Посвящается моей музе, без которой ничего этого не было бы...

Что бы я делала без Милки? Пропала бы, это точно. Почему-то у нее все легко получается, и по жизни Мила идет весело и с удовольствием. У меня, куда ни плюнь - везде трагедия. Проехавшие чулки делают Милкину жизнь захватывающим полуэротическим приключением, а мою - пускают под откос. После парикмахерской я неделю переживаю, что раньше было намного лучше, еще неделю - что я не могу сама уложить волосы так, как это сделал мастер, еще месяц разбираюсь в подаренных средствах для укладки и робко их на себе пробую. Милка никогда не жалеет о потраченных на стрижку нервах-деньгах-времени, она критически смотрится в зеркало и, если ее что-то там не устраивает, решительно тащит меня "купить что-нибудь от головы", чаще всего это краска для волос какого-нибудь потрясающего оттенка, но пару раз были и укладки вроде "я упала с самосвала". Милкино мужество в борьбе с неприятностями любого калибра можно сравнить только с образом Зои Космодемьянской в "100 медальных сочинениях".

Перед выпускным Милка оказалась без платья. Портнихин кот чего-то там порвал или просто ее платье перекупили в последний момент, но за день до выпускного портниха вернула Милке задаток с небольшой компенсацией за моральный ущерб. Вы думаете, что - Мила начала ругаться, грозить судом или побежала домой реветь в подушку? Да ничего подобного. Я свидетель, она даже не поморщилась. Мила задумчиво посмотрела куда-то за горизонт и спросила:
- Слушай, а где мы с тобой видели бронзовые тени?
Три часа мы провели в Пассаже, выбирая эти самые бронзовые тени, а к ним тон, помаду и блеск для губ. Все это и по отдельности выглядело довольно вызывающе, а в куче вообще было похоже на расфасованную кладбищенскую бронзовочку. Сразу после косметики, в переходе с Кузнецкого моста Мила купила себе жуткую юбку из тафты. Не сомневаясь, не меряя, не моргнув глазом. Мельком глянула на ярлык и сразу же потребовала к ней какой-то палантин. "У вас тут сказано - комплект, ищите, девушка. И побыстрее, пожалуйста." На мои робкие подергивания за локоть и шипение: "Мил, ну что ты делаешь? Мил, оно тебе надо? Мил, ты и так будешь как памятник Пушкину, только без голубей..." - Мила уже не реагировала. Я думала - шок у человека, горе лечит шоппингом, продавщиц гоняет, самоутверждается и все такое. Ждала, когда же этот шок прорвется истерикой. Да ничего подобного! Мила была спокойна как слон. Она платила за никому не нужную залежавшуюся вещь и всем своим видом требовала, чтобы ее искренне любили: продавщицы, подружки продавщиц, хозяева, мы-сами-не-местные нищие, цветочницы, лоточницы с проездными, два кажется-карманника и случайные прохожие. И ее любили! Палантин нашелся на соседней точке, сплющенный весом центнера разных тряпок, бесформенный, но по крайней мере из той же ткани. Милка милостливо позволила запаковать покупку и с видом царицы мира прошествовала к выходу. Я шла за ней и поражалась - как она это умеет?

А вот что было назавтра, когда Милка зашла за мной домой. Кладбищенская бронзовочка в макияже сделала из Милки натуральную голливудскую красавицу. Палантин был, пользуясь Милкиной терминологией, "наживушку присобачен" на какой-то лифчик и стал корсажем, юбка заиграла золотыми всплесками и брызгами, а довольная произведенным впечатлением Милка кружилась по комнате:
- Представляешь, кто-то сейчас в моем платье гаааазовом, однораааазовом?..
Накружившись, Милка плюхнулась на кресло и схватила со стола маркер.
- Это какой - несмываемый? Давай, рисуй, - и подставила предплечье.
- Что рисовать?
- Тату рисуй, колючую проволоку, браслетом. Сможешь?
- Ой, я и не знаю... Он же несмываемый... И я проволоку не умею...
- А что умеешь? Что-нибудь страшное или острое?
- Я только звезды смогу, из острого!..
- Ну рисуй звезды, быстро!..

* * *

Когда оглядываешься назад, все неприятности кажутся такими мелкими и несерьезными. Прошлой зимой я влюбилась. Как последняя дурочка - сама не зная в кого... Он появился в чате под ником Лорд Байрон, такое потрясающе-романтичный, писал стихи и рисовал картины... Он говорил, что разочаровался в любви, что его бессердечно предали... Я готова была разорвать на куски эту самовлюбленную дрянь, которая посмела разбить такое нежное и чуткое сердце... Два месяца прошли в каком-то угаре, по вечерам я часами стучала по клавиатуре, стараясь вылечить его израненную душу, мне казалось - вот-вот мы встретимся с моей половинкой. Я смотрела на его фотографию, на его надменный профиль и думала - неужели, неужели он чувствует то же, что и я? В один из вечеров я призналась ему в любви, и все рухнуло... Он перестал отвечать на мои письма, не замечал меня в чате... Я мучительно долго ждала его последнего письма, в котором он окончательно расставил все точки над i - он писал: "полюбить - так королеву, проиграть - так миллион". Я с ужасом вспомнила свою летнюю фотографию, которую прислала ему. Шорты, майка, дача... Да, как я могла даже подумать о том, что могу стоять рядом с его безупречным профилем?.. Если раньше я говорила родителям, что по вечерам готовлюсь к занятиям с репетиторами, то теперь вообще перестала что-то объяснять, только молча лежала на тахте, обняв подушку. И тут появилась Милка. Она как будто избегала меня все то время, пока я была счастлива, и появилась рядом только в трудную минуту. Она пришла и попросила: "Расскажи мне о нем..." Захлебываясь слезами, я вывалила на нее весь свой бестолково-односторонний роман. Недели две после этого я медленно возвращалась к жизни. Милка появлялась и исчезала, как чертик из табакерки, все время пытаясь меня расшевелить и куда-то вытащить. Наконец, она позвонила мне вечером, и буквально заставила забежать к ней домой.
- Давай-давай скорее, у меня такой человек сидит, не пожалеешь!
В комнате у Милки сидело нечто. Оно мощно пахло грязными носками. Оно отсвечивало длинными сальными волосами. Оно щипало три волосинки на бороде и в задумчивости расковыривало прыщи. Мне стало страшно.
- Димочка, а это моя подруга Юля! - радостно проворковала Милка.
Я ошарашенно улыбалась.
- Очень приятно! - недовольно сказал Димочка.
Очевидно, я была третьей лишней. Я видела, что Милке (в отличие от Димочки) тет-а-тет совершенно не нужен, но не понимала, отчего она сама не выставит его за дверь и не видела повода для такого безудержного Милкиного веселья. И тут Димочка заговорил. Он говорил отвлеченно обо всем - от мировой политики до новинок хай-тек. Он намекал на женскую неверность и бессердечие. Он цитировал стихи. Он завывал и размахивал руками. И он буквально повторял все то, что говорил в письмах мой Лорд Байрон. И тут он ввернул мою фразу. Мысль, над которой я много думала. Слова, которые я оттачивала, чтобы не бередить его сердечные раны. Ошибки быть не могло. И тут я начала понимать. Мне стало смешно. Я хохотала впервые за всю зиму, мне стало смешно - как много и глупо я себе напридумывала. Мне стало смешно, что я могла считать своей половинкой этого попугая, набитого чужими словами и умными цитатами. Лорд Димочка Байрон обиделся и ушел.

* * *

Через 12 часов нарисованный браслет из звезд еще держится молодцом, а у нас с Милкой отваливаются руки, ноги и спины. Наскакавшись до потери пульса, слегка охрипнув и встретив всем классом рассвет на Воробьевых горах, мы падаем на блаженно-мягкие сиденья экскурсионного автобуса. Сзади кто-то что-то допивает из горла, с сиденья впереди нам передают бутерброды, кто-то посеял мобильник вместе с пиджаком и девушкой, на которую был надет пиджак. По радио гоняют Татушный ремикс "Я сошла с ума, я сошла с ума..." Непохожая на себя, взрослая и незнакомая Милка обнимает меня за плечи и смотрит в окно. По остаткам бронзовочки на веках и губах, по растрепанным волосам Милки прыгают солнечные искры. Какая она все-таки красивая... Мучительно-красивая... Непохожая на всех остальных... Невыносимо-печальная...
- Мил, тебе что - больно? - но она закусывает губу и молчит. Подозрительно заблестели глаза. Мила поднимает глаза в потолок. Секунда - и по виску куда-то в ухо скатывается маленькая блескучая слезинка. Мне страшно, я никогда, никогда за 4 последних года, не видела ее плачущей:
- Ты чего? Что случилось-то?..
- Юлька, перестань, мне сейчас и так очень тяжело...
- Что случилось?!! Ты же знаешь, я паникерша, ты лучше сразу скажи, что случилось!
Пауза. Мучительная для нас обеих.
- Понимаешь, я сейчас тоже несусь... 200 километров по встречной. И мне надо остановиться, но я не могу. Не хочу тебе ничего говорить... Я знаю, что если я что-то скажу тебе, то буду об этом жалеть... может быть, всю жизнь. И мне страшно... И я закрываю глаза, чтобы не видеть, как я несусь по встречной полосе...
- Или ты мне немедленно говоришь, или я прямо тут на месте сойду с ума!..
- Понимаешь, Юлька... - Мила пытается говорить шепотом, голос у нее сел от волнения, и мне почти ничего не слышно, я скорее догадываюсь, - Юлька, я тебя люблю... Не так, по-настоящему люблю... Давно... И я ничего не могу поделать, я пробовала, правда...
Я обескураженно смотрю ей в глаза. Я даже не знаю, что мне теперь делать... В моей жизни не было человека, к которому я была бы так привязана. По-своему я тоже люблю ее. Я восхищаюсь ей. Я не могу представить себе, что кто-то вроде Димочки может к ней прикасаться. В тот единственный раз, когда я в кого-то влюбилась, я влюбилась в одни слова и я даже не знаю, было бы для меня важно - мужчина это или женщина.
Я не знаю, что сказать, но понимаю, что молчать тоже невозможно. И я, страшная трусиха, в первый раз в жизни решаю рискнуть. Полюбить - так королеву, а Милка - королева во всех отношениях...
- Я не знаю, что это, Милка... Может быть, это любовь... Но я не могу без тебя, это точно... - я целую ее куда-то в ухо, смутно чувствуя запах ее волос. Я зарываюсь носом в эти растрепанные родные пряди и начинаю плакать. Что-то внутри меня говорит: до свиданья, детство!