Сотрудники ФМС выводили из здания смуглых гастарбайтеров и сажали в машину. Лишь девушка в косынке и комбинезоне, испачканных краской, сумела схорониться за выступ в стене и умоляюще смотрела на Федю. Ранее, случайно проходя мимо, Федя мог видеть только ее большие миндалевидные глаза, остальные черты скрывал респиратор. «Гюльчатай, открой личико!» — каждый раз хотел крикнуть Федя. Открыла — изящное, почти детское личико.

Рабочие обитали в том же здании, где работали, а теперь входные двери опечатали. Когда машина с задержанными скрылась из виду, Федя взял девушку за руку и отвел к себе домой. Жилище его состояло из крохотной, размером со шкаф, спальни и огромной кухни, служившей также гостиной и мастерской. Множество старинных предметов, оставшихся от бабушки и деда, наряду с картинами и набросками, расставленными на свободных местах, придавали этой питерской квартире под самой крышей изрядную живописность.

Он баловал юную пэри нарядами и гостинцами, записал на восточные танцы, как ей хотелось, и настоял на курсах русского языка.

Гостевая кушетка в мастерской стала новым пристанищем для Юлдуз — так звали девушку. К счастью, паспорт был с ней, и Федя сделал регистрацию на 3 месяца взамен просроченной. Девушка была юной, всего 17 лет, пугливой и молчаливой. Она почти не говорила по-русски.

Нахлынувшие незнакомые чувства — то ли отеческие, то ли братские — взволновали Федю. К 32 годам он не завел семьи и детей, а у родителей был единственным сыном. Своих гостей он теперь выпроваживал до полуночи, ведь Юлдуз пора спать. В свою очередь девушка охотно занималась уборкой и готовила национальные блюда. Получалось не очень умело, но Федя с удовольствием ел, наслаждаясь молчаливой услужливостью, и чувствовал себя великодушным султаном. Он баловал юную пэри нарядами и гостинцами, записал на восточные танцы, как ей хотелось, и настоял на курсах русского языка.

Зарабатывал Федя не много, но и не мало. Он закончил Мухинку, работы для художника в городе полно. Тратил больше на холсты и краски, чем на вещи. Финансово Юлдуз его не особо обременила. Ее экзотическая красота стала необходимой для Феди: вместе с нею в мастерской поселилось трепетное и нежное вдохновение.

Страх в глазах Юлдуз сменился благодарностью. Порой в них даже мелькало обожание, скрываемое тенью густых ресниц. Когда Федя возвращался под утро из ночного клуба или от какой-нибудь белокурой блудницы, ревнивые искры в темных очах дразнили его фантазию. Он хотел рисовать Юлдуз, но та отказывалась позировать. Тогда Федя по памяти изображал ее нежный взгляд, детскую улыбку, медовый оттенок кожи, высветленной вьюжной питерской зимой. Воображение дописывало пленительные девичьи изгибы.

Девушка — не домашний зверек, а регистрацию не будут продлевать раз за разом без оснований. Однако вопрос со статусом Юлдуз решился сам собой. Взаимное влечение достигло критической точки, и молодые люди слились поцелуем в сладкой истоме. В ту ночь они заснули в объятиях друг друга. Утром Федя поднялся рано и долго любовался совершенной красотой спящей Юлдуз. Потом тихонько приготовил чай и сладости к пробуждению любимой. Последовавшую за этим регистрацию брака отметили скромно, в кругу самых близких друзей. Сразу подали документы для вида на жительство.

Тогда Федя по памяти изображал ее нежный взгляд, детскую улыбку, медовый оттенок кожи, высветленной вьюжной питерской зимой.

Федя сообщил родителям, что женился, и пригласил в гости. Юлдуз очень волновалась: навела блеск в квартире, приготовила хитромудрые восточные кушания, нарядилась. Федины родители, коренные питерцы, сына не подвели. Отец выдумывал изысканные комплименты экзотическим блюдам, а с лица мамы весь вечер не сходила благожелательная улыбка. Уходя, отец незаметно сжал Федину руку. Мужчина! Папа сам справится с маминым шоком: отпоит ее корвалолом и скажет нужные слова. Главное, Юлдуз не поняла их культурного потрясения.

С родственниками Юлдуз, наоборот, пошло как-то вкривь и вкось. Приехавший отец не понимал по-русски, отказался от прогулки по Питеру и исчез на следующий день. Юлдуз тоже куда-то часто исчезала и отмалчивалась при вопросах. Затем стали приезжать другие родственники, жить в мастерской и ничего не объяснять. Поначалу Федя, занятый работой на объектах за пределами города, не напрягался из-за нашествия, но со временем стал просить Юлдуз ограничить визиты. Она кивала, но все продолжалось по-прежнему.

Федя не знал, как быть. Скандалы он не переносил. С неприятными поступками русскоязычных приезжих было проще, достаточно «включить питерца». Например, появились в соседней квартире арендаторы, оставляющие за дверью пакеты с мусором. Всего-то и требовалось — это обвести театральным жестом мозаично-лепную роскошь их обшарпанной парадной и произнести вкрадчиво, с паузами: «Господа... Определенно, эти пакеты — неудачная идея декора... Простите великодушно за беспокойство...». Ошарашенные русскоязычные не находили слов в ответ, а мусорные пакеты с лестницы исчезали.

Что делать с шумными, не ведающими границ и не понимающими языка гостями, и так, чтоб без ненавистного скандала, Федя не знал и долго-долго терпел. Его мама была убеждена, что достаточно укоризненного взора. Право, забавно. Фединых взглядов гости не замечали, слов не понимали, суровые интонации игнорировали. Федя вновь и вновь просил Юлдуз объяснить им, что пора и честь знать, но бесполезно. Похоже, она вовсе не кивала согласно, как думал Федя, а лишь привычно опускала глаза в пол.

Что делать с шумными, не ведающими границ и не понимающими языка гостями, и так, чтоб без ненавистного скандала, Федя не знал и долго-долго терпел.

Однажды Федино терпение лопнуло. Он вернулся из пригорода, где уже несколько недель работал на реставрации усадьбы, вымотался и хотел спать. В гостиной стоял гвалт. Несколько южных мужчин шумно обсуждали свои делишки. Юлдуз им прислуживала. Главный поднялся навстречу Феде.

— Мамед, — протянул руку непрошеный гость. — Садись с нами, брат!
— Ступай-ка к выходу, — холодно отозвался Федя. — Это мой дом. Я вас не приглашал.
— Вот, значит, как, — ответил Мамед на вполне понятом русском и угрожающе сощурился. Он положил руку Феде на плечо, и тот сразу погрузился в непонятный транс, когда слышишь, но не можешь двинуться. — Ты опозорил нашу сэстру, — тихо продолжил Мамед. — Ее родителям придется много платить, чтоб тэпэр младших дочерей взяли замуж. Тебя не убили, патамушта сэстра прасил. Я тоже за тебя прасил!!

У Феди округлились глаза, но рот будто свело параличом. Прояснить, о каком позоре идет речь, он не смог. Молчала и Юлдуз.

— Не панимаиш? — со злым сарказмом поинтересовался Мамед и показал экран телефона с фото Фединой картины, изображавшей обнаженную Юлдуз с букетом ландышей. Федя хотел знать, в чем позор и почему его надо убить, но не мог шевельнуть языком, а только изумленно таращил глаза.

Окна гостиной обрамляли концептуальный пейзаж из неба и питерских крыш. Это был свой город, и он Федю хранил. Спасительный луч выглянул из-за облака, заискрился на далеком куполе Исакия и вывел Федю из транса.

Тряхнув головой, Федя вышел из гостиной в прихожую, где едва справился с приступом жара. Он думал, что понимает Юлдуз без слов, а на самом деле ничего о ней не знал! Хочет ли она учиться, как думал он? Чем занимались ее родители? Не все равно ведь, пасли они баранов или выращивали опиумный мак! Зачем приезжал отец и куда делся? Сколько, черт возьми, у нее родственников и какого рожна все прутся к ним в дом? Какое к ней имеет отношение этот Мамед, он явно не из ее родного Узбекистана? Или Юлдуз не любила Федю вовсе, а лишь воспользовалась его доверчивостью для содействия этой сомнительной компании? Возможно ли, что за год она не научилась нормально понимать язык? Не иначе притворялась, чтобы не отвечать!

Возможно ли, что за год она не научилась нормально понимать язык? Не иначе притворялась, чтобы не отвечать!

Федя закрылся в бывшую кладовку, из которой ранее сделал гардеробную для жены. Там оказалось почти пусто. Большинство нарядов, обуви, украшений, которые Федя охотно покупал любимой на свои гонорары, исчезли из дома. Еще и обокрали! Федя разослал эсэмэски друзьям, прося поддержки.

Приехали рослые ребята, сгребли обнаглевших гостей в охапку и вытолкали вон. Федя поменял замки. Юлдуз испуганно наблюдала за происходящим, не издавая ни звука.

— Не хочешь мне что-нибудь объяснить? — с надеждой спросил Федя, но Юлдуз лишь опустила глаза. — Как знаешь. Разговаривать будем на нейтральной территории.

Федя сложил остатки ее нарядов в сумку, вызвал такси и перевез жену на квартиру, срочно снятую через интернет.

Психотерапевт Алкоголь помог Феде забыться и затянул бы его глубоко, кабы не полиция, нагрянувшая с обыском. В прихожей нашли куртку, а в ней пистолет, засвеченный в убийстве. Федя не смог сказать, кто хозяин куртки и где его искать, поэтому угодил в СИЗО на долгие 4 месяца. Причастность к преступлению не подтвердилась, и Федя вышел на свободу, подавленный, с пошатнувшимся здоровьем.

Брак с Юлдуз без проблем расторгли в суде, где она опять молчала, склонив голову. Потихоньку Федя начал снова брать заказы и работать, но уже без прежнего легкого и солнечного вдохновения, которое так и не вернулось с годами.

А что же волшебная пэри Юлдуз? Я встретила ее через несколько лет среди штукатуров, когда в нашем бизнес-центре шел ремонт. Мне было по-бабски любопытно глянуть на другую сторону Луны. Тем более, Юлдуз уже очень прилично говорила по-русски.

Федины подарки никто не крал, Юлдуз сама возвращала их в магазины, чтобы собрать деньги на операцию отцу, для которой тот и приезжал. Братья Юлдуз работали на рынке, помогали, но все равно не хватало до нужной суммы. Тогда братья заняли у рыночного «начальника» Мамеда и два года отрабатывали долг.

Я встретила ее через несколько лет среди штукатуров, когда в нашем бизнес-центре шел ремонт. Мне было по-бабски любопытно глянуть на другую сторону Луны.

— Ты говорила об этом с Федей? — спросила я.
— Тогда я плохо понимала ваш язык. Сначала Федя меня любил. Разрешил гостить моим родным и знакомым, кто помогал. Потом охладел, стал почему-то недовольный. Рисовал меня голой и продавал картины чужим людям, по нашим законам это очень плохо. Прогнал гостей и меня. Я любила Федю, делала все, как он хочет. А он разлюбил, захотел другую жену.
— Откуда ты взяла про другую жену? — оторопела я.
— Мамед хорошо понимал по-русски. Федя ему сам сказал.

Юлдуз ждала четвертого ребенка и была замужем. В свои 27 она выглядела на все 40, ее виски поседели. Работать в России ей нравилось больше, чем жить с семьей мужа на родине.

Никто в этой истории не умер. Отца Юлдуз прооперировали очень удачно.