Ее пальцы путались в волнистой гриве его черных густых волос. Фэйсал спал в ее объятиях, как младенец. Его длинные черныересницы, его широковатый, но прямой правильной формы нос, его красивые теплые губы под тонкими аккуратными усиками, все егопрекрасное стройное мускулистое тело с гладкой бархатистой оливковой кожей - все эти сокровища, весь он принадлежал ейсейчас, спящий. Он - стопроцентный настоящий МУЖЧИНА, со всеми своими физическими атрибутами, гормонами, образом мышления, самими мыслями ифилософией, был для нее чудом, восторгом, загадкой, волшебным источником, из которого она пила и никак не могла насытиться. Он спал и никуда не собирался уходить, и Кейт была почти счастлива.

Впрочем, сейчас он тоже ей не принадлежал: он жил имыслил в своем сне, как утром в своей, мало понятной для Кейт жизни. А ее жизнь, как ей самой казалось, течет совершенноотдельно от его, как если бы две реки текли в одном русле, но не смешивали свои воды. Наверное, ей это только казалось.Потому что даже во сне играя золотым шелком ее волос, он прижимал ее к себе. Их ноги и пальцы рук сплетались так, как тольколюбовь может сплести юных любовников. Красивое лицо его, ничем не озабоченное, озарено было счастливым сном; наверное, отнежного движения ее пальцев в его волосах, тепла и запаха ее тела.

В свете оранжево-розоватого света ночного фонаря она с обожанием разглядывала его и все думала, думала. Уже и голова ееболела от мыслей, и хотелось сбежать от них, но куда же от себя сбежишь? Она лежала в темноте с широко открытыми глазами. Веки тяжелели от усталости, но мозг ее будто жил своей, обособленнойжизнью от этого маленького усталого тела - он настойчиво и возбужденно переваривал дневную информацию, весь пульсируякакими-то загадочными импульсами, прогоняя сон прочь. Мысли все текли и сплетались, как подводные течения реки, и неизменнонесли ее туда, где у реки был водоворот.

И месяца не прошло с того ужасного дня, когда зловещими блестящими металлическими инструментами врач умертвил того, ктомог стать продолжением их двоих... Она ненавидела его тогда! Но как сжалось ее сердце дикой, ничего не понимающей нежностью и отчаянной слепой любовью, когдаона увидела его там, в этом нелепом, страшном месте, где готовилось убийство того, кого он не считал ребенком. МУЖЧИНА....!

А она знала, знала, какой это был прелестный мальчик, такой похожий на него... Она видела его во сне, чувствовала его. Он,крошечный и никому неизвестный и ненужный, нежданный никем, кроме нее, тихо сидел у нее в животе, просил хлеб и картошку ини за что не давал ей есть ненавистную ему рыбу и курицу, и не знал еще ничего, как и того, что не суждено ему было прийти вэтот мир. А она презирала и ненавидела себя, и с ума сходила оттого, что кроме любви ей будет абсолютно нечего дать сыну, дажеимени.

Как, как могла она положиться на МУЖЧИНУ? Как она могла недооценить ту баснословную силу, данную ей природой,вложившую в ее чрево новую жизнь, того, кого она ждала всю свою жизнь? И как может быть, что теперь он уже стучит в дверьэтой жизни, а она совершенно не может открыть ее? Как же сумеет она найти в себе силы толкнуть его, своего не рожденного сынав равнодушную бездну смерти? И какими глазами глядел бы в ее глаза мальчик, у которого ничего нет?И грянул громом в ее жизни тот день, и в нем... больница, серьезные, с затаившейся жалостью и тревогой глаза врача.... перваябеременность и аборт!.. страшное кресло и инструменты, шприц сестры и такой глухой спасительный черный провал, из которогоона ни за что не хотела возвращаться обратно...

Даже сквозь пелену отходящего наркоза четко осознавала она - ребеночка большенет. Он больше ничего требовал, и она его больше не чувствовала. Она чувствовала то, что всегда знала, что он был не удален,не вырезан, а умертвлен, УМЕР. Такую же пустоту люди ощущают, когда теряют кого то из близких. Память о нем есть, мысли,даже пусть все сознание занято только им, но его больше не чувствуют ЖИВЫМ, его деятельности, чего-то, что мозг не в силахосознать и описать.Так и она, заблудившись в своем отчаянии и горе, в смутной пелене анестезии, жалобно плакала и спрашивала у то и делопоявляющихся возле ее постели безликих теней в белых халатах: "Где мой ребеночек? Ребеночка не будет?" А наркоз прошел, и она,обезумев от горя, страха и боли, раздавленная и уничтоженная предательством, обидой и отчаянием, металась по одинокоймрачной комнате-камере, как раненная тигрица, лишившаяся тигренка.

Несколько дней прошли и развеяли над его головой черные тучи опасности, опасений за свое будущее, но зато каждый денькумачовой гирей ложился на весы его терпения, он не мог больше без своей Кейт. Зачем ей был нужен кто-то третий в их любви?Как могла она так жестоко использовать и выбросить его, заполучив его семя? Он изо всех сил старался заставить себяненавидеть предательницу, но не мог, потому что знал он, что она ни в чем не виновата, и не было у нее никакихпланов, никаких намерений обмануть его. Никогда. Она сама была для него совсем ребенок, он любил порой шутливо, любя,поддразнивать ее за непрактичность. Ведь это она, его малышка, всегда, везде и во всем была его самозабвенным, ничего непросящим взамен другом, только она одна. Это она не отходила от его постели, когда он не раз лежал в больнице, совсем один,и некому было к нему придти. Это она, крадучись, волокла неподъемную кушетку к нему в палату и спала на ней рядом с егопостелью, жесткой, без всего, до утра, чтобы вскочить, как часовой, по первому зову, и чуть свет также крадучись, волокла ееобратно. И так-всегда и во всем, был ли он один в чужой палате или этой чужой сумасшедшей стране.

Вразрез со всякой логикойона бесконечно прощала, любила и отдавала все. Он это вдруг со всей ясностью и яркостью осознал сейчас, когда ее больше небыло рядом... как много, бесконечно много она отдавала ему, больше, чем человек может отдать. Именно в ней мелькнул ярко,как падающая звезда, и сиял ему отныне всегда дух истинного христианства. Как же он жил раньше и ничего подобного не знал, нечувствовал, не понимал и не верил? Нет, так не могло быть! Нет, он знал ее всегда, его душа знала ее.

Вот, например, онзнает каждое ее движение, ее дыхание, звонок и шаги ее, всю бесхитростную глубокую и честную душу ее, каждую черту ееславного полудетского красивого личика, ее поцелуй , ее любовь и огонь ее. Это она впервые в его жизни напоила его изисточника того величайшего в мире наслаждения по имени Земная Любовь, и он не хотел пить не из каких других источников.Кстати, как ей это удалось? Он ведь презирал ЖЕНЩИНУ, любовь, семью, для него был только Бог, но она вступила с ним внезримую бессловесную борьбу и победила. И вот он, он, кающийся, как Иуда, умоляющий о прощении, изнеможенный гордостью, стыдом, любовью и страхом навсегда еепотерять, почти уверенностью, что это уже произошло, плакал, сидя на холодных ступеньках подъезда, и мир его рушился. И былу него выход. Такой же, как у Иуды.

В той же квартире, в том же халатике, вышла она к нему, серьезная, холодная, равнодушная, но не чужая. Его, его Кейт, онзнал и помнил каждую ее клеточку! И все мысли покинула его, не было ничего, кроме ее лица, ее глаз, ее божественно пахнущихволос и кожи, кроме нее самой. Это ее он безуспешно искал повсюду все те долгие дни, сидел, не замечая дождей и морозов подее окном, в надежде, что она хоть раз увидит его в окно, придет к нему, позвонит. Но ее нигде не было, она была дома, там,где его больше не желали видеть. Он не мог придти туда. Однажды он пришел, но она даже не вышла к нему. Она не знала, незнала, как отчаянно искал он ее, как ждал, как любил ее. Он никогда и не думавший писать стихов, презирающий поэзию и любовноетомление как праздность ума и слабость души, выводил строчку за строчкой, полные отчаяния, страдания и благоговения к ней, игорячие соленые слезы струились по его лицу и капали на бумагу. Серыми мутными облаками неслись день за днем, и ни разу непроглянуло солнца, потому что ее не было больше в его жизни.И он пришел к ней снова. Пусть он будет с позором изгнан, унижен, избит, убит - он совершил преступление против любви ипришел за наказанием.

ОНА была ОНА. Она знала о нем все: каждое его движение, его дыхание, звонок и шаги его, всю бесхитростную глубокую ичестную душу его, каждую черту его мужественного красивого лица, его поцелуй, его любовь и огонь его. Это он впервые в ее жизни напоил ее из источника того величайшего в мире наслаждения по имени Земная Любовь, и она нехотела пить не из каких других источников. Кстати, как ему это удалось? Она ведь имела свои логически осмысленные,единственно правильные истины, принципы, знания... Но он вступил с ними в незримую бессловесную борьбу и победил. И тогда, когда упал с его плеч плащ ложной гордости, когда он впервые в жизни стоял на коленях, именно тогда онпо-настоящему был сильным мужчиной, человеком, победителем, а не побежденным. Он сам это осознавал, пораженный и оглушенныйсвоим триумфом, своей наградой.

Она снова держала его в своих любящих, обжигающе невинных, но возбуждающих безудержнуюстрасть объятиях. Не было между ними никаких границ, никаких пределов этикета и нормальности.Ни смущения, ни стыда, ни гордости. Он сидел, уткнувшись лицом в ее любимые крепкие две грудкипод старенькой трикотажной черной кофточкой в цветочек, в которой она ему снилась. Он жадно вдыхал ее запах, он хотел еебезумно, прямо здесь, его восставший, пылающий, страдающий органраспирал джинсы и уткнулся ей в коленку. Она целовала его в макушку и чувствовала, как слабеют ее коленки, как разливаетсятепло внизу ее живота... Ведь больше месяца они не занимались любовью.Он сжал ее в объятиях. Эта ее, ЕЕ кофточка...

Он вспомнил, что ему снилось, как будто он молился своему Богу, но откуда-топоявилась она, в этой самой кофточке, и обняла его, и он прижал ее к себе...Был знак в этом сне. А еще ведь видел он ее восне и с животом. Она знает. Так и сидели они в коридоре, обнявшись, не двигаясь, слушая лишь дыхание друг друга. Его горячие слезы прожигали дыры на еегруди до самого сердца, и она по-детски целовала его в макушку. Потом снова сидели они на ее постели, одетые,благоговеющие друг перед другом, сходящие с ума от счастья, что снова вместе, что ничто не разрушено и не потеряно было.Потом - пылающие страстью, пожирающие поцелуи, после которых пухли и кровоточили губы, а на нежной коже ее шеи оставались ЕГО тайные знаки, которые она будет смущенно прятать под кофточкой. И только этого достаточно ему было, чтобы электричествомощнейшим разрядом пробежало по его телу и членам и он, ослабевший, удивленный и счастливый, замер, и лишь горячеесбившееся дыхание его согревало ее шею, и рука его ласкала ее золотые волосы. И ненависти никакой и не было... она простила его сама не заметила когда, а может, и не держала зла вовсе, потому чтолюбила его до самозабвения. Потому что ОНА была ОНА.

Только душа ее кровью обливалась по маленькому, но она старалась емуэтого не показывать, тоже потому что ОНА была ОНА. А он не знал, о чем она думала этой ночью, как и многими другими ночами,он мирно спал, потому что ОН был ОН. МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА. А ЛЮБОВЬ есть ЛЮБОВЬ.Необъяснимая, нелогичная, незыблемая, непреодолимая, непостижимая, как вселенная. Начало и смысл всего. Всему в ней естьместо, прекрасному и безобразному, боли и наслаждению, идиллии, трагедии, Богу и Дьяволу. И какое это счастье, что ее пальцыпутались в волнистой гриве его черных густых волос. Что он спал в ее объятиях, как младенец. Его длинные черные ресницы, егошироковатый, но прямой правильной формы нос, его красивые теплые губы под тонкими аккуратными усиками, все его прекрасноестройное мускулистое тело с гладкой бархатистой оливковой кожей - все эти сокровища, весь он принадлежал ей сейчас, ивсегда. И его ребенок. В мыслях, в снах, в мечтах, в слезах ее, в боли ее, в памяти ее, в человеческой сущности ее, в самойКниге Жизни выведены их имена и их образы, навеки, пока существуют любовь и вселенная.

Он, стопроцентный настоящий МУЖЧИНА, со всеми своими физическими атрибутами, гормонами, образом мышления, самими мыслямии философией, был для нее чудом, восторгом, загадкой, волшебным источником, из которого она пила и никак не могла насытиться.Даже во сне, играя золотым шелком ее волос, он прижимал ее к себе. Их ноги и пальцы рук сплетались так, как только любовьможет сплести юных любовников. Красивое лицо его, ничем не озабоченное, озарено было счастливым сном; наверное, от нежногодвижения ее пальцев в его волосах, и тепла, и запаха ее тела. В свете оранжево-розоватого света ночного фонаря они спали снова вместе, многие уже ночи вместе.И снилось Кейт, что они бегут через золотые пшеничные поля к реке, взявшись за руки.