, как Пушкин. И все получится. Бери. За полцены сегодня отдаю. Акция. Потом дороже будет.

При словах «стихи» и «Пушкин» Марк вздрогнул. И заинтересованно спросил:

— Сколько, говоришь, стоит?..

Услышав цену, удивился:

— Ну, ты даешь, блин… за эти деньги пять обычных лампочек можно купить… Ладно. Давай сюда свое барахло…

Строчки, казалось, рождались сами собой — настолько легко происходил процесс их созидания.

Когда торговец ушел, Нечаев вкрутил купленную лампочку в настольный светильник и долго прислушивался к себе, слоняясь из комнаты в комнату по квартире. Потом мысленно ухмыльнулся: «Молодец, чувак, классно меня развел». Тем не менее, через некоторое время он вдруг сел за стол, нашел в его недрах детскую тетрадь с незаконченными стихами, и буквально за час написал «Балладу о сломанном ноже».

На этот раз Нечаев, памятуя о детском горьком опыте, не стал бегать с балладой за родными, а послал его в солидный журнал. Там его стихи — к удивлению и гордости автора — опубликовали и попросили присылать еще. Муза не покидала нашего поэта. Марк черпал свое вдохновение и в осенних листьях, вмерзших в лужу, и в колокольном звоне, и в шумной толчее метро… — во всем, чего касался его взгляд. Строчки, казалось, рождались сами собой — настолько легко происходил процесс их созидания.

Прошло время. Стихи Марка Нечаева, теперь уже маститого поэта, выходили вполне приличными тиражами. Между интервью, брифингами и творческими встречами Марк уединялся с «лампочкой Ильича» и полностью отдавался вдохновению. Поэт берег свое сокровище и пользовался им только во время работы. Но вскоре стали происходить сбои. Лампочка начала мигать и периодически гаснуть на несколько секунд. А рифма стала подбираться все сложнее. И вот наступил момент, когда лампочка не зажглась, а Марк не смог написать ни строчки…

Марк рассеянно смотрел в окно. Дождь уже закончился, но тучи, похоже, обложили небо надолго. Мимо дома торопливо шел смутно знакомый мужик и придерживал рукой висевшую на плече огромную сумку. «Продавец! — внезапно понял Марк. — Тот самый! Это он!»…

Нечаев кубарем скатился по лестнице вниз и выскочил из подъезда. Мужик уже почти скрылся из вида. Поэт догнал его и, тяжело дыша (проклятый животик!), схватил за лямку сумки:

— Стой. Слышишь, стой... Лампы! Есть еще чудо-лампочки у тебя?! Которые стихи помогают писать?!! Все куплю, что есть… Стой, говорю!!!

Мужик оглянулся и буркнул, отрывая нечаевские руки от своей сумки:

— Отстань, чувак. Нет у меня таких ламп.

Тогда Марк схватил его за грудки и начал трясти:

— Врешь. Ты мне продал одну такую, помнишь? Давно, лет пятнадцать назад. Продай еще. Заплачу, сколько скажешь.

Мимо дома торопливо шел смутно знакомый мужик и придерживал рукой висевшую на плече огромную сумку.

— Пусти, придурок, — легким движением натренированного плеча освободился от рыхлого Нечаева лоточник. В его глазах мелькнуло наконец узнавание. — Ты че, в натуре, не понял, что я тебе простую лампу втюхал?..

— Не может быть! — простонал в отчаянии Нечаев. — Она работала! Она реально работала!

— Ладно, так и быть, — хлопнул Марка по плечу лоточник. — Лампочек у меня нет. Но есть ручка. Последняя разработка, специально для поэтов. Сама стихи пишет, надо только ее в руках держать. Отдам тебе за полцены…