Тамара Петровна лежала на жесткой больничной койке и безучастно смотрела в потолок. Ей недавно сделали операцию на сердце, шунтирование, или как оно там правильно называется. Тамара Петровна не была сильна в медицинских терминах. Грудину ей разрезали чуть ли не до пупа, и теперь она боялась не то что чихнуть, слово громко сказать.

Операция прошла успешно, но разрезанная грудь болела, обезболивающие помогали только отчасти. Ухаживать за Тамарой Петровной было некому, и процесс выздоровления, несмотря на успешную операцию, шел туго. «Режут-то у нас хорошо, зато выхаживать не умеют», — вспомнилась услышанная где-то фраза.

Больше всего ее, активную, привыкшую командовать всеми, женщину, раздражала жуткая беспомощность.

Это было истинной правдой. Пока дождешься медсестру или санитарку, можно десять раз либо помереть, либо обкакаться. Помереть — ничего, это уже будут не ее проблемы, а вот обкакаться... Для чистоплотной Тамары Петровны это было похуже операции или даже смерти. Но больше всего ее, активную, привыкшую командовать всеми, женщину, раздражала жуткая беспомощность.

Иногда Тамара Петровна жалела, что у нее нет дочери. Собственно, сейчас она об этом жалела каждый день.

«Что взять с сыновей, — думала она, — им чужая баба — жена, ближе, чем родная мать. Вот и мои, придут на полчаса, глаза отводят, не знают, о чем с матерью поговорить, и уходят. Дела, мол. Какие у них могут быть дела?»

По мнению Тамары Петровны, у сыновей никаких дел и в помине быть не могло, поскольку оба, невзирая на солидный возраст, женаты не были.

— Бобыли, — не раз кричала она в гневе на сыновей, — мне до конца жизни вас на своем горбу тянуть, обстирывать, обхаживать. Я пожить спокойно хочу, и внуков.

Сыновья только понуро смотрели на мать, не решаясь сказать, что это она им хорошенько жизнь подпортила.

Тамара Петровна считала себя женщиной принципиальной и честной, и если уж кто ей не нравился, высказывала это со всей прямотой. Так случилось и с бывшими невестками.

Младший, Саша, притащил домой девицу из неблагополучной семьи. Это было видно по всему: неаккуратной манере одеваться и разговаривать с вызовом, затравленному и какому-то вороватому взгляду. Впрочем, девочка была симпатичной, считала, что ей «свезло» попасть в нормальную семью, и старалась соответствовать. Через пару месяцев наловчилась и показала себя отличной хозяйкой. Сын был счастлив. Но Тамара Петровна — нет. Ей не нравилась Люда (так звали невестку), хоть облей ее ванильным соусом с головы до ног. А раз не нравится невестка, как жить в одном доме? Начались скандалы. Тамара Петровна придиралась до Люды по любому поводу, та, с детства привыкшая защищаться, давала отпор. И начинался грандиозный скандал. После, отдышавшись, Тамара Петровна проедала плешь сыну:

Тамара Петровна придиралась до Люды по любому поводу, та, с детства привыкшая защищаться, давала отпор.

— Кого в дом приволок? Шваль подзаборную. Девок, что ли, кроме нее не было? А как она ко мне относится? Слышал, какими словами твою родную мать обзывала?
— Но, мама, — робко старался возразить Саша, — ты же первая начинаешь.
— Я мать! Я в своем доме! Я имею право!

Когда невестка, зардевшись, словно девственница в первую брачную ночь, сообщила, что беременна, Тамара Петровна поняла, что теперь так просто ее из дому не выкуришь. Но она начала сыну, что ребенок обязательно родится уродом, в лучшем случае — просто больным.

— Кто у нее родители? Алкоголики потомственные, еще дед ее закладывал будь здоров. Кого может родить такая особь? Зачем ты вообще на ней женился, где были твои глаза и мозги?
— Но почему обязательно урод, — сопротивлялся Саша, но по его глазам мать видела, что он уже сомневается. Он, сам с детства слабенький, всегда был мнительным по части здоровья.
— Потому что это проявляется в третьем-четвертом поколении, — продолжала Тамара Петровна, — будешь все жизнь мучиться. Гони ее на аборт!

По тому, как поникла Людка, Тамара Петровна поняла, что сын таки ее послушался и начал настаивать на аборте. Но Людка сделала еще лучше: она вовсе ушла от Саши.

Родила она кого там или не родила — Тамара Петровна не интересовалась. Саша, по-видимому, тоже. Он вообще с тех пор стал нелюдимым, на мать смотрел как на врага, и начал выпивать. Не скандалил, не буянил, интеллигентно напивался у себя в комнате. Это очень беспокоило Тамару Петровну.

«Нужно его женить, — решила она, — но на сей раз на том, кого я выберу».

Однако кроткий Саша проявлял невиданное упорство, и на все попытки матери устроить его личную жизнь, отвечал яростным отказом.

Старший сын, Вовка, женился вскорости после того, как разошелся младший. Нина была медсестрой, из интеллигентной, семьи. Родители — педагоги. Старшая сестра — врач-педиатр, младший брат — технарь.

Вначале Тамара Петровна приняла невестку благосклонно, еще и младшему пеняла, мол, смотри и учись, порядочная девушка, не то что твоя. Правда, Нину невозможно было не любить. В ней чувствовалась настоящая доброта, открытость и простота, в лучшем смысле этого слова. Порой казалось, что даже цветы поворачиваются в ее сторону, когда она входит в комнату. Одно казалось пронырливой Тамаре Петровне странным: невестка все время пила какие-то таблетки, строго в одно и то же время, делая небольшие перерывы между приемами. На больную она вроде не походила, тогда в чем дело?

Нину невозможно было не любить. В ней чувствовалась настоящая доброта, открытость и простота, в лучшем смысле этого слова.

Тамара Петровна знала, что Вовка — не Саша, к нему так просто не подкатишь, характером он был намного тверже.

— Сыночек, — как-то раз спросила она у старшего, — а что это Ниночка таблетки постоянно пьет? Может, ей помощь нужна, рассказали бы?
— Не лезь не в свое дело! — вдруг вызверился сын, хотя всегда был довольно уравновешенным. — Справимся. Не забывай — Нина сама медик.

И тут Тамара Петровна окончательно поняла, что дело нечистое. Как и всякая мать, она желала своим детям только добра и готова была горы свернуть для их благополучия, в том смысле, в каком она его понимала. Конечно, Ниночка — прекрасная девочка с чудесным характером, и Володя ее любит, и она его, но если она действительно больна? Тогда не дождаться нормальных внуков. Ну что за идиоты ее сыновья: один алкоголичку в дом приволок, другой какую-то хворую. Надо все узнать.

И Тамара Петровна узнала. Обшарила комнату Вовки и Нины, и в комоде, под нижним бельем, нашла эти самые таблетки, запомнила название. Когда Тамара Петровна выходила из комнаты молодых, межевавшей с гостиной, ей вдруг показалось, что покойный муж, портрет которого висел на противоположной стене, с упреком, предупреждающе на нее смотрит. Но женщина только отмахнулась, мол, привиделось, она же с ума еще не выжила, на взгляды портретов реагировать.

Нина действительно оказалась больна. Как объяснила знакомая аптекарша, таблетки, которая пила невестка, принимаются для восполнения в организме какого-то там элемента, который воздействует на работу нервной системы и мозга. Иными словами, если их перестать пить, человеку грозит безумие.

«Значит, Нинка сумасшедшая. А так и не скажешь, и семья приличная. Бедные, бедные мои дети! За что вам и мне такое!»

Однако Вовка несчастным не выглядел вовсе. Да что там говорить, если б не эта болячка, Нинка — идеальный вариант и для сына, и для нее: покладистая, хозяйственная. Вон как за Тамарой Петровной ухаживала, когда та подхватила тяжелую простуду. Но ее сын достоин лучшего! И она, как мать, это лучшее должна ему обеспечить.

Тамара Петровна знала, что нахрапом Володю не возьмешь, он был упертым… Значит, чтобы избавиться от Нинки, нужно действовать тоньше.

И Тамара Петровна начала изводить Нину. То историю расскажет о каком-то знакомом, который сошел с ума и столько хлопот предоставил родным… То, с самым невинным видом, примется расспрашивать Нину о душевных болезнях. Тамара Петровна знала, что невестка сыну ничего не расскажет — не в ее характере было жаловаться, и со временем атаку усилила. И с радостью поняла — действует! Нинка стала нервная, от каждого шороха вскакивала, а Вовка, по своей мужской недальновидности, списывал все на интересное положение жены. А когда Тамара Петровна увидела, что у невестки уже заметно округлился животик, и вовсе вразнос пошла: начала прямо говорить, что мол, сама дура, и ребенок у тебя таким же родится, ты кого на свет собралась пускать? Мало того, что ты обуза для моего сына, так еще и придурка своего хочешь ему на шею повесить. Нина плакала, но крепилась.

— Посмотри, — не таясь тыкала она Нине, — и взгляд у него какой-то странный, точно, ненормальный.

Их с Вовкой малыш родился на удивление здоровеньким и красивым. Свекровь ни разу его на руки не взяла.

— Посмотри, — не таясь тыкала она Нине, — и взгляд у него какой-то странный, точно, ненормальный.
— Какой еще взгляд может быть у двухмесячного ребенка, — защищалась Нина, но Тамара Петровна нутром чувствовала — сомневается. Она уже давно поняла, что Нинка — девка в себе не уверенная, видать, хвороба таки сказывалась.
— Уже и Володя не рад, что он, — Тамара Петровна показала на ребенка, — на свет появился. Сам мне сказал, — соврала она, не моргнув глазом.

Нина после этих слов потемнела, как туча. Она собрала вещи и вместе с малышом уехала к сестре в город, мужу сказала — погостить. А через два дня стало известно, что она выпрыгнула вместе с ребенком из окна сестриной квартиры. Это был 11 этаж.

Тамара Петровна сначала жутко испугалась: а ну как ее обвинят? Но Володя от горя света белого не видел, ему было не до матери. А та со временем смогла себя успокоить: не она же ее, в самом-то деле, из окна вытолкнула?

Однако после смерти Нины и малыша все в доме изменилось, казалось, они унесли с собой и те остатки тепла и радости, которые в нем еще сохранялись. Сыновья отдалились от матери окончательно, порой неделями не разговаривали. Тамара Петровна обижалась: все для них же. И тут на тебе: сердце, больница. Володя на операцию денег дал, но только и всего. «Была бы Нинка жива, — вдруг подумала Тамара Петровна, — беды б я не знала». И тут она почувствовала жуткую боль за грудиной. Пекло так, что даже дышать было невыносимо больно. В дверях палаты вдруг показалась Нина с малышом на руках. Она стояла и просто смотрела на свекровь, а потом исчезла, словно растаяла.

— Нина, — прошептала Тамара Петровна, — Ниночка… Куда ушла Нина?

Стало темно.