В Израиле на работу устраиваются по рекомендации. Даже если работа - это помощь секретарше на 3 месяца запарки, а рекомендует тебя уборщица, подметающая офис потенциальных работодателей. Так я размышляла, направляясь в автобусе на встречу с будущим.

Псевдомавританский особнячок времен турецкого владычества стоял на тихой улочке в центре Тель-Авива, и было трудно поверить, что совсем недалеко отсюда бушует шумная улица Алленби, пропахшая дешевыми духами с лотков и пряными ароматами фалафеля из закусочных.

Встретившая меня улыбчивая дама средних лет, унизанная серебряными браслетами по локоть, обрушила на меня водопад информации. Оказывается, я буду работать в крупной общественной организации, и все местное начальство трудится здесь только в качестве свадебных генералов; а шеф живет в Иерусалиме и в офисе появляется редко; а курировать меня будет его заместитель, работающий напротив на хлебной государственной должности.

Переварив этот поток сознания, я подумала, что все складывается неплохо - работа несложная и вполне по силам моему двухгодичному ивриту, руководство далеко, следовательно, пакостить часто не сможет, а к ежедневным проверкам куратора можно подготовиться заранее.

Обещанный куратор вскоре появился, и он не был похож ни на второго человека в известной организации, ни на чиновника на хорошей зарплате. Больше всего он напоминал современного пирата - пестрая гавайская рубашка, светлые джинсы, ловко сидящие на худощавой фигуре, веревочные сандалии на босу ногу. Повязка на глазу, густой загар и серебристый микрофон от мобильника, прицепленный к уху - дополняли сходство. Представить себе такого деятеля в московском офисе было бы невозможно, но в ближневосточном бульоне плавают и не такие типажи.

Про себя я сразу назвала его Одноглазым - моя неистребимая привычка давать прозвища всем окружающим не увяла под израильским солнцем.

Впрочем, когда Одноглазый заговорил, я забыла о прозвищах, и о том, что надо делать умный вид, читая незнакомый текст на чужом языке, и о том, куда же девалась буква "алеф" на чертовой клавиатуре. Низкий бархатный голос обволакивал, обнимал меня со всех сторон мягким покрывалом, в него хотелось погрузиться и, свернувшись клубочком, слушать, слушать, не вникая в смысл совершенно ненужных слов.

Очнулась я лишь тогда, когда голос удалился в сторону входной двери, щелчок, и все стихло - стены в старинном здании были полуметровой толщины.

- Да, это верх экстравагантности - влюбиться в звук голоса одноглазого израильтянина, являющимся к тому же твоим начальником, - весело подумала я. - А почему бы и нет? Он ни о чем не догадается, работа у меня временная, побалдею под звуки его волшебного голоса несколько месяцев и вернусь к своим баранам - молчаливому компьютеру и еще более немногословным чертежам.

Но человек предполагает, а получается, как всегда, совсем по-другому. В один из дней, сражаясь с ивритским текстом, не желавшим укладываться в таблицу, я засиделась допоздна и упустила последний автобус, который мог доставить меня из "Города-без-перерыва" в тихий курятник отдаленного спального района. Зашедший в буквальном смысле "на огонек" Одноглазый предложил подвезти меня до дома. Мы медленно ехали по забитой и в этот час улице Алленби, яркие огни витрин и светофоров отражались в мокром после дождя асфальте, по боковому стеклу змеились редкие капли. Я буквально упивалась звуками его голоса, а ему, похоже, льстило мое заинтересованное молчание.

Когда-то я занималась музыкой, и даже сейчас старая мелодия может вызвать у меня слезу, но тут было что-то другое. Вслушиваясь в глубокий бархатистый тон, я не думала ни о чем, хотелось только скользить взглядом по струящимся цветным бликам на стекле и ловить этот низкий баритон в сачок моих скромных фантазий.

- Твой муж должен бы носить тебя на руках, ты так замечательно умеешь молчать, - вдруг различила я в мягких переливах необыкновенного голоса.

"Муж объелся груш", - это выражение, всплывшее у меня в голове, на иврите теряет остатки смысла, поэтому мне ничего не оставалось, как вполне предсказуемо заметить:

- Я не замужем.

Мы не успели развить эту многообещающую тему, потому что машина остановилась у моего дома, за длину и обшарпанность прозванного в округе "поездом".

Так и начался наш странный роман. Посмотреть со стороны - банально до зубной боли: обделенная мужским вниманием мать-одиночка и преуспевающий чиновник, ее непосредственный начальник. Но мы были внутри кокона, и нам было не до банальностей, а просто хорошо и спокойно друг с другом. Мы подолгу молчали, а иногда разговаривали ни о чем, сидя в уютном тепле машины под зимним дождем.

- Что это было? - спрашиваю я себя. - Платонический роман?

Нет, мы нормальные, взрослые люди, и "беседы в горизонтальном положении" не обошли нас своей двусмысленностью. Но это не было главным. Самым важным, пожалуй, была необходимость ежедневных встреч в автомобиле с выключенным радио, возможность никуда не торопиться и тихо разговаривать, ведя пальцем за каплями, стекающими снаружи по стеклу.

- У тебя есть мобильник с голосовым набором, - заметила как-то я, - есть машина с голосовым управлением, а теперь еще и голосовой роман.
- Согласись, что последнее - самое приятное из трех, - отвечал мне бархатный баритон, а уцелевший ярко-синий глаз смотрел на меня с нежностью и печалью.

Так шли месяцы. Моя синекура в его конторе закончилась, наши встречи стали реже, но не прервались. Теперь мы больше говорили по телефону - его номер состоял почти из одних единиц и маячит перед моими глазами и сейчас. О чем можно было разговаривать каждый день на протяжении нескольких лет? О жизни, о детях, о работе - все эти традиционные темы присутствовали, но не были главными. Главное - пряталось между слов, между фраз - в интонации, в тембре такого знакомого и любимого голоса, который хотелось слушать и слушать, не отвлекаясь на повседневные мелочи.

С тех пор прошло 8 лет. Подаренные им часы и сейчас тикают на моей руке, а подросшая дочка продолжает играть с белым медведем - его заочным подарком.

Три года назад я вышла замуж по расчету, и расчет оказался верным - у нас маленькая дружная семья, где все стараются помочь друг другу. Но голос в телефонной трубке никуда не делся - он здесь, по-прежнему завораживающе-низкий, переливающийся бархатными оттенками. И я знаю, что в любой момент можно набрать номер из единиц и услышать теплый, проникающий в самую душу звук, голос, предназначенный только мне.