..................

Се ля ви

Я, в общем, большая девочка, и жить без него могу,
и он понимает это, - он тоже давно живет.
Вот только мы друг без друга, как раненый - на бегу
он даже еще не знает, что насмерть его - в живот.

Он может все это бросить и дальше жить так, как жил,
и я понимаю это, - я тоже умею так.
Вот только мы друг без друга живем на пределе жил,
где сил лишь на то хватает, чтоб следущий сделать шаг.

Мы оба самодостаточны, как многие к тридцати:
себе на уме во многом, и омуты - не про нас.
Но это совсем не важно, ведь нам удалось найти
единственную возможность использовать этот шанс.

гердить


Найти себе Кая и гердить от одиночества
в бесплодных попытках спрятаться от себя.
Память жестока и рвет настоящее в клочья, но
не отпускает: живи, не смеясь, - скорбя.

Найти себе Кая и гердить до сумасшествия,
с каждой минутой все больше теряя связь
с этой реальностью. Переживать прошедшее,
снова и снова ему добавляя власть.

Найти себе Кая и гердить от невозможности
остановиться, выбраться из колеи.
Быть отстраненной, но это - чужие сложности,
тут ухитриться бы не утонуть в своих.

Найти себе Кая и гердить до бесконечности,
до утыкания в стену чужого я.
Каждую встречу прощаньем с лихвой обесцвечивать,
лишь подтверждая бессмысленность бытия.

Найти себе Кая и гердить до охуения отупения,
до онемения губ и сердечных мышц,
до замерзания полного и откровения:
падать быстрее с самых высоких крыш.

Оловянный солдатик вторые сутки горит в огне:
плюс 39 и это, видимо, не предел.
Он очень смелый, он улыбается мне.
Любые прогнозы сегодня - вилами по воде.
У солдатика сохнет и трескается губа,
оловом жидким слеза из огромных глаз. -
Нет, не сдавайся, наше дело еще не труба,
съешь Панадолу, - попробуем в nn-ый раз
жар пригасить, поедающий изнутри.
Мы же не то видали еще с тобой.
Стойкий солдатик, которому только три,
вновь засыпая, держит мою ладонь.


А казалось: кончена жизнь, все, уже тридцать лет, и ничто не ёкнет, не встретится, не случится и не сбудется больше загаданного, ан нет: был запрос в астрал, - получай ответ, - и едва ли важно, что тебе тридцать.

Ну, и что, что умная, битая, сердце - ледком, не цепляют взгляды, руки и даже имя, что шептала прежде от других и себя тайком: был любимым, стал будто бы незнаком, - и заплат немеряно на сквозные.

В чем душа ещё: на дыре дыра, решето, говорят, дуршлаг и тот поцелее будет. - Но вот так внезапно кому-то ты - самое то, удивляться лишь успевай потом, - неужели слепы настолько люди?

И вот эти тридцать лет, которые двадцать пять, из которых, Господи, ничто мне уже не важно: лишь себя понять, его не любить, принять, - эти тридцать с легкостью ввысь меня - оригамной птичкой, листом бумажным.

всего лишь

Утро: будильник в шесть, в выходные в восемь.
Что ж ты, родная, глядишь, будто, что-то просишь? -
Это всего лишь осень, такая осень
лето твое пожелтевшим листом уносит.

Это всего лишь ломка, ну, знаешь, - ломка:
вот ты от боли как будто идешь по кромке,
мир убавляет запах и цвет, и громкость,
пальцы платок начинают внезапно комкать.

Это всего лишь нервы, у всех ведь - нервы?
Ты не последняя, он, ну и он не первый.
Как бы не пыжилась, вряд ли ты станешь стервой,
разве что недотрогой и то - наверно.

Пьешь в одиночестве? - Лишь бы тебе не спиться.
Это всего лишь спица в сердечной мышце,
не шевелиться - и так умирает птица.
Вечер: одиннадцать, час или два, - не спится.
Валентина Шевлягина

бордо © (23.07.2007 Пн 01:14)