— Лера, как дела в институте? — спросила Анна Сергеевна, заправляя суп в кастрюле на плите. — Тебе назначили научного руководителя?
— Да, мам, — ответила Лера. — Сегодня я с ней встречалась.
— Кто она?
— Она у нас на кафедре новый преподаватель, доцент, несколько лет работала за границей. Она, между прочим, в универе на истфаке училась. Может, ты ее знаешь? Никифорова Марина Николаевна. Красивая; такие шикарные рыжие волосы!
— Нет, фамилия мне ни о чем не говорит. Хотя, возможно, это фамилия по мужу.
— Она училась в группе с тем израильским писателем… как его… Нетесом. Ты ведь тоже с ним училась?
— Ай!.. — Анна Сергеевна уронила ложку в кастрюлю с кипящим супом, и брызги ошпарили ей руку…

…Собрание в десятом классе — поспешный прием в комсомол самых общественно-пассивных учеников.

И, прощаясь с ним около своего дома, Аня внезапно поняла: она не пойдет на журналистику. Она будет поступать на истфак. За ним, за Игорем.

У доски Игорь Нетес, отличник и эрудит.

— Для чего ты хочешь стать комсомольцем? — заученно спрашивает комсорг класса.
— Для поступления в университет, — не задумываясь отвечает Игорь.

Гул удивленных голосов. Окрик классной руководительницы: «Нетес! Тот факт, что ты идешь на медаль, не дает тебе права так себя вести! Сядь на место! Ты недостоин носить звание комсомольца!»

Аня оглянулась на оппозиционера. Тот, почувствовав ее взгляд, посмотрел на нее и неожиданно подмигнул. И вдруг так весело стало у Ани на душе, как бывает при взгляде на радугу после ливня.

В комсомол Игоря все-таки приняли — медалисты на дороге не валяются.

… Выпускной вечер. Пролитое шампанское, прогулка на речном трамвае, песни под гитару. Аня с Игорем шли по предрассветному городу, держась за руки, но так и не решились поцеловаться. И, прощаясь с ним около своего дома, Аня внезапно поняла: она не пойдет на журналистику. Она будет поступать на истфак. За ним, за Игорем. Поступит во что бы то ни стало. Потому что если они здесь, сейчас, в эту минуту расстанутся — это может быть навсегда. Она не могла рисковать.

А на первом курсе пришла беда. Пришла и смахнула Аню, словно опавший осенний лист, с дороги на обочину. Эту беду, с толстой медно-рыжей косой и колдовскими зелеными глазами, звали Марина Фролова.

И как будто для того, чтобы не оставлять Ане иллюзий, чья-то недобрая рука нацарапала на партах смешную детскую формулу зависти к чужому счастью: «М.Ф.+ И.Н.=Л»…

…От воспоминаний Анну Сергеевну отвлек голос дочери:
— Когда начались гонения на Нетеса, она одна пыталась поддержать его.
— Что? — встрепенулась Анна Сергеевна…

…На доске объявлений возле деканата висит плакат: «17 сентября 198… года состоится внеочередное комсомольское собрание факультета. Повестка дня — персональное дело студента И. Нетеса. Явка всех членов комсомольской организации обязательна».
На втором курсе истфака ЧП: студент Игорь Нетес, краса и гордость факультета, ленинский стипендиат, уезжает с родителями в Израиль.

Наступило 17-е сентября. Церемония гражданской казни была обставлена торжественно: в президиуме на сцене — секретарь парткома, секретарь комитета комсомола и декан факультета; над сценой — плакат «Позор отщепенцу!», двусмысленно притулившийся к портрету Ленина; рядом с ораторской трибуной — знамя с профилями основоположников марксизма-ленинизма; бюст Ленина занял свой пост на другом краю сцены. В этих декорациях, среди сонма вождей — великих и местного значения, вечно живых и явленных во плоти — обвиняемый выглядел совершенно потерянным.

Аня боялась смотреть на Игоря. Вернее, она просто боялась смотреть. Боялась слушать. Боялась, что сидящие рядом услышат гулкие удары ее сердца.

Блистательная речь секретаря комитета комсомола представляла собой образец виртуозного самобичевания. Из нее следовало, что гражданская позиция студента Нетеса с недавних пор являлась объектом внимания комитета комсомола, однако он, секретарь, проявил недопустимую мягкотелость, не применив к отщепенцу строгих мер, а ограничившись лишь воспитательными беседами. Означенный же отщепенец пренебрег, предал идеалы, опозорил высокое звание, и посему его следует немедленно заклеймить, исключить и изгнать из рядов. В свою очередь секретарь готов понести наказание за потерю бдительности, однако если ему будет оказано доверие, то он приложит все силы и впредь обязуется поднять, усилить, укрепить, не допустить и пресечь.

Аня боялась смотреть на Игоря. Вернее, она просто боялась смотреть. Боялась слушать. Боялась, что сидящие рядом услышат гулкие удары ее сердца.

— Предлагаю исключить студента Нетеса из рядов комсомола за политическую неустойчивость! — возгласил в заключение комсомольский лидер.

Вдруг над первым рядом сидящих взметнулась чья-то рука.

— Вы хотите что-то добавить? Пожалуйста. Слово предоставляется комсоргу группы студентке Фроловой.
— Я предлагаю исключить из комсомола студента Нетеса за измену Родине! — неузнаваемо резкий голос Марины сорвался на визг.

После взрыва всегда наступает несколько секунд тишины. Даже скрипучие кресла, казалось, затаились в испуге и ожидании. Секретарь парткома и декан, не готовые к такому патриотическому порыву, с недоумением уставились на говорившую, и лишь секретарь комитета комсомола удовлетворенно кивал, словно режиссер, довольный работой актера.

И тут тишину прорезал вопль: «Не-ет!»

Кресла вновь заскрипели, собравшиеся зашевелились, а секретарь парткома постучал ручкой по микрофону и спросил:
— Кто это крикнул?

По обращенным на нее взглядам Аня поняла, что это кричала она. Девушке пришлось подняться. Секретарь парткома наклонился к комсомольскому вожаку, и они стали о чем-то шептаться. Затем парторг спросил:
— Ермолаева, почему вы против предложенной формулировки?
— Потому… — прошептала Аня, и, с трудом совладав с голосом, продолжила, — потому что его посадят в тюрьму при такой формулировке!

Члены президиума сдержанно засмеялись. Стирая с лица улыбку, парторг отчеканил:
— Посадить человека в тюрьму можно только по приговору суда. В нашей стране суд выносит приговор на основании закона. А законодательство наше гуманно; идеологическая незрелость не считается изменой Родине и, к сожалению, не подпадает ни под одну статью закона. Садитесь, Ермолаева, и впредь ведите себя как подобает комсомолке. А комсорга группы, в которой учится Ермолаева, я прошу усилить воспитательную работу с комсомольцами.

Воспитательную работу Марина Фролова усилила сразу после окончания мероприятия. Выговор за «неподобающее поведение» виновница приняла безучастно. Неугомонная Фролова настаивала на занесении выговора в учетную карточку, однако собрание группы ее предложения не поддержало.

Вечером Аня лежала на диване под пледом, не отвечая на вопросы родителей. Раздался телефонный звонок.

— Я в институт больше не приду, — продолжал Игорь. — Уезжаем ведь через месяц. Не увидимся уже. А можно я тебе напишу?

— Тебя, — тихонько позвала мама.

Аня нехотя встала с дивана.

— Привет, — раздалось в трубке. Как давно она не слышала его голоса по телефону!
— Привет...
— Я и не знал, что ты… такая… Знаешь, я хотел подойти к тебе после собрания, но побоялся навредить тебе.
— Да, да, — девушка не находила нужных слов.
— Я в институт больше не приду, — продолжал Игорь. — Уезжаем ведь через месяц. Не увидимся уже. А можно я тебе напишу?

Они переписывались несколько лет. Письма передавались с оказией, поэтому были редкими. А потом Игорь писать перестал. Сначала Аня думала — оказии нет. Потом от кого-то из однокурсников услышала, что он женился — и почувствовала что-то вроде облегчения. Просто жизнь выходила на новый этап…

…— Ее тогда чуть не исключили из комсомола и из университета, — голос Леры снова ворвался в воспоминания Анны Сергеевны.

— Кого? — удивилась та, потеряв нить рассказа дочери.
— Мам, ты не слушаешь? Я про Марину Николаевну рассказываю.
— Нет-нет, я слушаю. Однако же, не исключили все-таки?
— Ну, там вроде кто-то заступился, замяли, но нервы потрепали, и аспирантура в универе ей уже не светила.
— Лера, ну, откуда ты все это взяла? — воскликнула Анна Сергеевна, машинально помешивая давно готовый суп.
— Одна девушка из нашей группы училась с ее дочерью в школе. Она мне и рассказала. В общем, Марине Николаевне тогда здорово досталось от коммунистов.
— М-да… Сейчас многие так говорят, Лерочка…