| Форум > Архив "О политике" > Июль 2021 года > современная российская литература |
современная российская литература
теперь поняла почему я перестала читать эту хрень в году где то 2010 и никак не могу найти там "свое место" с тех пор как ни пытаюсь
"РУКОПИСИ НАКОНЕЦ-ТО ГОРЯТ
Современная российская литература напоминает крематорий, где распорядителем выступает сумасшедший, вечно пьяный тамада. Вроде и старается человек, развлекает посетителей изо всех сил, но отклика у публики его затеи почему-то не находят — никто не хочет наряжаться в разноцветные колпачки, поднимать тосты за здоровье молодых и радостно, наперегонки лопать жопами воздушные шарики.
Кладбище тщеславия — вот наиболее точное определение для нынешнего состояния дел в отечественной словесности. Когда-то на месте этого аляповатого погоста располагался парк культуры и отдыха с тенистыми аллеями и изящными фонтанами. Не всякие цветы да растения здесь приживались и цвели, но за клумбами, газонами и тропинками хотя бы ухаживали, а центральный пруд регулярно чистили.
О том, как наш парк душевной культуры и отдыха за последние тридцать пять лет поэтапно превратился в похоронное шапито, написаны сотни статей, выдвинуты десятки версий. Теперь имеем то, что имеем. Пруд засыпали, на образовавшейся площадке построили несколько крематориев с яркими вывесками. Аллеи постепенно вырубают, клумбы разоряют, освобождая пространство для могил, склепов и склепиков. Клиентуре попроще предлагается «без регистрации и смс» воспользоваться коллективными могильными ямами на окраинах парка. За каждой такой ямой для удобства закреплен собственный сайт в интернетах с перечнем погребенных — «Проза.ру», например.
Граждане по привычке все ещё посещают испоганенное, но любимое место отдыха — остались тут нетронутые уголки под сенью вековых деревьев, отдельные энтузиасты обреченно приносят новые саженцы, разбивают маленькие цветники вокруг уцелевших беседок. Оставим в покое этих добровольных страдальцев и присмотримся — кого еще можно встретить на дорожках некогда цветущего общественного сада, захламлённого отходами литературно-погребального процесса.
Вот, подозрительно озираясь, через укромную калитку юркнул на территорию скорби писатель Сенчин — особа приближенная к кладбищенскому начальству. Почтительно огибая чужие могилки и на всякий случай снимая перед каждой из них кепку, Роман Валерьевич аккуратно куда-то крадётся.
Облаченный в просторный темный плащ Сенчин буквально генерирует загадочность (унылую и предсказуемую). Оказавшись на его пути, завсегдатаи погоста в ужасе отворачиваются — мало ли чем опять решит внезапно «сверкнуть» из-под балахонистой верхней одежды заслуженный автор, тихий бунтарь-провокатор. Ведь недаром Роман Валерьевич в одной из своих книг заявлял, что настоящий писатель должен «раздражать, колоть, обижать и не щадить даже друзей»...
По периметру плоской крыши самого большого крематория (с манящей неоновой вывеской «Элен Шубина и ребята») бродит писатель-проповедник Евгений Германович Водолазкин. Из одежды и обуви на нём только шорты от баварского национального костюма со свободно свисающими вдоль ног подтяжками. Он громогласно призывает публично покаяться немногочисленных посетителей кладбища и пролетающих мимо птиц, ибо настали последние времена. В руках, воздетых над головой, Водолазкин гордо несёт все двенадцать томов собственного псевдорелигиозного творчества.
Нет худа без добра: очень хорошо, что обе верхние конечности Владыки Евгена зафиксированы в одном положении — у него не остаётся возможности случайно зигануть пером и написать произведение типа повести «Близкие друзья».
Недалеко от входа в элитный крематорий Шубиной по личному приказу самой госпожи Элен писательница Гузель Яхина соорудила гигантское капище из говна и макулатуры. Чему и кому оно посвящено — не очень понятно, но на то и расчет. Кладбищенская атмосфера располагает к состраданию и размышлениям о бренности земного существования, чем в коммерческих целях и пользуется бывшая прилежная пионерка Гузель, хищно вращая большими детскими глазами. В любое время дня и ночи она устраивает на потеху публике массовые жертвоприношения, напевая однообразные песни-пожалейки, всегда начинающиеся со строк:
Сталин знал, что у меня
Была огромная родня...
Трудолюбие Яхиной поражает воображение — эта хрупкая женщина в очках ради лишней копейки готова сутками напролёт истреблять персонажей своих книг целыми эшелонами и баржами: беспризорников, кулаков, комиссаров, белогвардейцев, священнослужителей... Возраст, пол, социальный статус и национальность жертв значения не имеют. Под замес попали даже поволжские немцы и мозг Иосифа Виссарионовича.
Однажды ненасытная Гузель, словно клоп, насосавшись до одури чужой крови, впала в транс и совершила путешествие во времени и пространстве прямиком под стул товарища Сталина, а именно в тот момент, когда Тиран наедине с собой вслух рассуждал — какие бы еще козни и репрессии учинить. Писательница не упустила шанс стать живым свидетелем былой эпохи, запомнила речи усатого упыря и, не возвращаясь в сознание, наваляла несколько глав для очередной жалостливой книжки.
Надо отдать должное умению Яхиной выбивать слезой монеты из кармана читателей. Первые душераздирающие выступления центровой марионетки из труппы Елены Владимировны Шубиной (главной Карабасихи-Барабасихи отечественного литпроцесса) собрали неплохую кассу. Ходят слухи, что было продано 600 000 бумажных и электронных билетов на перфоманс в кладбищенских декорациях «Зулейха промывает глаза изумрудными струями чекистов».
Однако пока мы бегло осматриваем местные пейзажи, писатель Сенчин успевает прошмыгнуть в предбанник вип-крематория. Там его ожидает яркая представительница сферы ритуальных эскорт-услуг российской словесности — Валерия Ефимовна Пустовая, молодая дама, свободная от догматизма, уже пятнадцать лет талантливо подающая надежды. Лерочке надежд не жалко — у неё их вагон и маленькая тележка: отгружает по первому требованию за умеренный ценник или «восхвалительский бартер» каждому встречному-поперечному литератору, особенно если тот наделён «взбрыками авторского воображения».
Валерия, заприметив Сенчина, спешит к дорогому гостю, роняя на бегу улыбки. Писатель сноровисто распахивает плащ, чтобы козырнуть своей вялой, но бунтующей интригой, которая целиком умещалась во внутреннем кармане его верхней одежды — на флешке со сборником рассказов «Петля».
Пустовая восторженно принимает из рук Романа Валерьевича USB-носитель с электронной версией культурного артефакта и начинает искренне-льстиво щебетать:
— Какое жизнеутверждающее, даже жизнестолбящее название - «Петля»! Елена Владимировна такое обожает! Она приказала, ой, вернее, сказала, что Ваше творческое детище достойно сожжения в ходе ближайшего всероссийского конкурса «НацКремац». Сейчас подберем Вам мистериальный гробик, определимся — кто будет на лентах венков рецензии писать. Мне кажется, что даже Шпенглер бы такой церемонии обзавидовался, хорошо, что не дожил!
Сенчин достаёт из бездонного кармана плаща свой талисман удачи — номер газеты «Уральский лесник» (за январь 2010 года), откуда Роман Валерьевич регулярно потыривает идеи для собственных произведений, и начинает под диктовку собеседницы писать заметки на полях пожелтевшей бумаги касательно плана грядущих конкурсных торжеств...
Оставим наедине и этих двух, по-своему счастливых людей, им всегда есть о чем пошушукаться без свидетелей, и перенесемся к главному входу на кладбище, там стартует что-то интересное!
В советскую эпоху во многих городах страны «центральные» общественные сады переименовали в «Парки культуры и отдыха имени Горького». Статуя Алексея Максимыча являлась обязательным атрибутом для подобных объектов культурно-массового досуга рабочих, служащих и недобитой интеллигенции.
Новые владельцы, целенаправленно уничтожающие наш любимый парк, тоже получили в наследство от прежних хозяев монументальное изваяние пролетарского писателя из бетона и железа, расположенное у главного входа. За последние тридцать лет памятник обветшал — администрация кладбища вообще собирается его снести за ненадобностью, однако подходящий момент пока не наступил.
Но хватит о прошлом, давайте лучше о будущем и перспективах, ведь у парадного въезда на погост только что остановилась роскошная карета, а на её крыше привезли модель аэроплана из чистого алюминия. Импозантное транспортное средство с необычным грузом привлекает внимание прогуливающихся вокруг кладбища граждан.
Дверка кареты отворяется, и на асфальт ступает ножка выпускницы Аничкова лицея — Ксении Букшы. Она давняя творческая фаворитка Императора-Узурпатора русской литературы всех времен и народностей Дмитрия «Льва» Зильбельтруда-младшего.
Букша немного замешкалась, за что и поплатилась: следом за ней из кареты выпорхнул сам Дима-мотылёк, но не справился с гравитацией и легонько тюкнул брюшком оказавшуюся на его пути девушку, которая еле-еле удержалась на ногах. Однако виновник травмоопасного инцидента не счёл нужным принести извинений даме за свою неловкость:
— Вечно ты под ногами путаешься. Самолет этот сраный с крыши захватить не забудь, хоть что-то полезное сделай разок. Всё-таки зря я тебя надеждой европейской прозы и «нормальным гением» называл в рецензиях, до сих пор припоминают... твари.
Ксения полезла выполнять указания Его Писательства, а Зильбельтруд-младший, дабы поднять себе настроение, обратился с дежурной шуткой к кучеру:
— Жендос, карету не просри хотя бы!
На лице возницы в зеленом мундире Генералиссимуса СССР (с эполетами) не дрогнул ни один мускул — военная выправка всегда помогает Захару Офицеровичу Прилепину с достоинством выходить из самых неприятных жизненных ситуаций:
— Слушаюсь, Ваше Всесиятельство!
Прочитав предыдущий абзац, многие удивятся — как могло случится, что наш писатель, лидер и борец (за всё хорошее) Евгений Николаевич докатился до жизни такой: стал прислугой у либерального нехристя?!
Ответ банален — в Госдуму его партия не прошла, на должность заместителя худрука МХАТа назначили Ольгу Бузову (пошла на заслуженное повышение), а производить тексты и посещать ток-шоу Захар разучился от случившегося нервного расстройства. Вот и пришлось по протекции Водолазкина устроиться в денщики к успешному, но злопамятному Зильбельтруду.
Дойдя до памятника Горькому, Дмитрий справляет малую нужду на постамент — обильно, прилюдно и со вкусом, в процессе бормочет: «Бывал я на этом вашем Капри, ничего особенного...» Закончив оросительные процедуры, заслуженный критик пристально смотрит в возвышающееся над ним лицо пролетарского классика и со словами: «Жалко, что не Довлатов!» смачно харкает, метя в бетонную переносицу Алексея Максимовича. Сражение с гравитацией и здравым смыслом снова проиграно — харчок цели не достигает.
Вблизи от главных кладбищенских ворот, на первой погребальной линии, которая в народе именуется «почёткой», тем временем кипит работа — здесь орудует независимое похоронное бюро «Альтернативное упокоение». Гуляют сплетни, что заказы этим мелким частникам подкидывает сама руководительница ритуальной мафии Элен Шубина, так как захоронение силами команды «альтернативщиков» негласно считается особым шиком.
Сегодня на трудовую смену заступила ударная тройка «Альтернативного упокоения» — Вадим Чекунов, Сергей Морозов и Александр Кузьменков. Шустро выкапываются несколько новых могил, рядом с одной их них уже лежит криво сколоченный гроб (отдаленно напоминающий по форме банковский терминал), а к нему прислонена временная табличка с надписью «Роман "777": автор Кирилл Рябов».
Морозов поднимает табличку и презрительно-вдумчиво смотрит на три семерки, пока Кузьменков ощупывает гроб. Рабочее молчание прерывает Сергей:
— Пусть Рябов своему литературному уродцу новое имя придумает, а то с этим даже хоронить стрёмно.
Чекунов, увлечённый обустройством свежей ямы изнутри, услышав высказывание коллеги, отставляет лопату и спрашивает:
— Чем тебе название рябовского романа не угодило? Не все ли равно какие символы на камне гравировать? Наше дело — эпитафию забористую для памятника сочинить и некрологи глумливые напечатать, а не заголовки для произведений горе-писателей придумывать. Сан Саныч, скажи ему, чтоб не парился из-за ерунды.
Кузьменков неохотно отвлекается от своего занятия:
— Да на этот материал и так клейма ставить негде — даже матчасть ни к черту: доски гнилые, гвозди ржавые, обивка степлером пришпилена. Дел у нас невпроворот, короче. А ты, Серёг, херней какой-то озадачился — название тебя чем не устраивает?
— У книги на русском языке, даже очень плохой, должно быть русское название.
— А у рябовского буквенного выкидыша название вообще-то из цифр! — Вадим не понимает сути претензий Морозова.
— Это да, но цифры-то — арабские...
Возникшую дискуссию бригады «альтернативщиков» прерывает появление Зильбельтруда-младшего на центральной аллее кладбища. Чекунов ловко выбирается из ямы и, обивая от земли рабочие кирзачи о надгробную плиту ближайшей могилы со статуями пеликанов, громко обращается к Императору-Узурпатору:
— Здравствуйте, уважаемый Дмитрий, Вы тут какими судьбами? Поди Ваш крайний роман «Авиатор» Шубиной привезли? Вон Букша, вижу, саркофаг для него тащит в виде самолёта, надрывается. Из металла какого-нибудь особенного? Надеетесь, что благодарные потомки лет через сто-двести раскопают могилку и оценят?
— Вы, господин Чекунов, сейчас похожи на завистливого неудачника! Сами ничего не создаёте, только хороните.
— Да ладно Вам, Дима. Уже классику стали забывать? Элен, туды ее в качель, разве товар даёт? Милости просим лучше к нам!
— Я своё творчество навсегда хоронить не собираюсь! — неожиданно ощетинился Зильбельтруд-младший.
«Альтернативщик» смеётся и отправляется докапывать очередную могилу. Его собеседник ненадолго задумывается, машет в сердцах рукой и окликает свою фрейлину Ксению:
— Ты чего там тормозишь? Поторапливайся. Госпожа Шубина ждать не привыкла.
— Тяжелый больно этот керогаз алюминиевый.
— Тебя разве в лицее не научили, что жизнь настоящего писателя состоит из трудностей и лишений?
На этой оптимистичной ноте я, пожалуй, и закончу экскурсию по Кладбищу тщеславия российской литературы. Попозже, может, и чё умное напишу."
Lia © (09.07.2021 09:07)
Прямая ссылка
Lia © (09.07.2021 09:07)
