Форум > Архив "Школа жён" > Апрель 2004 года > хочу

хочу

устриц, шампанского, и летних абрикосов и персиков:)
Kedicik © (30.04.2004 00:04)

Оцените автора материала.

0.00 из 5.

Прямая ссылка

бери!!!!!
Горгона © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

а я хочу сладкого арбуза и мороженное!
snoock © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

я арбузов в Египте наелась. особено классно, когда они в жару разносят ломтики:)
Kedicik © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

угу;-)) мои самый лтыбимый фрукт!!
snoock © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

приехали.. на устриц то уже не сезон))) тоок один день остался.. и то.. уже слишком тепло)
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

ну да, а хоцца
Kedicik © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

познаааааааааааа!!!!!!!!!
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

У нас начались уже абрикосы и персики :) Сезон, в смысле, так-то они круглый год есть. А клубника отходит совсем
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

а у нас клубника ишшо даж не думала цвести.
Горгона © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

Привет :) Я нашла статью-то вчера про жену Толстого, а ты уже ушла :) Сейчас я тебе скопирую 23 СЕНТЯБРЯ 1862 года. Маленькая старушка у входа в церковь Рождества Богородицы на Великокняжеском подворье перекрестилась: 'Дай Бог счастья, дай Бог счастья'. Из церкви выходили молодые, и кто-то из гостей бросил ей в руку несколько монет. - Ох, что-то невестушка больно бледная. А барин-то уж в летах. За вдовца, что ли, пошла? Да кто венчался-то? - поинтересовалась старушка. - Говорят, граф Толстой c дочкой придворного дохтура Андрея Евстафьевича Берса, - кланяясь молодым, ответил пришедший поглазеть на свадьбу паренек. - Долгие лета, барин! Сонечка Берс действительно была очень бледной - ее жених, Лев Николаевич Толстой, опоздал к венчанию, и она от нервного напряжения уже несколько раз чуть было не лишилась чувств. Теперь она смотрела на мужа с восторгом, прижималась к его сильной руке и тут же робела. Ей было всего 18. Льву Николаевичу - 34. И все произошло так быстро, Соня и опомниться не успела. ЛЕТОМ Берсы всегда жили на даче - в Покровском-Стрешнево, а зимой - в московской квартире в Кремле. Маменька Любовь Александровна еще с детства дружила с Толстыми - Марией Николаевной и ее братом Львом Николаевичем. И они частенько навещали Берсов. Толстой всегда любил возиться с Любочкиными дочками - Лизой, Соней и Танечкой. Сонечка помнила, как они все пели хором под аккомпанемент Льва Николаевича, как ставили вместе оперу. Но потом граф уехал на Кавказ, и Соня не видела его несколько лет. Вернувшись, Толстой снова стал бывать у Берсов почти каждый день. Перед его визитами Любовь Александровна всегда забегала в комнату девочек - проверить платье и прическу Лизы. Старшая дочка была на выданье. Соня приходила в восторг: граф такой милый, просто чудо, и Лизонька прелесть как хороша, и вот-вот он сделает ей предложение! Но Толстой что-то медлил, уже целый год как его прочили в женихи, а между ним и Лизой до сих пор ничего не было. Все это лето Соня бегала по даче с фотоаппаратом, делала портреты домашних. А потом вдруг села за письменный стол. Через некоторое время на суд родных и гостей была представлена повесть 'Наташа'. В одном из героев - 'необычайно непривлекательной наружности пожившем князе Дублицком' - Лев Толстой, к тому времени уже твердо решивший на Лизе не жениться, вдруг с ужасом узнал себя самого. Это его задело. Он внимательно посмотрел на язвительную 'писательницу' и... пропал. Как-то вечером, уже в который раз заметив на себе его пристальный взгляд, Соня, взволнованная, прибежала наверх в 'комнату трех дев'. Сердце бешено билось. Вслед за ней по ступенькам взбежала и Таня. Глядя в окно на пруд и церковь за ним, посерьезневшая Соня вдруг сказала младшей сестре: 'Я боюсь, что люблю графа'. С Таней можно было поговорить обо всем. В свои 16 лет она уже даже целовалась - с кузеном Сашей Кузьминским. А теперь то и дело ловила на себе восторженные взгляды Сергея Николаевича Толстого. Но как раз этим Танечка поделиться с сестрой не решалась - он был старше ее на 20 лет. В АВГУСТЕ все Берсы отправились к дедушке Александру Михайловичу. Имение его находилось недалеко от Ясной Поляны, и уже на следующий день туда приехал Толстой. Когда гости разошлись и мама уже строго велела девочкам идти спать, граф, который оставался ночевать, вдруг окликнул: - Софья Андреевна, подождите немного! Вот прочтите, что я вам напишу. Я буду писать только начальными буквами, а вы должны догадаться, какие это слова. - Как же это? Да это невозможно! Ну пишите. 'В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с.', - писал Толстой мелком на карточном столике. - Ваша молодость и потребность счастья слишком живо напоминают мне мою старость и невозможность счастья, - с легкостью читала Соня. - Ну, еще. - 'В в. с. с. л. в. н. м. и в. с. Л. З. м.' - В вашей семье существует ложный взгляд на меня и вашу сестру Лизу. Защитите меня. - Соня читала быстро и без запинки. Лев Николаевич ничуть не удивился. А она, услышав недовольный голос матери и уверенная в том, что в ее девичьей жизни произошло что-то чрезвычайно важное, побежала к себе. Через две недели, в течение которых графа все еще считали женихом Лизы, он вызвал Соню в пустую комнату. - Я все не решался с вами поговорить, Софья Андреевна. Вот письмо. Прочтите. Я буду здесь ждать вашего ответа. Соня, схватив конверт, бросилась к себе и быстро пробежала глазами письмо до слов: 'Хотите ли вы быть моей женой?' Развернувшись, чтобы бежать к нему, она в дверях столкнулась с Лизой. - Ну что? - Голос сестры едва заметно дрожал. - Граф сделал мне предложение, - выпалила Соня и бросилась вверх по лестнице в комнату матери, где ее ждал Толстой: - Разумеется, да! ПОСЛЕ свадьбы молодые уехали в Ясную Поляну, и Соня сразу взялась за хозяйство. Первым делом она, найдя в тарелке с супом таракана, навела порядок на кухне - завела белые куртки, колпаки и фартуки. Место железных вилок и древних 'истыканных' ложек, которые с непривычки кололи рот, заняло ее приданое серебро. Грязная сафьяновая подушка Льва Николаевича была ликвидирована, а ситцевое ватное одеяло отступило перед шелковым, к которому, к огромному удивлению графа, подшивали тонкую простыню. Чтобы жена не скучала, Лев Николаевич попытался приучить ее к скотному и молочному делу. Она старалась считать удои и сколько сбито масла, но на скотном дворе ее тошнило. Впрочем, скоро граф начал писать 'Войну и мир', и Соне уже не приходилось бездельничать - каждый вечер она переписывала начисто то, что он написал утром. А вскоре родился первый ребенок, и началась уже совсем другая жизнь. Роды были долгими. Толстой находился рядом - вытирал жене лоб, целовал руки. Недоношенного, слабенького мальчика граф хотел назвать Николаем. Но Софья Андреевна испугалась. Это имя не принесло счастья никому в семье: и дед Толстого, и отец, и брат, и даже племянник, носившие его, - все умерли очень рано. В конце концов остановились на Сергее. 'Сергулевич', - звал его, бывало, Лев Николаевич. Подойдет, почмокает губами и уйдет... Кормить Соня не могла - очень болела грудь, и врачи не разрешали. Толстой был этим очень рассержен. Но, несмотря на его категорические возражения, кормилицу все равно пришлось нанять. Тогда всю свою злость он стал выплескивать на жену, а то, что оставалось, - в дневники: 'С утра прихожу счастливый, веселый и вижу графиню, которая гневается и которой девка Душка расчесывает волосики... Уже час ночи, я не могу спать, еще меньше - идти спать в ее комнату... а она постонет, когда ее слышат, а теперь спокойно храпит'. Соня: 'Боль меня гнет в три погибели. Лева убийственный... Ничто не мило. Как собака, я привыкла к его ласкам - он охладел...' 'Мне скучно, я одна, совсем одна... Я - удовлетворение, я - нянька, я - привычная мебель, я женщина'. 'Соня, прости меня, я теперь только знаю, что я виноват и как я виноват! ...Я был горд и жесток, и к кому же? - К одному существу, которое дало мне лучшее счастье жизни и которое одно любит меня... Соня, голубчик, я виноват, но я гадок... во мне есть отличный человек, который иногда спит. Ты его люби и не укоряй, Соня'. '...Это написал Левочка, прощение просил у меня. Но потом за что-то рассердился и все вычеркнул... Я стоила этих нескольких строк нежности и раскаяния с его стороны, но в новую минуту сердца на меня он лишил их меня, прежде чем я их прочла...' Сразу же после рождения самой младшей дочери Саши в 1884 году, МЧ резко поворачивается к христианству и становится ВГВЧ. Любопытно, что непосредственно этому событию предшествовала жестокая сцена: у Сони начались схватки, и она спустилась к нему с этим сообщением. Левочка был мрачен и зол (вероятно, приступ ревности, которые случались у него часто, и, увы, без повода). На просьбы жены простить ее перед лицом возможной смерти от родов и уверения в своей невинности, "Он поглядел, вдруг повернув голову, пристально <на меня>, но ни одного доброго слова <…> не сказал. … через час родилась Саша. Я отдала ее кормилице. Я не могла тогда кормить ребенка, когда Лев Николаевич вдруг сдал мне все дела, когда я сразу должна была нести и труд материнский, и труд мужской. Какое это было тяжелое время! И это был поворот к христианству! За это христианство - мученичество, конечно, приняла я, а не он". (Воспоминания, "Дневники", 18.06.1897) ЖИЗНЬ в Ясной Поляне вошла в спокойное русло. У Льва Николаевича - книги, охота, школы, деревенские столовые, гимнастика, одинокие прогулки и размышления. У Софьи Андреевны - беременность, роды, кормление, хозяйственные заботы. И главное - дети: вслед за Сергеем родилась Татьяна, потом Илья, Лев, Мария, Андрей, Михаил, Александра, Иван. Еще четверо умерли в младенчестве. Одного из них, кстати, все же назвали Николаем. Лев Николаевич пишет, мыслит, творит, ездит на охоту с любимыми собаками, травит зайцев, лисиц, бьет бекасов и вальдшнепов. Софья Андреевна просит мужа принять участие в воспитании детей, и это вызывает у него раздражение - "самая страстная мысль его о том, чтобы уйти от семьи", - выкрикивает он в гневе во время ссоры. Ее держит чувство долга: "Зачем я все-таки делаю все? Я не знаю; думаю, что так надо". Описание жизни в дневниках Софьи Андреевны - ее собственной и Льва Николаевича, как и описание жизни ЗРР многочисленными биографами - чудовищно разнятся в оценке содержания, смысла, значимости труда обоих. Сама Софья Андреевна порой разделяет эти смыслы, и долг свой описывает как обыденность, а писательство мужа как нечто значительное, великое. Но постепенно назревает критический момент, переломная стадия в их отношениях. В 1891 году в собрании сочинений Толстого была напечатана "Крейцерова соната", и это ключевое событие в отношениях Сонечки и Глыбы. С этого момента она начинает понимать все больше и больше истинную натуру своего мужа: его непомерное тщеславие, ханжество, человеческую черствость и отсутствие реальной любви к людям, и, особенно к женщинам, к ней самой. "Не знаю, как и почему связали "Крейцерову сонату" с нашей замужней жизнью, но это факт, и <…> все пожалели меня. Да что искать в других - я сама в сердце своем почувствовала, что эта повесть направлена в меня, что она сразу нанесла мне рану, унизила меня в глазах всего мира и разрушила последнюю любовь между нами". (12.02.1891). Этим произведением Глыба сказал вслух, то, что думал, то, что поверял до того своим дневникам. Между тем, именно она по его настоянию, едет в Петербург и добивается у Государя разрешения на публикацию "Крейцеровой сонаты". "И неверна "Крейцерова соната" во всем, что касается женщин в ее молодых годах. У молодой женщины нет этой половой страсти, особенно у женщины рожающей и кормящей. Ведь она женщина-то только в два года раз!" (23.03.1891). Это произведение, насквозь пронизанное женоненавистничеством, особенно противоречиво выглядит на фоне "поворота к христианству". С этого поворота в доме стали появляться "темные" люди - так называет их Софья Андреевна, а порой и сам Матерый Человечище - последователи "учения Толстого", молокане, духоборы, раскольники разных сортов и представители российской интеллигенции. Появляется и главный герой будущей развязки этой истории - Владимир Григорьевич Чертков, чертоподобное alter ego Гения. Их присутствие в доме Софья Андреевна не переносит, но вынуждена покорно сносить и обслуживать. Оно, это присутствие является материальным воплощением ханжества Льва Николаевича. Вообще-то, Гений чаще ассоциировался у меня с другим известным классическим прообразом ханжества - мольеровским Тартюффом, а его поведение, морализаторская позиция с синдромом "подшитого алкоголика". Помнится, у Анны Ахматовой, в воспоминаниях Лидии Чуковской есть отсылка к характеристике МЧ одним из его крестьян "мусорный был старикашка". Насильственно морочащий свою натуру - обжоры, сладострастника, ревнивца, любителя удовольствий - Гений, позволявший-таки себе всяческие слабости и поблажки, упорно натягивал вериги на все остальное человечество, особенно сурово истязая при этом самого близкого ему человека - Софью Андреевну. В дневниковых записях с этого времени все чаще встречаются критические рассуждения о позиции Толстого, он постепенно перестает быть "Левочкой", и становится просто Л.Н., или Львом Николаевичем. "Лев Николаевич всегда и везде пишет и говорит о любви, о служении богу и людям. Читаю и слушаю это всегда с недоумением. С утра и до поздней ночи вся жизнь Льва Николаевича проходит безо всякого личного отношения и участия к людям. Встает, пьет кофе, гуляет или купается утром, никого не повидав, садится писать; едет на велосипеде или опять купаться, или просто так; обедает, или идет вниз читать или на lawn-tennis. Вечер проводит у себя в комнате, после ужина только немного посидит с нами, читая газеты или разглядывая разные иллюстрации. И день за день идет эта правильная, эгоистическая жизнь без любви, без участия к семье, к интересам, радостям, горестям близких ему людей". (04.09.1897). В феврале 1895 года умирает Ванечка, семилетний любимый сын Софьи Андреевны. В течение двух лет она не пишет дневника. После смерти любимого сына, в образовавшейся двухлетней лакуне дневниковых записей у Софьи Андреевны появляется духовная и творческая близость с композитором С.И.Танеевым. Это был лакомый кусок для ищущего оправдания своему ханжеству Глыбы. Он сурово плющил ее увлечение музыкой (она много играет на фортепиано, читает о музыке и композиторах), гневался на ее походы в концерты, мрачнел при визитах Танеева в дом, хулил музыку в целом на все корки. Софья Андреевна в эти годы именно в музыке нашла радость, отдохновение, утешение от тяжелой утраты сына, о чем много говорится в дневниках 1897-99 годов. Это был самый светлый период в ее совместной жизни с МЧ, и самое свободное состояние души. "А Льва Николаевича я развенчала как кумира" (08.06.1897). Публикация "Крейцеровой сонаты" сняла запрет с табуированной темы сексуальных отношений Сонечки и Глыбы. Она все чаще задумывается над тем, что, собственно связывало ее мужа с нею. "Левочка необыкновенно мил, весел и ласков. И все это, увы! все от одной и той же причины (курсив мой - О.Л.) Если бы те, кто с благоговением читали "Крейцерову сонату", заглянули на минуту в ту любовную жизнь, которой живет Левочка, и при одной которой он бывает весел и добр, - то как свергли бы они свое божество с того пьедестала, на который его поставили! А я люблю его такого, нормального, слабого в привычках и доброго. Не надо быть животным, но не надо быть насильно тем проповедником истин, которых не вмещаешь в себе". (21.03.1891). Заглянув в окно супружеской спальни через страницы ее дневника, мы видим горькую, удручающую картину физиологических отправлений Великого Гуманиста, осуществляемых над женщиной, так и не познавшей, в сущности, радостей сексуальности. Картину, увы, не оригинальную: "…как бы физически он не отталкивал меня своими привычками неопрятности, невоздержания в дурных наклонностях чисто физических, мне достаточно было его богатого внутреннего содержания, чтобы всю жизнь любить его, а на остальное закрывать глаза". (02.10.1897). (Курсив мой). Только после удовлетворения плотской страсти Глыба испытывал добрые чувства к супруге. "Если б кто знал, как тяжелы вечные подъемы и попытки любви, которая, не получая другого удовлетворения, кроме плотского, болезненно изнашивается от этих подъемов …" (18.04.1892). "И все это физическое, и вот та тайна нашего разлада. Его страстность завладевает и мной, а я не хочу этого, я сентиментально мечтала и стремилась всю жизнь к отношениям идеальным, к общению всякому, но не тому". (27.07.1891). "Дописала сегодня в дневниках Левочки до места, где он говорит: "Любви нет, есть плотская потребность сообщения и разумная потребность в подруге жизни". Да, если б я это его убеждение прочла 29 лет тому назад, я ни за что не вышла бы за него замуж. День провела обычно: учила Мишу, возилась с Ванечкой <…> Учила Сашу "Отче наш", переписывала мало" (14.12.1890). Вот это, без перехода обыденное описание традиционного женского сценария - вечная жертва на ложе любви, в семейной работе, в беспрестанном труде, без какой-либо благодарности и признания, заставляет задуматься над страшным феноменом: откуда такой разрыв, противоречие в восприятии Толстого обществом как фигуры гениальной, культурного гуру, и Софьи Андреевны как, просто жены, теневой фигуры за постаментом гения? Между тем и в поведении МЧ наблюдаются симптомы высвобождения, после того, как "сакральные истины" произнесены. Он все больше сближается с Чертковым, все дальше отходя от зависимости от своей жены. Он выбирает более привычную, более присущую ему позицию зависимости - гомосоциальной связи с миром мужских ценностей. "Свято место" не пустующее никогда занимает господин черт - Чертков начинает играть все большую роль в жизни, деяниях и устремлениях Гения. Гомосоциальность, обусловленная и выстроенная патриархатной культурой система отношений, в которой женщина, исходя из христианского учения, из Ветхого Завета, из институтов мужской власти, практически не человек, особенно близка нашему герою. В гомосоциальной схеме, в отличие от гомосексуальной, женщина присутствует, но как объект, как функция, отверстие для отправлений естественных потребностей, исключенная, однако из всех остальных сфер - духовной, социальной, интеллектуальной. В этой патриархатной, повторяю, патриархатной, доминирующей культуре, титул гуманиста и спасителя "человечества" естественнейшим образом не включает в "человечество" женщину. Вот, батеньки, вам и ответ на то, как создаются "культурные гуру". И Софья Андреевна осознает это, понимая также, что "женский сценарий" ее жизни отыгран, и будет отыгрываться до конца: "Муж мой мне не друг; он был временами, и особенно в старости мне страстным любовником. Но я с ним всю жизнь была одинока. Он не гуляет со мной, потому что любит в одиночестве обдумывать свое писание. Он не интересовался моими детьми - ему было это и трудно, и скучно. … Я же покорно и молчаливо прожила с ним всю жизнь - ровную, спокойную, бессодержательную и безличную. … Всякому своя судьба. Моя судьба была быть служебным элементом мужа-писателя". (25.07.1897) (Курсив мой - О.Л.). Обладая непомерным чувством ответственности, она в принципе не могла отказаться от исполнения женской судьбы, даже испытав глубочайшее разочарование в конце их совместной жизни. "Говорил сегодня Лев Ник., что идеал христианства есть безбрачие и полное целомудрие <…> xчто роме того, что человек животное, у него есть разум, <…> и человек должен быть одухотворен и не заботиться о продолжении рода человеческого <…> И это было бы хорошо, если б Л.Н. был монах, аскет и жил бы в безбрачии. А между тем по воле мужа я от него родила шестнадцать раз: живых тринадцать детей и трех неблагополучных. (Курсив мой - О.Л.). Окончательный выбор МЧ в пользу Черткова, маркирует его слабость и комплексы, обозначаемые в патриархатной культуре как регалии власти. Лев Николаевич, судя по воспоминаниям людей, знавших его в молодости, был очень высокомерен, любил выделиться из окружения, казаться особенным. Он любил противоречить собеседникам, ниспровергать кумиров (любопытна в этом смысле их вражда с И.С.Тургеневым, завершившаяся гомосоциальным примирением много лет спустя. Ивана Сергеевича раздражали инфантильные и агрессивные потуги Толстого "выпендриться" любой ценой. Мэтр российской словесности не желал признавать литературных способностей новичка, а новичка это злило. Впрочем, они, в конце концов, поделили поляну и слились в дружеском bruderschafte), претендовать на знание "высших истин". Его разрыв с Православной Церковью означает всего лишь потугу претендовать на ее место, на замещение оной его собственной "моральной" позицией, на базе инфантильного мужского желания быть самым главным, по-нынешнему, крутым. Не надо быть физиономистом, чтобы увидеть в этом костистом, широком русопятом лице с глубоко посаженными глазами амбициозного, бесчувственного и нелюбимого ученика в классе, с которым не дружат, но признают, как выделяющегося персонажа. Интимность гомосоциальной близости с Чертковым подкрепляется фактом отторжения Софьи Андреевны от дневников мужа, они переходят во владение к ненавистному сопернику. Много лет переписывание этих дневников давало Сонечке ощущение хоть какой-то близости к мужу. Отыгрывая женский сценарий, она хотя бы в этом видела смысл и значимость своей жизни. "Несколько раз он говорил мне, что ему неприятно, что я их переписываю, а я себе думала: "Ну и терпи, что неприятно, если жил так безобразно". Сегодня же он … начал говорить, что я ему делаю больно, … что он хотел даже уничтожить эти дневники…". Дневники, разумеется, не были и не могли быть уничтожены. Тщеславие ВГВЧ не позволило бы никогда этого сделать. Ровно также как ханжеское воздержание отца Сергия понудило его отрубить (что бы вы думали?) палец. Палец-то в чем провинился? Слияние в экстазе двух персонажей, двух половинок одной сугубо ханжеской позиции - Черткова и Толстого - естественным образом завершает отыгрывание женского сценария Сонечки. Процесс развивается по накатанным рельсам (ставшим могилой Анны Карениной, еще одной жертвой гиноцида - т.е. уничтожения женщин - нашего гения). Левочка и Вовочка подпитывают друг друга восторгами отречения от плоти, отказом от денег и собственности, духовным, все более тесным сближением (у Черткова, впрочем, в это время многотысячное имение, с которым он не расстается). Софья Андреевна (вполне обоснованно) мучается ревностью, поскольку десятки лет, отданные мужу, оказываются напрасными, а другого сценария, кроме женского, у нее в запасе не осталось. И поздние сожаления не могут ничего уже изменить. "Думала сегодня: отчего женщины не бывают гениальны? Нет ни писателей, ни живописцев, ни музыкальных композиторов. Оттого, что вся страсть, все способности энергической женщины уходят на семью, на любовь, на мужа, - а главное, на детей. Все прочие способности атрофируются, не развиваются, остаются в зачатке. Когда деторождение и воспитание кончается, то просыпаются художественные потребности, - но все уже опоздано, ничего нельзя в себе развить". (12.06.1898). Лев Николаевич все дальше усугубляет свой "поворот к христианству" - желает отказаться от прав на собственные труды, дабы не иметь отношений с деньгами, забывая о существовании целого выводка детей и внуков, которым надо жить и кормиться. Ссорится с Софьей Андреевной по этому поводу, обвиняя ее в корысти и алчности, не забывая покушать отдельный вегетарианский обед. "Вегетарианство внесло осложнение двойного обеда, лишних расходов и лишнего труда людям. Проповеди любви, добра внесли равнодушие к семье и вторжение всякого сброда в нашу семейную жизнь. Отречение (словесное) от благ земных вносит осуждение и критику". (1-2.01.1895). Одновременно постоянно требует у жены денег на помощь голодающим, например. Но именно она организует сбор пожертвований и, вместе с детьми, создание общественных столовых. Левочка пишет статью "О голоде". "Если б кто знал, как мало в нем нежной, истинной доброты и как много деланной по принципу, а не по сердцу" (26.01.91). Женский сценарий, однако, неумолим. Высокая ответственность и чувство долга - характеристики сценария - не оставляют бедной Сонечке выбора. "Я спрашивала себя сегодня, отчего я так тягочусь работой переписывания для Льва Николаевича? Ведь это несомненно нужно. И я нашла ответ. Всякая работа требует интереса, насколько хорошо она сделана и, как и когда она будет окончена. Я шью что-нибудь, и вижу результат; меня интересует процесс работы, насколько скоро, хорошо или дурно я это делаю. Я учу - я вижу успехи; я играю сама - я двигаюсь, вдруг пойму новое, открою красоты. <…> В переписывании же в десятый раз одной и той же статьи ничего нет. Сделать хорошо тут ничего нельзя. Окончания не предвидишь никогда; все перестанавливается, и вновь, и вновь перетасовывается все одно и тоже" (17.08.1897). Ее собственная жизнь - как это прочитывается в дневниках - помимо бесконечного реестра о многочисленных болезнях детей, и, в основном, супруга, домашних обязанностях, клистирах, растираниях и диетах Глыбы, ссорах о материальном и духовном (читатели поняли, кому чего причитается) - заполнена наслаждением природой, размышлениями о прочитанном, музыкой, и отголосками девических мечтаний о свободе, увы, уже теперь невозможной. Выбор свободы для женщины, впрочем, тогда уже существовал, но Софья Андреевна к нему опоздала. Муж ей очень с этим помог. "Вчера вечером меня поразил разговор Л.Н. о женском вопросе. Он и вчера, и всегда против свободы и так называемой равноправности женщины; вчера же он вдруг сказал, что у женщины, каким бы делом она ни занималась: учительством, медициной, искусством - у ней одна цель: половая любовь. Как она ее добьется, так все ее занятия летят прахом". (18.02.1898). 23 сентября 1887 года на серебряную свадьбу Льва Николаевича и Софьи Андреевны съехались все дети и самые близкие друзья. Было радостно и весело. Приехал Дмитрий Алексеевич Дьяков, друг Толстого: - Лев Николаевич, Софья Андреевна, сердечно вас поздравляю с таким счастливым браком! - Могло бы быть лучше! - оборвал Дьякова Толстой. А казалось бы, куда уж лучше? Хозяйство налажено безупречно: прекрасная барская усадьба летом, уютный московский дом зимой, обеспеченные дети, милые внуки, приятные гости. Жена всех обшивает, сама издает сочинения мужа, принимает подписку, судится с мужиками, которые рубят барский лес. Одна проблема - муж ее уже, похоже, не хочет быть великим писателем. Он сам шьет сапоги, возит воду, топит печи и ходит в поле косить вместе с крестьянами, заставляя то же делать детей и жену. Софья Андреевна как-то вышла грести с бабами сено, но вскоре так сильно заболела, что слегла на несколько недель. Супруги, казалось, все больше отдалялись друг от друга. Однажды, когда поздно вечером Лев Николаевич позвал к себе жену, она холодно отказала. Он не спал всю ночь, собрал вещи и, приготовившись уйти, разбудил Софью Андреевну. Скандал был ужасный. - Ты перестала быть мне женой! - кричал граф. - Кто ты? Помощница мужу? Ты давно уже только мешаешь мне. Мать? Ты не хочешь больше рожать детей! Кормилица? Ты бережешь себя и сманиваешь мать у чужого ребенка! Подруга моих ночей? Даже из этого ты делаешь игрушку, чтобы взять надо мной власть! - Ты решительно стал невозможен! Это такой характер, с которым ангел не уживется. - Где ты, там воздух заражен! - Cхватив со стола пресс-папье Толстой швырнул его на пол под ноги жене. Она развернулась и пошла из комнаты, но остановилась в дверях, и тогда он начал бросать со стола все, что попадало под руку: подсвечники, чернильницы, - и кричал: - Я развожусь с тобой, жить так не могу, еду в Париж или Америку! - В таком случае я сама уезжаю. - Софья Андреевна начала собирать свои вещи в дорожный сундук. На крики прибежали дети, поднялся рев. И Толстой не выдержал - стал умолять ее остаться и вдруг весь затрясся и зарыдал. Она тут же бросилась жалеть его, целовать руки: - Левочка, ну не надо, что же ты... Это нервы, все из-за твоего упрямства. Сколько раз я говорила, что это вегетарианство вредно тебе. Ты сам себя мучаешь и нас. Тебе нужно кумысом полечиться... В ЯНВАРЕ 1895 года заболел младший сын Толстых, всеобщий любимец 6-летний Ванечка. Две недели у него был жар, но к концу месяца температура немного спала. И он вдруг начал раздаривать свои вещи, подписывая каждую: 'На память Маше от Вани' или 'Повару С. Н. от Вани'. Софья Андреевна целыми днями сидела подле него и читала сказки. Однажды он прервал ее: - Мама, а мой братик Алеша, который умер, - теперь ангел? - Да, мой хороший. Говорят, что дети, умершие до 7 лет, бывают ангелами. - Лучше и мне, мама, умереть до 7 лет, теперь скоро мое рождение, я тоже был бы ангел. Он умер 23 февраля. Лев Николаевич и Софья Андреевна сидели на кушетке, прижавшись друг к другу. Точно так же, прижавшись, ехали на кладбище по дороге, которой когда-то влюбленный граф пешком ходил в Покровское к своей невесте. Вспоминая об этом, Лев Николаевич плакал. Софья Андреевна говорить не могла, только еще крепче сжимала руку мужа. В опустевшем доме на время снова поселились тишина и любовь... Софью Андреевну в то время буквально спасла музыка - и особенно музыка Сергея Ивановича Танеева, композитора, профессора. Отношения графини и Танеева были абсолютно платоническими, но духовная измена жены доставляла Толстому огромные страдания. Он говорил и писал ей об этом неоднократно, но она только обижалась: 'Я - честная женщина!' И продолжала принимать Танеева или ездила к нему сама. Об этом конфликте знали все домашние. На все вопросы о том, что же происходит между супругами, Софья Андреевна с усмешкой отвечала: - Да ровным счетом ничего! Даже совестно говорить о ревности к 53-летней старой женщине. Толстой предлагал ей уехать вместе за границу - она не хотела. В итоге он сам собрал вещи и написал жене прощальное письмо: 'Я не осуждаю тебя, а, напротив, с любовью и благодарностью вспоминаю длинные 35 лет нашей жизни, в особенности первую половину этого времени...' Но в тот раз он так и не уехал. Она в свою очередь тоже ревновала его. Не к женщине - к Владимиру Григорьевичу Черткову, единомышленнику и издателю, истинному 'толстовцу'. Самым большим кошмаром для Софьи Андреевны было то, что Толстой мог передать ему права на издание своих книг. В начале октября у Льва Николаевича участились обмороки, сопровождавшиеся сильнейшими конвульсиями. Припадки повторялись по несколько раз за вечер. Но в конце месяца, собравшись с последними силами, Толстой все же тайно уехал из Ясной Поляны: 'Не думай, что я уехал потому, что не люблю тебя. Я люблю тебя и жалею от всей души, но не могу поступить иначе, чем поступаю... И дело не в исполнении каких-нибудь моих желаний и требований, а только в твоей уравновешенности, спокойном, разумном отношении к жизни. А пока этого нет, для меня жизнь с тобой немыслима... Прощай, милая Соня, помогай тебе Бог'. Софья Андреевна исполнила свои угрозы и бросилась в пруд. Ее спасли, и тогда она поехала за мужем. Он был болен, в жару, но, узнав о том, что его ищет жена, с доктором и дочерью Сашей сел в поезд, чтобы бежать в Ростов. В дороге Толстому стало хуже, и на станции Астапово его, уже тяжело больного, поместили в домике начальника станции. Вскоре сюда приехали Софья Андреевна, дочь Таня и сыновья Андрей и Михаил. Жену допустили к Толстому только 7 ноября, когда он уже был без сознания. Она подошла к нему и прошептала на ухо: - Я здесь, Левочка, я люблю тебя. Вдруг в ответ ей раздался глубокий вздох. - Прощай, мой милый друг, мой любимый муж. Прости меня. Опять тяжкий вздох. И все стихло... Упоминания о его кончине в описании многих биографов стыдливо замалчивают детали отлучения Сонечки от его смертного одра. Он прогнал ее при огромном стечении народа - в проблесках затухающего сознания последним его порывом была ненависть, неспособность примириться и простить (что бы ни было там прощать). На станции Астапово, где слег он последней смертной болезнью, вокруг него толпилось много "темных", чужих, посторонних. И "темные", посторонние, подсуетились, чтобы смерть "гения" состоялась так, как они сочли нужным. С песнопениями, старцами, религиозной истерикой и прочей белибердой. Дальше - тишина. Оставлю, впрочем, последнее слово за Софьей Андреевной. "Боже мой! Боже мой! Прожили всю жизнь вместе; всю любовь, всю молодость я отдала Л.Н. Результат нашей жизни, что я боюсь его! Боюсь, не быв ни в чем пред ним виноватой! <…> Уже то, что он в дневниках своих последовательно и умно чернил меня, короткими ехидными штрихами очерчивая одни только мои слабые стороны, доказывает, как умно он себе делает венец мученика, а мне бич Ксантиппы! Господи! Ты нас один рассудишь!" Судите сами, дамы … впрочем, и господа
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

Пасибки, скопирую, завтра почитаю :)))
Горгона © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

Не за что :) Потом расскажи впечатления 6)
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

ага :) обязательно
Горгона © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

а у нас клубника щас токо испанская и итальянская.. но она нен вкусная.... а немецкая вкусная будет скоро через месяц)
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

а я люблю нашу, чтобы с грядки прямо:)))
Kedicik © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

дык и я люблю нашу) немецкую та)
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

у нас продается... какая-то мясная - огромная и невкусная.
Горгона © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

вот вот...... я покупала марроканскую было нормаоьно а ща сее нету...
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

а у нас наоборот сейчас вкусная, не знаю откуда но пахнет хорошо, у меня вчера благоухала на всю кухню
snoock © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

пахнет он ахорошо это да..... а на вкус то ?
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

гадость как огурец! ;-) если честно ;-)) я её сахаром засыпала, вроде облагородила ;-))
snoock © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

ой, че я сказала ;-) сама себя опровергла ;-)) гы)))))
snoock © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

гыыыыы)))))))))))
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

Я люблю измельчить в клубнику маршмелло и туда же сливки и ещё какие-нибудь фрукы, даже консервированные и сироп из них туда же. Обалденно просто!
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

а я люблю в торт с сгушенкой и алмондами.
Future Mrs Okpetu © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

ну вот поэтому я жду немецкую)
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

У нас тоже пахнет обалденно, а на вкус трава просто
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

У нас чаще всего невкусная тоже, но иногда попадается просто пальчики оближешь! Вот я сейчас как раз такую уплетаю :)
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

ну если она ваша родная то почему невкусная????????
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

Так на песке же растёт :) Земли-то тут нет нормальной :)
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

хммммм. жалко((((((( тут немецкая прям как дома в россии огородная то
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

У нас изредка тоже такая попадается, но это как повезёт! Я как-то купила саму дешёвую, ох вкусная она была!
СмороДинка © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

самое лучче у нас это идти н аполя ее собирать самой..... поотм ее вешают и платишь уж по весу... это вкусно как дома.... можно на рынке купить такую же, токо надо смотреть из какой он астраны.
Яга © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

хны... я тоже хочу абрикосов И персиков. прошлый уикенд зашла в магазин за фруктами а там все как прежде, ничего нового - летнего... прям тоска меня взяла. пришлось обойтись клубникой, дыней, киви, и яблоками.
Future Mrs Okpetu © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

увидала котяток - просто супер :))) выглядят дораздо более развитыми чем дочка Зары когда родилась.
Future Mrs Okpetu © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

ну они более мощные по костяку ведь
Kedicik © (30.04.2004 00:04)

Прямая ссылка

И я посмотрела :) Хорошенькие такие :) Белые вообще супер :) Обозжаю белых кошек :) А сколько они стоят?
eva.se © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

я вот по ней тоже умираю.. хотя планирую оставить белую..но Аиша самая лохматая, и крупная.. и как Эля:)
Kedicik © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

ну они ж белые. и мне захотелось в именах это отразить:) был бы кот, к имени добавила бы Hvid Konge
Kedicik © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

У меня два белых кота было, один из них и сейчас в добром здравий у мамы :) Ангорские вроде :) Не чстопородные, конечно. Одного я вообще на помойке нашла :) Но красавцы!
eva.se © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

Ну ты и с целью разведения покупала, тода надо породистых, конечно. Норвеги очень красивые, я их тоже люблю :) Очень красивое животное :) Особенно когда их нашешут на выставках, прям глаз не отвести, такие лапы :) С воротниками :)
eva.se © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

от 600 до 1000 евро. белые в Европе вообще самые редки и дорогие
Kedicik © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

ну я кошку за 800 евро купила, кота за 680 - но это со скидкой было, так как второе животнео из ее питомника, а то б все 1000 стоил бы. это супер-класса животные. за 600 как пэта продают
Kedicik © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

Я пономаю :) Просто я бы никогда не заплатила таких денег за кошку :) Но я их и не развожу :)
eva.se © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

ну я даже не для разведения первого кота купила за 700.. ну такая цена, что поделать.ю прсто хотелось именно эту породу
Kedicik © (30.04.2004 01:04)

Прямая ссылка

хочу

Партнерам

конкурсы

Для тебя

Что не так с этим комментарием ?

хочу

Подпишись на журнал Kleo.ru в социальных сетях:

Партнерам

конкурсы

Для тебя

Что не так с этим комментарием ?