В рассказе использован персонаж книги
М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»,
за что автор просит прощения у его создателя.

Длинная трель звонка заставила меня вздрогнуть. Кого еще на ночь глядя черт принес? Не люблю таких гостей: нежданных, незваных и о себе заранее не доложивших. В конце концов, не в каменном веке живем, телефон есть, на худой конец — интернет.

Споткнувшись о тумбочку в темном коридоре, я со злости помянула черта, чертову мать и с размаха шлепнула ладонью по выключателю. Крутя скрежещущие и вечно заедающие замки, как-то позабыла взглянуть в глазок, а когда наконец распахнула дверь, то обомлела, прильнула плечом к металлическому косяку.

На коврике стоял высокий, гладко выбритый брюнет многим старше сорока, загорелый и лысеющий. Его лицо было поразительно несимметричным: одна бровь взметнулась выше другой, в правом глазу вспыхивали золотые огни, левый чернел, словно глядишь в бездонный колодец, уголок рта оттянулся книзу, а лоб изрезали глубокие, напоминающие о прожитых годах и тяжелых думах, морщины. Властная осанка мужчины, его дорогой серый костюм и элегантная трость с черным набалдашником выдавали человека, обремененного властью и не нуждающегося в деньгах.

— Вы… к кому? — спросила я глупым, растерянным голосом.

— Маргарита Сергеевна? — поинтересовался гость с легким европейским акцентом.

— Да.

— К вам, почтеннейшая.

Сглотнув подступивший к горлу комок, я отодвинулась, пропуская иностранца, и потом, внезапно опомнившись, крикнула ему в спину:

— А по какому вопросу?

— Я не по вопросу. У меня к вам более никаких вопросов нет, — мужчина быстрым шагом пересек комнату и занял кресло у зашторенного окна.

Желтый свет торшера золотом заиграл на серебряной ткани костюма, будто встретились лед и пламя, в то время как лицо гостя осталось в тени. Он заметил отложенную на стеклянный столик недочитанную книгу, поднял ее и повертел в руках:

— Дурная мода: тратить время на опусы бездарей, когда так много гениев прозябают в пыли и безвестности.

— Вообще-то, Володина — известный автор, — я, обиженно шмыгнув носом, заступилась за популярную среди моих подруг писательницу.

— Ах, Маргарита Сергеевна! Не тем мерилом таланта пользуетесь. Они вам ложь под нос суют, не стесняясь, а правды — боятся. Напишешь правду — читать не станут, некрасивая она, неприглядная, а то и вовсе бьет, как копье под сердце. Вот и извиваются, подколодные, друг друга нахваливают, мол, погляди, сколько вранья в три строчки запихнул, или, к примеру, словесными лентами опоясал, нарядно так, витиевато. Доложу вам, любезнейшая моя, под этими лентами… как это сказать по-русски… шиш!

Не сводя глаз с закончившего длинную тираду брюнета, я поняла, что надолго лишилась дара речи, и стояла соляным столбом посреди комнаты. Наверное, я казалась ему смешной в пушистом домашнем халате, лохматых тапках на босу ногу и с разметанными по плечам волосами. Вид, простительный юной студентrе, но никак не тридцатилетней женщине, между прочим, бизнесвумен, хозяйке цветочного магазина. И тут пришло озарение: ну, конечно, передо мной — Смитс, новый совладелец «Чайной розы», крупной торговой сети, моих главных конкурентов, давно пытавшихся выжать индивидуальных предпринимателей с рынка. Значит, книги — лишь прелюдия к разговору о больших деньгах. Ничего, я могу за себя постоять, и не таких отшивала.

— Хороший роман — как доброе вино, освежает ум, горячит кровь и будоражит чувства. Давайте выпьем за нашу встречу, — предложил мужчина, возвращая книгу на место.

— У меня только шампанское. С восьмого марта осталось.

— Нет, прошу простить, но мне чужд напиток помпезных торжеств и показного веселья. Загляните в шкаф, на вторую полку, между коробкой из-под чая и белой кружкой.

Ошеломленная его странными словами, я послушно двинулась в кухню, не помня себя, открыла шкаф и вернулась, прижимая к груди зеленую бутылку полусладкого вина, купленную полгода назад на распродаже в «Сомелье».

— Хороший роман — как доброе вино, освежает ум, горячит кровь и будоражит чувства. Давайте выпьем за нашу встречу, — предложил мужчина, возвращая книгу на место.

— Как вы узнали?

— Не время! — воскликнул брюнет, оживляясь. — Еще не время для вопросов! В пустых бокалах прячутся дурные мысли. Сперва утопим их, а после можете полностью располагать моим вниманием.

— Извольте, — нечаянно сорвалось с языка непривычное словечко, и, поставив бутылку возле книги, я поспешила на кухню за посудой.

Странное чувство, когда в размеренную жизнь вдруг врывается нечто запредельное, потустороннее. Сперва просыпается какой-то первобытный страх, затем любопытство и даже возмущение, а после восторг ребенка, безуспешно пытающегося разгадать секреты фокусника.

Когда я вновь переступила порог комнаты с двумя пузатыми бокалами в руках, вино оказалось откупорено. Иностранец стоял у шторы, опираясь на трость. Он терпеливо ждал, когда свершится ритуал.

Мы подняли наполненные бокалы и на миг соединили их. Хрустальный звон неожиданно громкий и мелодичный, как песня колокольчиков, расколол вечернюю тишину.

— За встречу? — улыбнулась я без намека на кокетство.

— Второй вопрос, а скоро будет третий.

— Вы — Смитс?

— Обращайтесь ко мне «мессир».

— Это из французского?

Брюнет прищурил левый глаз:

— Впереди долгая ночь, для которой рассвет станет точкой или многоточием. Попросите меня о чем-нибудь.

Я растерянно пожала плечами. А человек ли передо мной? Что-то чуждое мирскому таилось в его взгляде. Иностранный акцент то пропадал, то появлялся. И бутылка, откуда он узнал о бутылке?

— Смелее, Марго! — и без того высокий мужчина словно вытянулся, отбрасывая длинную тень, пересекшую комнату.

— Я не знаю, о чем просить.

— О, эта напускная скромность под покрывалом добродетели — опасное оружие искушения. За нее мужчины готовы платить больше, чем за самый порочный разврат.

— И вы тоже?

— Я повидал много ведьм: простушек и королев. Меня трудно удивить даже самой светлой истиной и самой темной ложью.

— Зачем же пришли ко мне?

— Письмо.

Дрожь прошла по моему телу. Письмо… Глупая детская шалость. Неужели?

Это было больше двадцати лет назад. Мы с подругами чиркали всякие глупости, а потом жгли. Моя рука вывела тогда: «На склоне лет, на склоне дня пусть Дьявол заберет меня!».

Но, черт возьми, мне только тридцать!

По щекам покатились слезы. Бокал выпал из похолодевших пальцев, и вино разлилось кровавым пятном.

— Мессир?

— Слушаю, — он сохранял полнейшую невозмутимость.

— Мое желание… — я всхлипнула. — Мое желание — ваш поцелуй.

— Просите другое, — брюнет отставил недопитый бокал. — Вечную жизнь, например.

— Нет, мессир, другого не будет.

— Поцелуй без любви — кощунство над природой. Он хуже, чем война, Марго, — глаза мужчины сделались темнее полночного мрака.

— Вы верите в любовь?

— Я видел ее, как сейчас вижу вас.

— А я — не верю. Привязанность, привычка есть, но любви — нет. Не в наше время. Может быть, раньше была. У рыцарей, у трубадуров. Или место не то. Франция, романтика, а Россия — это Россия. Менталитет другой.

— Люди никогда не меняются. Запомните, никогда. Невозможно изменить природу и сущность души. Только вещи имеют такое свойство.

— А демоны?

Его губы сложились в мудрую, усталую улыбку. Морщины на лбу разгладились. Взгляд посветлел.

— Дайте вашу руку.

Моя ладонь легла в его, поразительно теплую и немного шершавую. Словно тысячи молний пролетели по нервам. Тело стало легче воздуха, оторвалось от пола.

— Я исполню вашу просьбу, — сказал мессир. — Но сначала хочу кое с кем познакомить. Они живут неподалеку. В доме с венецианским окном и стелющейся до крыши виноградной лозой. Там как раз зажигают свечи, ожидая гостей. Мы будем первыми...