— Анна Федоровна…. Это была третья сиделка за месяц… Скоро к нам никто не пойдет. Уже объявления даем, а звонков нет… — голос Лилечки дрожал. Взбивая подушки, она изо всех сил старалась делать «хорошую мину при плохой игре». Да, именно так. МИНУ! Противотанковую! Огромную! Которая давно должна была взорваться.

Анна Федоровна невозмутимо поводила ресницами и кончиком пальца брезгливо трогала хлебную крошку.

— Вижу… — отстранилась Лилечка. — Наверное, от обеда осталась. Не успела убрать. Все на мне. А тут еще сиделка ушла. Зачем выгнали? Ведь хорошая девочка, с опытом…

Анна Федоровна замерла, демонстрируя, что не намерена больше слушать. Лиля резко развернулась и, на ходу надевая тапок, прошаркала на кухню. Вчера сломался блендер, а значит, пюре для свекрови сегодня придется делать вручную.

Анна Федоровна прикрыла глаза. На нее накатила странная усталость. Вроде ничего не делала, а — поди-ка, выдохлась. Раньше могла день отработать, ночь протанцевать, утром встать — и даже кругов под глазами не обнаружить, а сейчас…

Анна Федоровна прикрыла глаза. На нее накатила странная усталость. Вроде ничего не делала, а — поди-ка, выдохлась.

Кстати, о кругах. Глупая Лилька опять не додумалась принести зеркало. И волосы наверняка плохо расчесала. Ей такого не понять — она не женщина, она пародия: нескладная, худая, плечи опущены, взгляд потерянный. Что в ТАКОМ создании мог найти сын — остается только догадываться! Вообще-то мать думала, что Юре приглянется эффектная высокая девушка. Так сказать, по образу и подобию родительницы. Такие на горизонте действительно появлялись. Но почему-то быстро уходили. В итоге осталась только эта… К новому члену семьи Анна Федоровна со временем привыкла, относилась спокойно и… параллельно. То есть без пересечений. Свекровь оставалась «совой», сноха из-за рабочего графика вставала чуть свет. Анна Федоровна обожала гиацинты, у Лилечки на них открывалась жуткая аллергия.

Побаловать новоявленную дочь «мама» решила лишь однажды. Увидела в магазине забавного пупса, наряженного в национальные одежды северных народов, задумала подарить. Как оказалось, к тому времени Лиля уже два дня знала, что никогда не будет иметь детей… С того момента девушка окончательно закрылась, став похожей на механический бытовой прибор.

Правда, сейчас ее «встроенные» функции холодильника, стиралки, мясорубки и пылесоса пришлись очень кстати. Анна Федоровна болела. «Нет! — мысленно одернула она себя. — Никаких «болела» и «лежала». Нужно говорить… Как там… Ах да: «испытывала временное недомогание». Это слова истиной леди, а «болела» или «вышла из строя» — фраза, применимая к технике. Ну, и еще к Лилечке.

…Анна Федоровна Королева была женщиной яркой и запоминающейся. Любила шумные гулянки, веселый смех, разухабистые песни и энергичные танцы. А еще любила мужчин. Впрочем, взаимно, мужчины ее тоже любили. Страстно, сильно, темпераментно. С букетами роз, подарками и поездками в Крым да Сочи. Королева (свою девичью фамилию она не сменила принципиально) была уверена: жизнь нужно ПРОЖИТЬ, а не просидеть, проспать или принести кому-нибудь в жертву. Дома она почти не появлялась, воспитание сына (хоть и достаточно любимого) переложила на мужа. Замужество как факт биографии (не путать со словом «любовь») случилось с молодой Аней, когда она забеременела. Для деревенской общественности сей «казус» стал логическим завершением гулящей жизни, для отца — бывшего фронтовика — громом среди ясного неба. Папа пообещал, что проклянет, выгонит и вообще всячески изничтожит дочку (Господи, как это смешно вспоминать!). А спасти Анечку может лишь появление «чертова папаши». Кого именно считать папашей, Аня не знала, кого им сделать, смекнула быстро. Так в ее жизни появился влюбленный сосед по имени Василий или Васька-дурак (как парня тут же прозвали за доверчивость). Расписались быстро. Прожили почти 40 лет. Не вместе. Рядом. Под одной крышей. Вася был добр, тих и аккуратен. С вопросами по поводу долговременных отлучек не лез, за Юрочкой следил исправно. Собственно, много лет всех все устраивало. Ну, то есть Анну Федоровну уж точно не раздражало. И когда Вася скоропостижно скончался, она искреннее погрустила (не чужой все-таки), но быстро взяла себя руки. Сын — славатегоссподи — вырос, а у нее есть время, чтобы пожить для себя! Долго горевать не позволил и новый знакомый Олег. Мужчина был немного младше, слегка женат, но безумно прекрасен и достаточно обеспечен. Они любили холодное шампанское, страстный шепот и поездки по ночным загородным трассам.

Господи, ну какая она — НИКАКАЯ. Одно радует: уж точно не изменит Юре. Для измены нужна страсть, темперамент и красота…

…Мысли неслись в темпе «аллегро»: отрывисто, ярко, эмоционально. Правда, с какими-то наслоениями по звукам и чувствам. Будто одну ноту не отпустили, а вторую уже нажимают. В очередной раз, вслушиваясь в шумы прошлого, Анна Федоровна не сразу разобрала голоса в настоящем. Видимо, Лилька кого-то привела. Господи, ну какая она — НИКАКАЯ. Одно радует: уж точно не изменит Юре. Для измены нужна страсть, темперамент и красота… В этом Анна Федоровна уверилась на собственном опыте.

— …ты — рисковая, — донеслось из кухни. — При живой свекрови мужика приводить.
— Теперь уже можно. Хватит! Натерпелась! К тому же бабка жива только по формальным медицинским показателям, на самом деле — кукла! Раньше была Барби, а сейчас — мумия! — последнюю фразу заглушил противный смешок, вырвавшийся из Лили как плевок. — А самое интересное: она до сих пор не понимает, что стала растением. Научилась вращать глазами и командовать одним движением пальца. Двигает им по постели. Чуть влево — надо убрать, вправо — создать тишину, поскребет — хватайся за расческу. А еще может мычать. Это типа протеста. Ну, а если совсем не по ее — отказывается от еды. С десяток сиделок уже так выжила!
— Она с ума сошла? — ужаснулся бас.
— Типа того. Врач сказал, такое помешательство вроде защитной реакции. Оно частично отключило память об аварии и напрочь убрало понимание ее последствий. Это как будто ты спишь на снегу, а представляешь пуховую перину. Я проверяла: свекруха реально не помнит, как, не заметив авто на обочине, в них влетела фура; что любовник погиб на месте, а ее спасла открытая дверь джипа, ставшая, по сути, форточкой в новую жизнь.
— Кхм… Печально… Но тебе это зачем? Врачей ищешь, таблетки покупаешь, уколы ставишь, — озадачился голос.
— Покупала! Искала! Ставила! В про-шед-шем времени!!! Это было раньше. Когда жалела… Семью берегла... Типа «в горе и радости, в богатстве и бедности». Хотела, чтобы оценили мою преданность, обогрели. Я же сирота, о доме мечтала!! Когда это случилось, билась сутками: таблетки-памперсы-диетпитание... А потом поняла, что ни Юрка, ни мать любить не могут. Старуха обожает одну себя, а муженек вообще не понимает, что такое человеческие чувства.
— Это как? — скорее для поддержания разговора, чем из интереса прогудел голос.
— Представь, что ты в магазине дверей, — воодушевилась Лилечка. — Ходишь, ищешь, открываешь все подряд — хлопаешь, замеряешь, осматриваешь. И вдруг — как Юра — понимаешь, что двери тебе вообще не нужны: за ними надо ухаживать, они будут хлопать, попадаться на пути. Но и отказаться нельзя. Задаток проплачен, у всех знакомых двери установлены! И ты покупаешь, но оставляешь их стоять у входа, даже не распаковав.
— Замудрено… Он — гей?! Бабами не интересуется?
— Нет. С этим нормально. Даже любовницу завел. Или несколько — мне без разницы. Весь в мамочку! Только она свою любовь не знала, куда девать; а он — где ее найти.

Повисла пауза.

— А потом поняла, что ни Юрка, ни мать любить не могут. Старуха обожает одну себя, а муженек вообще не понимает, что такое человеческие чувства.

— А при чем тут двери? Бабка тоже свою жизнь «прохлопала»? — просипел голосина.
— Не совсем… — задумалась Лиля. — Она, напротив, столько дверей открыла — на многоэтажку хватит. Думала, каждая подойдет. Возле одних робко в глазок подглядывала, другие настежь распахивала. Но своей в итоге не нашла, а та, что была, — это я об умершем Василии Сергеевиче — казалась слишком простой и обшарпанной! И не догадывалась — надежнее ничего не будет. Вот и лежит теперь за шторочкой-перегородкой. Кстати, меня она дальше порога своей жизни тоже сперва не пускала. Я, конечно, терялась, топталась с ноги на ногу, а потом взяла и с пинка дверь распахнула. Зашла и решила — ни за что не выгонит! Поначалу «в прихожей» затаилась. Потом стала документы на развод готовить, деньги на юриста собирать, а Юрку заставлять «дарственные» подписывать. Считай, в «гостиную» перебралась. Теперь квартирку переоформлю и дверки от них на шпингалеты закрою!
— Кхм… — поперхнулся голос. — Смело. Мамаша не выдаст твои планы? — бас почти вплотную приблизился к кровати и окутал Анну Федоровну смрадным облаком крепких сигарет, алкоголя и мятной конфеты.
— Смеешься? Пальцем на простыне начертит? — Лилечка уже не скромничала. — Давай лучше закроем «занавес» и устроим бабушке «вечер памяти».

Шторина, повешенная над кроватью дернулась и поехала в сторону.

— Осторожно! Двери закрываются, — пропела сноха.

…Анна Федоровна закрыла глаза. Горячий поток слез лился непрерывно, словно брал начало из огромного источника. Она все услышала и все поняла. В памяти почему-то всплыло гадание на жениха, при котором в зеркале нужно было выстроить длинный коридор. В молодости Аня всегда видела в нем золотистые арки, сулящие надежды и счастье; а теперь различала лишь длинный темный тоннель.