В лучах яркого солнца порт Савона казался праздничным. Дивный белый лайнер выглядел в точности как на рекламе, и на душе у Аллы Витальевны посветлело.

Нанятый в аэропорту Милана таксист за дополнительную плату согласился проводить её до судна. Но посадка на «Costa Deliziosa» ещё не началась, и услужливый итальянец в нетерпении топтался возле двух огромных чемоданов, поглядывая на часы…

Дорога не слишком утомила Аллу Витальевну, хотя ночью в номере «Метрополя» удалось вздремнуть всего лишь на пару часов. Но это ерунда, бессонница давно стала её близкой подругой. Поначалу Алла Витальевна впадала в панику от долгих ночных бдений, но потом научилась безропотно принимать навязчивую гостью и даже получать удовольствие от её визитов. Другого выхода не было: приходилось тщательно скрывать тот факт, что выпрошенное у доктора снотворное не используется по назначению. Зато сколько за минувший год было прочитано книг в тишине спящего дома! Сколько просмотрено прекрасных фильмов (но так и не найден ответ на вопрос: почему хорошие картины телевидение показывает исключительно после полуночи?) А долгие ночные размышления? Да если бы Алла глотала таблетки и крепко спала, разве смогла бы она принять такое непростое решение? Да никогда в жизни!

Да если бы Алла глотала таблетки и крепко спала, разве смогла бы она принять такое непростое решение?

Алла Витальевна с удовольствием вдохнула влажный морской воздух, поправила шляпку и открыла новенькую фирменную сумочку. Рядом с дорогим ваучером на круиз лежал дешёвый мобильник — словно пришелец из прошлой жизни. Почему она не выбросила его в Москве? Долго думала, надо ли звонить дочери. Так и не позвонила. Что сказать? Всё написано в завещании, запертом в банковской ячейке. Там же деньги — Катина доля. Ключ, пароль и подробные разъяснения с нижайшими извинениями едут почтой на адрес доктора: более надёжного человека в мире нет…

Всё, не о чем говорить. Алла Витальевна вынула телефон, широко замахнулась, намереваясь отправить его прямиком в воды Генуэзской бухты, как вдруг… аппарат зазвонил.

Чёрная пластмассовая коробочка вибрировала и гудела на ладони, настойчиво требуя ответа. Алла Витальевна нерешительно ткнула в зелёный значок.

— Да.

— Мама, здравствуй, ты где? Я звоню, звоню тебе домой, а какой-то мужик говорит, что ты здесь… то есть, там уже не живёшь. Дал этот номер. Что за идиот? Ты пустила квартирантов?..

Вот в этом вся её дочь: тараторит напористо, уверенно, словно не было ни унизительной попытки запереть мать в психушке, ни больше года глухого молчания…

— Катя, послушай…

— Нет, это ты послушай! Придётся твоим квартирантам съехать. Владик завтра приедет.

— Владик? Зачем?

— Как зачем? Жить. И работать. Ему в Москве обещают работу.

— Но я… у меня…

— Мама, не возражай. Забудь свои никчёмные обиды. Это твой единственный внук! Да, мальчик оступился, но ты прекрасно знаешь, это дружки подбили его. Он отсидел по чужой вине…

— Катя, извини, я в Италии, ты разоришься на звонке.

— Что? Как ты туда попала? Зачем?

— Самолётом попала. Уплываю в кругосветное путешествие.

— А где буду жить я, тебя не интересует? — по-детски жалобно спросила Алла Витальевна и сама смутилась.

Ошеломлённая пауза. И шёпот:

— Откуда у тебя такие деньги?

— Я продала квартиру.

— Мама, ты чокнулась? А где Владик будет жить?

— А где буду жить я, тебя не интересует? — по-детски жалобно спросила Алла Витальевна и сама смутилась: Катя не участвовала в принятии судьбоносного решения, чего с неё спрашивать.

Год назад, после грандиозного скандала они договорились не вмешиваться в жизнь друг друга. И дочь старательно избегала общения с матерью. Не позвонила даже, когда в годовщину смерти отца приехала навестить его могилку…

Муж Аллы Витальевны не пережил уголовного суда над любимым внуком. Обширный инфаркт разорвал ему сердце за считанные минуты. «Скорая» констатировала смерть и увезла Аллу Витальевну в сильнейшей истерике.

Почти полвека Алла знала, зачем просыпается утром, для кого готовит, прибирает, стирает. Знала, на чьё плечо можно положить голову, к чьей груди прижаться. Работа — это так, чтобы без пенсии не остаться, главное — семья. Муж был тихим, покладистым (непонятно, в кого Катя выросла такой строптивой), казался незаметным, а оказался незаменимым.

В образовавшуюся пустоту хлынул нестерпимый холод одиночества. От этого холода Алла оцепенела так, что не сразу сообразила, чего хотят от неё родственники. А хотели они, чтобы замороженную горем Аллу признали психически больной и недееспособной. Мысль, понятно, исходила от нового супруга Кати — хронического эгоцентриста. Ему очень хотелось отселить куда-нибудь избалованного пасынка. Сам Владик уезжать из родного дома (на самом деле — от питерских дружков) в Москву отказывался. Там ведь бабушка контролирует, жить учит. Вот если бы столичная квартира опустела…

С этой идеей и пачкой денег (кстати, оставленных в наследство отцом) Катя обратилась к главврачу психиатрической клиники. Старый доктор с внешностью аристократа и соответствующими манерами денег не взял. Он познакомился с Аллой Витальевной, признал её вполне нормальной женщиной, которой нужно лишь время и душевное тепло, чтобы прийти в себя, и установил над ней собственную неформальную опеку. Так началось их общение.

Это были не медицинские приёмы, а редкие встречи двух пожилых вдовых людей. Несколько раз они погуляли в парке, вместе сходили в театр, но чаще беседовали по телефону. Можно было бы сказать, что между ними установились доверительно-дружеские отношения, если бы не маленький нюанс: Алла врача обманывала. Сильнодействующее снотворное, которое ей при личных встречах давал доктор, она не принимала, а с далеко идущей целью складывала в коробочку.

Она вспомнила слова заботливого доктора: «Неважно, сколько минут жизни у вас впереди. Важно, какова на вкус та, что здесь и сейчас».

К этой цели Аллу Витальевну толкало чувство жгучей обиды на дочь. Катя хочет от неё избавиться? Что ж, она сама уйдёт. Быстро, безболезненно, а главное — красиво. Не будет расплющенного трупа упавшей с крыши старухи или посиневшей висельницы с высунутым языком. Алла Витальевна уснёт и не проснётся. Собранных за год таблеток хватит наверняка. Осталось выбрать подходящий день, то есть, ночь. Вот тогда они все поймут…

Хорошо продуманный план нарушил яркий рекламный буклет. Он выпал из почтового ящика и дохнул в лицо морским бризом. На обложке красавец лайнер горделиво плыл под витиевато выведенными буквами: «С нами Вы побываете в раю!» Слоган показался Алле Витальевне знаковым. Она вспомнила слова заботливого доктора: «Неважно, сколько минут жизни у вас впереди. Важно, какова на вкус та, что здесь и сейчас».

Много ли было в жизни Аллы вкусных мгновений?

Страстной любви она не знала — вышла за первого, кто сделал предложение, получилось удачно, но… пресно. Дочь родилась так тяжело, что о других детях даже думать не хотелось. Вот и тряслась над единственным ребёнком, а в благодарность получила расчетливую подлость… Всего два по-настоящему счастливых события вспомнила Алла: день, когда муж принёс ордер на квартиру, и день, когда она вышла на пенсию. Расставаясь с тесной комнатушкой в коммуналке и — через тридцать лет — с душным кабинетом в архиве, она чувствовала себя птицей, вылетающей из клетки на волю…

Вспомнив позабытый вкус свободы, Алла внесла изменения в красивый сценарий своего развода с жизнью.

Какая разница, где будут выпиты заветные таблетки? Так ли уж важно, в какой конкретно день она ляжет рядом с мужем на Востряковском кладбище?.. Зато прежде, чем попасть в ад, она побывает в раю.

На срочную продажу квартиры, покупку круиза и сборы ушло всего несколько дней. Оставшиеся до вылета сутки добровольный бомж Алла Витальевна провела в дорогом отеле…

Катин голос в мобильнике наполнился паникой.

— Нет, ну ты всё-таки сумасшедшая! Ребёнок всего месяц, как на волю вышел, его поддержать надо.

— Ребёнку под тридцать, пора научиться самому о себе заботиться.

— Дети всегда остаются детьми… Ты что, и правда в Италии? Перезвони мне немедленно, надо поговорить, и больше не шути так глупо насчет квартиры.

Короткие гудки запищали в ухо. Вихрь противоречивых чувств заметался внутри, растворяя былую решимость… Вдруг лайнер издал короткий низкий гудок. Словно кто-то сильный и уверенный добродушно рявкнул на Аллу Витальевну:

Разве не об этом мечтала ты в далёком советском детстве, даже перед самой собой стыдясь легкомысленной буржуазной мечты?..

— Не дрейфь, старушка! Тебя ждёт каюта «люкс» и место за капитанским столом. Роскошные бассейны и кинотеатры, профессиональные музыканты и повара, вышколенные стюарды и аниматоры — к твоим услугам! Сто шестнадцать дней ты будешь комфортабельно жить и весело проводить время, не подсчитывая расходы и не упрекая себя за расточительство. Ты увидишь Испанию и Бразилию, Аргентину и Уругвай, Австралию и Новую Зеландию, Намибию и Сенегал, Португалию и Францию… Разве не об этом мечтала ты в далёком советском детстве, даже перед самой собой стыдясь легкомысленной буржуазной мечты?..

Едва слышный «бульк» был ему ответом.

Таксист проводил мобильник взглядом, пожал плечами и подхватил чемоданы пожилой синьоры, одетой дорого, стильно, но с лицом женщины бедной и несчастливой. Ох, уж эти загадочные русские…

У трапа Аллу Витальевну встретили улыбающиеся стюарды в белоснежных форменных одеждах. Она протянула документы, ещё раз с восхищением оглядела внушительную махину лайнера. И вспомнила, как, изучив рекламный буклет от одной глянцевой корки до другой, позвонила своему любезному доктору узнать, что означает Costa Deliziosa. Доктор не удивился, не спросил, с чего она решила, будто он знает итальянский, просто сразу ответил:

— Восхитительный берег. Где вы это услышали?

— Да так… в рекламе, — уклонилась от ответа Алла.

— Как спите? Дать вам ещё таблеток?

— Спасибо большое! С таблетками сплю прекрасно, но пока ещё не все израсходовала.

— Я очень рад, — доктор действительно радовался, ведь это был единственный в его практике случай, когда от бессонницы помогала смесь мела с сахаром. — Тогда давайте встретимся без повода. В парке завтра ярмарка.

Алла от встречи отказалась и вскоре уехала, не прощаясь, туда, где ждал её «Восхитительный берег», острым носом устремлённый в сверкающую синеву моря…