Гремело лето. Гремело музыкой, гремело ослепляющим солнцем, пыльными дорогами, кружащими голову поцелуями, гремело, как будто боялось чего-то не успеть, как будто боялось, что больше никогда не повторится.
Я немного не попадала в ритм этого лета, но мне очень хотелось попасть, и я вприпрыжку бежала за ним - юная, беспечная, мечтательная. Хотелось всего и обязательно сразу. Никаких опозданий, никаких попозже, только сейчас, здесь и сейчас.
Если раскинуть широко руки, то может возникнуть ощущение, что ты летишь. Как птица. А если перед тобой медовые, с золотой пыльцой глаза любимого человека, если ты смотришь в них, видишь своё отражение и веришь, что это так и есть на самом деле, тогда ты не понаслышке знаешь, что такое счастье. Тёплое, с запахом сладких цветов, кружащих голову, тонкое, как голубоватые крылья стрекозы, звенящее, как натянутая струна.
Казалось, что оно осязаемое. Как будто можно схватить его руками, как переливающийся мыльный пузырь, и спрятать. Никому не отдать, никому не позволить дотронуться до него хотя бы пальцем.
И лишь иногда посредине гремящего, тёплого, пахнущего свежестью лета, вдруг неожиданно приходил страх. Он будил ночью, заставлял вглядываться в родное, знакомое лицо, искать хоть одну недовольную морщинку или хоть какой-нибудь знак, что счастье не бывает вечным.
Страх был неспроста. Он появился и затянул под ложечкой неизбежностью происходящего. Он был прост, как задача для первоклассника - написанный синими чернилами диагноз в моей медицинской карте.
Я хотела верить, что всё можно исправить, но упрямое чувство реализма не давало мне никакой возможности в это поверить. Оно билось у меня в грудной клетке, как пойманная птица, и отдавало болью, я сама не знаю, физической или душевной.
Счастье стало уменьшаться в размере, кривиться от аптечных запахов и слова "всё будет хорошо" почему-то напоминали мне бутылочку с лекарством. Когда её тебе преподносят, ты веришь, что оно поможет, но чем меньше в бутылке лекарства, тем меньше и веры в то, что так действительно будет.
Нет, глаза цвета мёда с корицей смотрели на меня по-прежнему с нежностью, но в них появилось ещё одно чувство - жалость, которое не сможешь скрыть, как бы ты ни пытался. Жалость - плохое чувство. Оно пытается что-то зацементировать, но, увы, это плохая основа. Не те возможности.
"Любому мужчине нужна здоровая жена"- услышала я в больничном коридоре. Страх вздрогнул под ложечкой, застучал в виске. Обессиленно облокотившись на оконную раму, я поняла, что простой задаче с медицинским диагнозом в качестве "дано" есть такое же простое решение. И не надо говорить, что дважды два может быть пять, никогда, дважды два всегда будет четыре. Как ни крути.

Во дворе росли сосны. Терпко пахнущие, вечно зелёные, вечно молодые сосны. В квадрате окна эти сосны ярко контрастировали с серым небом, как будто наполненным пессимизмом находящихся тут людей. Они были как черта между двумя мирами - теперь уже моим, серым, и другим, цветным и свежим, как шумное лето, которое я так боялась не успеть почувствовать.
Он был слабым, мой сильный мужчина. Он говорил, что это неправильно и даже подло, хватался за голову и так отчётливо пах чужими духами. А может, он ими и не пах, а мне это подсунуло больное воображение? Он говорил, что это неверное решение, а я уже видела его, свободного, может, немного грустного, но определённо оптимистично настроенного.
Где-то на кончиках пальцев покалывало желание дотронуться в последний раз до такого родного лица. И вдруг он почему-то расплакался, обнял меня и расплакался, а я говорила ему: "всё будет хорошо, всё будет хорошо"...
Он больше не приходил. Да, я сама подсказала ему это решение, но отчего-то, не переставая, смотрела в окно. Я не ждала его, я знала, что он, как фантом, никогда не окажется рядом, даже если сейчас вдруг я захочу что-то изменить. Но отчего-то всегда вздрагивала, когда к кому-то приходили посетители.

Позже я узнала и другое счастье. Оно было не таким, как первое. Оно было менее радужным, менее юным, менее сияющим. Оно было крепким, как плечо друга и устойчивым, как деревянный пол под моими ногами. И ещё оно подтверждалось улыбкой всегда сурового врача.

Я буду жить дальше!

Наверное, закончить повествование нужно тем, что в моей жизни снова появились глаза цвета мёда с корицей. Может быть, так было бы лучше для рассказа или для меня. Но нет. Я встретила обладателя этих глаз однажды, уже потом. И почему-то вдруг мне показалось, что если я загляну в них, то моего отражения там больше не будет.