Монолог первый. Женщина
А-а-а-а-а….
Я даже не представляла, что бывает так больно. Что бывает так невыносимо необходимо, чтобы тебя кто-то держал.
Хотя бы за руки, хотя бы немного.
Что бывает так наплевать на себя, на то, как выглядишь, как сидишь, как кричишь в конце концов - главное, что происходит внутри, в охваченном болью организме, обращенном выходным своим отверстием к земле. В самом процессе нет ничего от операции или испытания. В операции присутствует боль как болезнь - что-то чужеродное, принявшее твою плоть за свою, и потому подлежащее уничтожению вместе с частью, предавшей тебя. Но во мне все мое, и оно должно выйти из ставшей недостаточной хозяйской плоти просто потому, что время его пришло - жить самому, состояться еще раз в новом мире. Оно не паразитирует на мне - оно - это почти единственное, что после меня останется. Но это и не испытание, где зачастую даже отрицательный результат - уже само по себе достижение. Не ошибка, не повторение, не риск даже - единственно правильное и истинное движение от начала до конца. Что же это тогда?

Я думаю, что это ближе всего к работе. Той, что должна свершиться, в которую входишь как в воду - плавно или толчками, чтобы поплыть в одном нужном тебе направлении и, в конце концов, оказаться там, куда стремился давно. Той, которой не избежать, чтобы потом, оглянувшись назад, можно было бы легко и свободно вздохнуть о том, что получилось. Той, которую нельзя назвать ни любимой, ни нелюбимой - потому что она просто существует сейчас и для тебя, и больше нигде и ни для кого другого.

Что я знала об этом еще до всего?
Только то, что прочла в книгах, или где-то услышала, или представляла в самых смелых и далеко идущих фантазиях. С чем же её сравнить? Скорее всего, с самым сексуальным переживанием - по силе ощущений, по несравненной мощи той энергии, которая подхватывает тебя всю и несет по бурной дикой воде, кидает в водовороты, притапливает и вновь выкидывает на поверхность ради предпоследнего глотка воздуха, по безжалостной мощи неуправляемой стихии, пред которой страдания и боль есть ничто, поскольку она выше того, что она подавляет ради высокой цели - результата.

И также как сексуальное наслаждение, это - интимный святой акт. Нет никого, кроме ребенка и его родителей, и, в первую очередь, тебя самой. Я чувствую, что во мне проступила особая, инстинктивная красота, непобедимая и неотразимая, и все, кто видят меня, должны содрогаться. На мне печать Бога рождающего и рожденного, на мне рука его на прохладном от пота лбу, во мне сила нечеловеческая, я опять пою, я не могу не славить эту силу, этот дар, это благовещение о-о-о-о…

Монолог второй. Мужчина
О боже, я этого не выдержу. Зачем только я захотел нового доказательства мужской силы и достоинства, зачем упрашивал ее вырастить мое сладкое семечко в ненасытной утробе, зачем послушался уговоров и захотел приобщиться святой женской тайны плода любви? Зачем дал заворожить себя сказками о непорочном зачатии и бескровном святом появлении на свет? Зачем поверил в слабые силы и мужское разумение?
Логика - ничто, сила, страсть, стихия - вот что такое женщина в ее самом диком и бурном танце о жизни и смерти. Сначала дал себя убаюкать мыслями о счастье обретенной любви - как буду сжимать крохотные ручки, как через них польется в мои старые истощенные жилы новая живительная кровь, и я воскресну в любви жены и ребенка, и я смогу, и я стану, но только чем и как? Разве они предупреждали меня, что за это, так же как за все остальное, надо платить? Или я не слушал голоса внутреннего, а только крохотный отросток яростной агрессивной любви пульсировал в окончании моего тела с победной радостью о зачатии?
И что же я делал весь долгий срок ожидания, пока смотрел на изменяющее мне тело моей жены, на неприличный рост её непослушных грудей, на манящие формы круглого живота и бедер? Но чего же я ждал? Конца, начала, продолжения - вот чего! Ждал, что уже больше не буду один, что останется еще раз вздохнуть и можно будет спокойно уйти и не беспокоиться о тех, кого оставляешь, что закроется пустая трубка сифона, через которую уносит поколение за поколением моих предков, что любовь моей прекрасной жены, зародившаяся в недрах заново обретенного тела, поднимется вопреки всем законам физики реального мира из узкой расщелины в низу тела и подступит к самому сердцу. Одного я не смог предусмотреть - что любовь такая же разрушительная сила, как старость и одиночество, и дальний конец ее трубки уходит так далеко в холодные запредельные выси, что дух захватывает смотреть.

Монолог третий. Дитя
Оно должно свершиться. Более того, оно обязательно свершится сегодня и со мной. Еще вчера я был ничей, еще вчера плавал один в запредельной холодной выси, высматривая счастливчиков - это их очередь была приходить к родителям и продлевать их род и украшать их старость. Моя же очередь была - оставаться и ждать, пока потребуется именно моя любовь, именно мое чувство, мои ручки, ножки, голос, глазки, словом, когда мое умение жить сможет пригодиться кому-то еще кроме меня. Ведь быть не рожденным и даже не зачатым - ужасная скука и наказание. Все известно наперед, не существует ни движения, ни формы, все одновременно и закрыто, и как-то странно открыто. Ты и никто, и нигде, все время находишься в нелепом, мучительном неведении и ожидании раздвоения - вот-вот какая-то часть тебя по-прежнему останется здесь, в то время как другая отправится в незнакомое и волнующее бытие, будучи размолотой в мельчайшие частички материи. И наступит долгий, темный и теплый период куколки, пока будешь находиться в сфере материнского тела, которое, с одной стороны, защита, но уж очень уязвимая и хрупкая. Для нас это совершенно незнакомое ощущение - когда до внешнего мира можно почти что дотронуться рукой или вдохнуть сквозь мембрану живота его необычный аромат.
А потом наступит первое родительское испытание, где все еще может измениться, рассыпаться, обернуться своей противоположностью. Достойны ли они, чем готовы пожертвовать ради моего появления на свет, услышат ли они, как мне будет больно (сам я добровольно согласился на это страдание, но ведь они об этом не знают!), смогут ли переступить через себя, свою физическую немощь, животный эгоизм, и все это зная, что я уже здесь, уже живу, из куколки родится прекрасная бабочка, которая выпорхнет на свет, расправит чудесные крылья над их миром и осенит его безбрежным счастьем? И ответа на этот вопрос я не знаю, я должен идти, должен ползти, преодолевать косную земную материю, чтобы потом в ней и возродиться, и издать первый крик, и начать жить. И когда я найду вход в воронку, одним концом начинающуюся в небытие, а другим выходящую прямо в мир, а вход будет широк, а выход, как и положено, неимоверно узок, и в него придется буквально протискиваться, тогда это произойдет, и меня примут. Но ведь бывает и так, что те, кого тебе выбрали в родителей, не способны донести воду, не расплескав по дороге половину драгоценной влаги, и тогда тебе предстоит еще большая мука, и ты теряешь часть своего тела, а зачастую и разума, или, что еще хуже, понимаешь, что все усилия тщетны, и тогда просишь, чтобы тебя забрали обратно, хотя и знаешь, что это постыдная трусость и малодушие.

Но даже если первое испытание благополучно завершено, наступает воспитание души, и тебя втягивает в новую воронку, вход, как обычно просторен, а выхода даже не видно. И ты, и твои родители, вы все перед выбором - что важнее: любовь или долг, слезинка или деньги, счастье или покой и тому подобное, но готовых ответов не существует. Мы или стремимся дать так много, или взять так много, что иногда одинаково преступно по отношению друг к другу, но ведь мы первый раз идем этой трудной дорогой, и некому подсказать. Тому, кто на это смотрит, не дано изменять личные отдельные судьбы, которые суть отрезки общей линии, и ему важно общее правильное направление, складываемое из миллионов отдельных векторов. Мы и есть эти вектора, и мы не знаем, куда ведет линия. Но существует кое-что, не видное с высоты птичьего полета создателя линии, и это что-то глубоко человечно по своей природе. Оно так же неуловимо, как тепло лунного света, или осадок утреннего ветра, или энергия слепого дождя, и все же оно есть. Оно помогает пройти весь путь, преодолеть испытание и заслужить право на новую жизнь в собственных детях. Оно поддерживает тогда, когда выход из воронки сужается до невозможной степени, и перехватывает дыхание, и трещат кости, оно греет, когда уже нет другого тепла, оно питает особой пищей небожителей - сладкой надеждой, и оно же - спасительный яд, когда все испытания пройдены, и все точки поставлены.
Но это еще впереди, а пока я вижу, как сужается воронка, и сзади уже нет ничего, и кажется, что все впереди, а пока что впереди неуверенность и мука, но мне-то известно, что это тоннель любви, и я уже пошел, уже двинулся, я уже иду.

Монолог четвертый. Повитуха
Вижу, вижу, осталось совсем немного. Меня могло бы и не быть, но если я есть, значит, мне суждена особая судьба, и некому меня заменить. И это не тщеславие, поверьте, нет. Я думаю, это уверенность особого рода, данная тем, кто с готовностью видит то, о чем другие только догадываются, и призван помочь осуществить предначертанное. Но только помочь, не принять удар на свои плечи, быть ухом, но не руками. Только я знаю, как это трудно - все видеть и знать, понимать где и что началось не так, и не иметь ни малейшего права наложить руку исцеляющую. Так проводник, видя заблудившихся в лесу, должен глубоко вздохнуть и удалиться в чащу. Что, впрочем, можно, - разбросать там и сям незаметные, но верные ориентиры: мхи, грибы, солнечные лучи, свет звезд. Так и я: могу подсказать, но не сказать, могу намекнуть, но не произнести, могу поманить, но не привести.
И сейчас я вижу, что помощь моя нужна. Слышу, как шепчут губы матери: приди, миленький, я так тебя жду, я по тебе так соскучилась, а сама думаю, что и сама бы не нашла слов более правильных, но так это я вдула ей в ухо, когда страдания заслонили светлый образ ребенка, и она опустила руки, и стал стремительно сужаться вход в ее воронку, и еще немного, и он бы повернул обратно, я уже чувствовала, как уходят из него силы и решимость. И еще был момент, когда я учуяла, что помощь моя необходима, и мысленно взяла голову мужчины в тиски, и стала выдавливать из нее все нечистое, что там скопилось - все сомнения, страхи, эгоизм, все полилось струей, и он вздохнул спокойно и бездумно о том, что вакуум вокруг него вдруг сгустился клейкой вязкой нежностью и любовью еще не рожденного существа. и они оба стали как одно, и я была с ними, хотя они меня уже не видели, потому что там, куда они были в этот момент допущены, мне входа нет, я всегда остаюсь у врат. Но я знаю, что они ждут последнего решения, и они тверды в своей решимости, и падает жребий, и они выходят из узкого горла воронки, и я не узнаю их, а они - меня, но это уже и не нужно, потому что их работа и испытание закончены, и их ребенок уже пришел.

- Что это - нежное, шелковистое, живое, пульсирующее жизнью в моих пальцах?
- Разве ты не знаешь, это головка?
- Боже мой, неужели он так близко, почти что здесь? Неужели осталось так мало, и в то же время так много!
- Да нет же, любовь моя, новой волной его несет к нам, и вот из пещеры вырывается поток, и следующей волной на промытый морской песок вынесет крохотное тельце.
- Иногда мне кажется, у меня не хватит терпения дождаться.
- Тебе не нужно думать об этом, думай о том, как протянешь руки и поднесешь его к груди, и будешь спокойна и счастлива, как никогда не была.
- Опять, я чувствую, она идет, эта волна, я плыву вместе с ней, я плыву быстрее, еще быстрее, еще сильнее и дальше.
- Остановись, останься с нами.
- Не могу, это выше меня, это важнее меня, это больнее меня!
- Я думала, я доплыву с ним до берега, но я не успела подхватить его!
- Не печалься, любимая, он ждет тебя в расселине, он уже выглядывал тебя из пещеры, но он боится открывать глаза без тебя, он знает, что водоворот в узком горле воронки не так уж страшен, но он подождет, пока ты будешь готова.
- Но я уже готова!
- Да, сейчас ты действительно готова, и готов ждущий его отец. Вы уверовали в то, что за одной воронкой всегда начинаются другая, и они входят друг в друга и подобны чешуе на теле всемирной Рыбы, и жизнь перетекает из одной воронки в другую, и ее главная заповедь - не расплескать драгоценную влагу, не дать уйти живительным каплям. Я знаю, это трудно понять, ведь это противоречит законам нашей физики, но так уж устроена высшая энергия, любви что не убывает, пока ее не начнут бездумно проливать мимо сосуда. Вот оно, ваше дитя, прошедшее через узкую горловину, но и вы очистились, а поток понес вас дальше, в новую воронку, и хотя вход широк, но выход узок, и помните, что ни единой капли мимо сосуда не прольется, пока вы ждете друг друга у выхода из воронки, и ловите детей среди острых прибрежных камней, и повелеваете волнами, и приказываете ветру не ради себя - ради того, кто плывет за вами.