В последний день новогодних праздников Леле приснился волшебный букет. Будто бы она побывала на свадьбе у подруги Ани (что само по себе было сомнительно: Анька клялась, что под венец не пойдет и под дулом пистолета) и даже поймала невестин букет. Сама особо не хотела, но не выбрасывать же? Так и стояла, разглядывая нежный ландышевый букетик, пока он не начал золотиться. Тут Леля убедилась, что это сон, и дала себе команду проснуться. Но когда она открыла глаза, плотные осколки сна еще висели в воздухе, никак не желая разлетаться.

Было ощущение, что некоторые яркие картины даже можно потрогать рукой.

Леля не удержалась, потянулась к призрачному букетику — и вздрогнула, когда он материализовался в руке. Как есть, букет из золотистых ландышей — и, главное, теплый на ощупь. Вот так номер! Что же получается: на свадьбе она не была, ничего не ловила, а букет невесты — вот он, вуаля!

Вот так номер! Что же получается: на свадьбе она не была, ничего не ловила, а букет невесты — вот он, вуаля!

Леля для верности потрясла головой. Может быть, мать ночью подложила?
Она давно уже мечтала выдать ее замуж. Но откуда взяла? К тому же Леля всегда чутко спала и просыпалась от каждого шороха.

— Аля, ты спишь? — этот мамин вопрос всегда выводил девушку из себя. Неужели непонятно, что на него не существует утвердительного ответа? И потом, она терпеть не могла, когда ее называли Алей.

Мать тем временем заглянула в комнату, и Леля приготовилась высказать все, что думала по поводу ночного подкладывания букетов. Уже открыла рот… и передумала. Мама выглядела какой-то усталой. И еще эти горькие складки у губ и глаз. Когда-то ее глаза были лучистыми, смеющимися, а сейчас при взгляде на дочь в них появлялась тревожность и какая-то зажатость. Отчего, интересно? Леле вдруг захотелось сказать ей что-нибудь приятное, но теплые слова с непривычки застряли в горле, и она просто встала и чмокнула ее в щеку. Мама, на секунду онемев, несмело прижалась к Леле и сделала движение рукой, будто хотела погладить ее волосы.

Когда Леля выскочила на улицу, времени было в обрез. А у подъезда, конечно, уже сидела баба Маня. Соседка — это была постоянная головная боль. Она сидела на лавочке даже зимой, если погода позволяла — как, например, сегодня, когда градусник показывал плюс два (правда, сидела только утром и вечером, когда люди уходили на работу и возвращались домой). Но иногда Леле казалось, что ничто не может выкурить бабку со скамейки, как ничто не могло заставить ее не язвить соседям.

Особенно почему-то доставалось Леле. Наверно, бабе Мане просто нравилось доводить ее: только после грубого ответа она с пыхтением откидывалась на скамейке. В последнее время Леля старалась проскочить мимо нее, не оглядываясь и никак не реагируя, но громкость соседкиных выкриков от этого не уменьшалась. Даже наоборот, бабку злило, что ее игнорируют, и она только повышала голос, и без того визгливый. В общем, сплошной стыд и неудобство. Особенно непонятно, откуда бабка брала такие подробности про Лелину личную жизнь — если учесть, что этой жизни как таковой особо не было.

Выйдя из подъезда, Леля привычно готовилась поднажать, но неловко повернулась и уронила сумку. И, чтобы собрать вывалившиеся вещи, ей пришлось присесть на скамейку. Рядом с бабой Маней.

— Ты чегой-то? — подозрительно прищурилась та. Давненько к ней никто не подсаживался по доброй воле.
— Да ничего, — неожиданно для себя ответила Леля. — А вы как?

Баба Маня удивилась такому новшеству в сценарии. И от растерянности ляпнула первое, что пришло в голову, то есть правду.

Баба Маня удивилась такому новшеству в сценарии. И от растерянности ляпнула первое, что пришло в голову, то есть правду:
— Да вот, одна, как перст...

Леля сморщила лоб, пытаясь извлечь из памяти какие-то сведения о соседке.

— Но у вас ведь сын?
— Сын-пропойца... Приходит, только когда пенсию получаю... А тебе что с того? — спохватилась наконец баба Маня. — Ссыкуха, — добавила она для убедительности, но прозвучало это как-то ненадежно и даже вопросительно.

Леля решила не обращать внимание на мелочи.

— А подруги есть?
— Какие еще подруги? — всколыхнулась старушка, поднялась было, но ойкнула и снова присела. — Даже телевизор пропил... — добавила она почему-то и вдруг заплакала. Крупные слезы побежали по морщинкам, которые сами же проложили на щеках. И Леля вдруг поняла, что баба Маня не так стара, как казалось, — едва ли ей больше 60 лет.

Из-за этого разговора Леля чуть не опоздала на работу. Но и подбегая к офису, она все не могла выбросить его из головы. Странное у нее осталось впечатление. Вот уж никогда бы не подумала, что Мария Сергеевна отпускала свои реплики, чтобы хоть как-то пообщаться с людьми, — по-другому, видимо, не умела. А Леля никогда не задумывалась, почему соседка сидит у подъезда даже в холодное время года — какая же должна была быть стужа в душе, если гнала ее на улицу?

Размышляя о соседке, Леля не сразу заметила знакомый силуэт позади себя. Человек, поймав ее взгляд, поспешно отошел, но продолжал в отдалении следовать за ней. Леля резко затормозила и развернулась. Человек смущенно кашлянул, сунул руки в карманы брюк и придал себе вид праздного гуляки. Потертая одежда добавляла сходства.

— Ладно уж идти за мной. Делать, что ли, нечего? — с грубоватой небрежностью поинтересовалась девушка. Она иногда встречала отца на улицах их небольшого городка, но всегда спешила перейти на другую сторону улицы. Леля была не из тех, кто прощает предательство: отец бросил их, когда ей исполнилось восемь. Потом он присылал какие-то открытки или игрушки, но мать их нещадно выбрасывала.

А девочке не нужны были игрушки, ей хотелось, чтобы он хоть раз встретил ее из школы. А теперь, когда выросла, — не хотелось уже ничего. И меньше всего этого жалкого преследования. Конечно, когда его поперли на пенсию и скончалась вторая (бездетная) супруга, времени у него оказалось вагон. И вроде мама была не против сейчас наладить общение с ним, но теперь уж Леля уперлась.

— А я что? Я ничего, — отвечал отец, старательно глядя в сторону. Леля заметила, как сильно он постарел в последнее время, даже стал как-то меньше ростом. И как она раньше не замечала? Леля открыла рот, закрыла, сделала несколько шагов, потом повернулась, деревянно качнула головой и все-таки неловко выговорила:
— Ты это… заходи к нам иногда, что ли…

А девочке не нужны были игрушки, ей хотелось, чтобы он хоть раз встретил ее из школы. А теперь, когда выросла, — не хотелось уже ничего.

Отец быстро глянул и опустил глаза, пытаясь и не умея сдержать радость. И торопливо кивнул, словно боялся, что дочь передумает.

В маленьком кабинете отдела маркетинга Игорь смотрел и не узнавал коллегу. Вроде бы это была та же Леля, но все-таки что-то в ней неуловимо изменилось. Может, глаза? А может быть, улыбка, которая оказалась удивительно открытой. Нет, наверно, дело было в том, что впервые за долгое время она слушала его, не прерывая, не строя презрительных мин и не давая указаний, как правильно поступать в различных ситуациях. Слушала внимательно, подперев щеку рукой, его вроде бы заурядный рассказ о прошедших праздниках. Кажется, у нее открылся настоящий дар слушателя.

Игорь поймал себя на том, что сам ей улыбается.

— А у меня тоже кое-что произошло, – весело сообщила она, когда коллега закончил, и полезла в сумку. Наверно, Игорь сочтет ее глупой фантазеркой — но уж очень хотелось поделиться с кем-нибудь сегодняшним маленьким чудом.
— В это, конечно, сложно поверить, но… — открыв сумку, она озадаченно замолчала. Букет исчез. Если, конечно, вообще существовал, и ей это не привиделось спросонья.
— Что там? — заинтересованно спросил Игорь.

Леля закрыла сумку.

— Мне приснился чудесный сон... — она запнулась. Кто-то из подруг (кажется, Аня, когда еще собиралась замуж) говорил ей, что с мужчиной о свадебных штучках можно заговаривать только в одном случае: если он первым заговорил об этом. — Как будто у меня... э-э... день рожденья.

Игорь придвинулся чуть ближе.

— Тогда это надо отметить!

Леля улыбнулась. Улыбаться вообще оказалось не так уж утомительно, как думалось раньше.