Несчастная

- Зачем за волшебника замуж выходила?! Я же просил не трогать мою аппаратуру! Даже близко к ней не подходи!
- Мне душно, я задыхаюсь!

Он перестал злиться, сочувственно посмотрел на меня и погрузил обратно в аквариум. Там хорошо, хотя я в нем как-то не смотрюсь: «Я думала - это радио, хотела музыку послушать, нажала на кнопку, а теперь у меня вот - жабры».

- Не расстраивайся, я все исправлю.

Он вышел из комнаты. «Забудет», - подумала я, сидя в аквариуме среди развевающихся лент водорослей. С одной стороны, хорошо, что у меня жабры - по крайней мере, отличаюсь от трех остальных: неделю назад он послал меня на все четыре стороны, а выходить из дома запретил. Теперь каждая из нас четырех утверждает, что она основная, а остальные производные. Мы его ужасно ревнуем друг к другу, но жаловаться боимся, вдруг опять пошлет на все четыре стороны и тогда нас будет слишком много, чтобы его поделить. А он не удивляется, когда видит нас вместе, пьет - думает, это только кажется.

Там хорошо, хотя я в нем как-то не смотрюсь: «Я думала - это радио, хотела музыку послушать, нажала на кнопку, а теперь у меня вот - жабры».

Открывается дверь. Входит одна из нас. Видит меня в аквариуме:
- Оригинальничаешь?
- Нет, у меня жабры появились.
- Лучше бы у тебя что-нибудь пропало, например, лишние пять килограмм.
- Не пять, а семь, - входят остальные две.

Теперь мы в сборе, нужно уточнить график.
- Сегодня моя очередь.
- Твоя очередь была вчера.
- Но вчера его вообще не было дома!
И так мы cсоримся каждый день.

Очeнь хочется позвонить подруге. Все четверо подходим к аппарату.
- Это телефон, или это что? А то будет как с радио.
- Спасибо, у меня уже есть жабры, кто следующий за отличительным знаком?
- Может жребий бросим?
- Ладно, рискну.

Повезло - ничего не случилось.

- Алло, - раздалось в трубке, - жива? Как проходит медовый месяц? Этот сумасшедший тебя еще не доканал?
- Он не сумасшедший, он волшебник.
- Не верю я в это.
- Тогда почему в гости приехать боишься?
Пауза.
- Как думаешь, где он этому научился? Где вообще этому учат?
- Я пыталась разузнать - он молчит.
- А он еще что-нибудь умеет?
- Зачем ему уметь «что-нибудь еще»?
- Куда девались его предыдущие жены?

Ночь. Он спит мертвым сном. Под окном воют собаки. Когда вой становится невыносимо громким, он просыпается, распахивает окно и свистом разгоняет их. Каждую ночь они воют, и каждую ночь он их разгоняет.

Под окном воют собаки. Когда вой становится невыносимо громким, он просыпается, распахивает окно и свистом разгоняет их.

- Это не собаки, это волчицы! Я никому не прощаю измены.
- Миленький, разве тебе можно изменить?
- Ну, я ведь импотент.
- Не наговаривай на себя, просто устал, много работаешь.
- Эти волчицы тоже сначала так говорили, каждая в свое время.

Приманка

Над желтым домом висела луна. Ее напрочь глушил горящий в упор прожектор.

- Жентельмен! Когда мы поженимся?! Отвечай!
- Поверь, Жизель, я ничего к тебе не чувствую, - Жентельмен искренне приложил руку к ширинке и, согнутый под моральным давлением в вопросительный знак, побрел прочь. Его черная тень на желтой стене, так же понуро склонив голову, пошла в другую сторону.

Жизель стояла на ковре опавших листьев под изломанными, как молнии, ветками голых деревьев, прижав к груди букет анемонов, и еле слышно лепетала вдогонку уходящему жениху слова любви. Слезы, полные косметики, катились по ее щекам. Свадебное кружевное платье и светлые прямые волосы трепетали на ветру, как белый флаг.

- Товарищ постовой, который час?
- Два часа ночи, гражданка.
- Невесело, наверное, стоять на перекрестке, и спать хочется?
- Это вы точно заметили.
- А вы подите, поспите в свою будку, я за вас постою.

На перекрестке дорог вместо серого форменного обелиска стояла фарфоровая белая фигурка. Как мыши, в темноте сновали туда сюда редкие машины. Серебристый лимузин, подмигнув ей фарами, остановился.

Идея лечь под лимузин показалась надтреснутой Жизели соблазнительной: «Я еще так молода! Но Жентельмен, он раскается, когда узнает!»

- Вы не меня ждете?
- Нет, я стою на посту, регулирую движение, - ответила Жизель лимузину.
- Форма у вас странная. Больше похожа на свадебное платье.
- Это форма для женщин. Вообще-то я была раньше балериной, - она грациозно крутанулась на одной ножке.
- Если у вас есть жених, измените ему со мной.

Идея лечь под лимузин показалась надтреснутой Жизели соблазнительной: «Я еще так молода! Но Жентельмен, он раскается, когда узнает!» - и она бросилась в обътья лимузина. Но форменный обелиск встал между ними:
- Гражданочка! Я не для этого доверил вам свой пост. А вас, гражданин, попрошу проследовать за мной.
- Какой я тебе гражданин. Я - иномарка.

Луна, набравшая полную силу, висела над головой Жизели, как проклятье. Ветер вздувал парусом ее белое платье. Жизель остановилась на границе узкого переулка, в глубине которого, как путеводная звезда, горело окно. Гибкая стремительная мелодия скрипки вилась оттуда, бросая притягательные кольца вокруг стройного стана Жизели. И она полетела в легком танце на пленительный звук, сжимая в руке взгрустнувшие анемоны. А за желтой занавеской горящего окна сидела на деревянной табуретке грузная старуха с каменным лицом. Горбатый желтовато-бледный скрипач в черном фраке, то, согнувшись, играл старухе в самое ухо, то отходил от нее в другую сторону комнаты. У скрипaча были горящие, как фосфор в темноте, глаза, длинный острый, как клинок, нос с чуткими ноздрями. Темные сальные волосы падали на вспотевшее лицо. Он играл, словно пытался разбудить старуху, но она сидела, как истукан. Скрипач бросил скрипку на стол и вытер пот со лба.

- Марта! Где обещанная девушка?! Твое колдовство потеряло силу!
Старуха стремительно встала, невидящий взгляд стал осмысленным.

- Браво, маэстро! - послышалось с улицы, и букет смятых анемонов влетел в окно.
Скрипач снял фрак вместе с горбом, расправил плечи, сбрызнулся одеколоном, надел белую рубашку, расшитую золотом шелковую жилетку, подпоясал голубые джинсы ковбойским ремнем, собрал волосы в элегентный хвостик и, шепнув старухе: «Сгинь», пошел открывать дверь.

- Я подумала - тот, кто так страстно играет в ночи, наверное, очень одинок.
- О, да! От меня сбежала невеста.
- Какое совпадение!

Огромная комната с высокими потолками, паутина, черные щели в полу, облупленная краска - все это напоминало запущенный концертный зал.

Жизель огляделась: огромная комната с высокими потолками, паутина, черные щели в полу, облупленная краска - все это напоминало запущенный концертный зал. «Из этого, если постараться, можно сделать уютное гнездышко», - подумала она.

- Вы, люди искусства, такие непрактичные. Играете в оркестре?
- Да, иногда я скрипач, иногда дирижер. Выпейте это, - он протянул ей бокал с кроваво-красной жидкостью.
- Что это?
- «Кровавая Мэри».

Жизель отпила глоток. Красная капля скатилась с подбородка на грудь.

- Я так волнуюсь.
- Белое с красным - красивое сочетание.
- «Кровавая Мэри», - она отпила еще глоток.- Почему не «Кровавая Жизель»?
- Это можно устроить, кстати, приятно познакомиться, - он приглашающе улыбнулся.

Комната раздвинулась, как занавес, и пылающий во мраке бездонный мир предстал перед ней. Тысячи проворных гимнастов летали над пламенем на золотых канатах, лазали по тонким лестницам, прыгали с трапеции на трапецию. Все было связано и зыбко, как паутина.

- Разве они никогда не устают? - спросила Жизель.
- Кто устает, тот падает вниз.
- Не упасть вниз – единственное, о чем можно тут думать.
- Я помогаю тем, кто перестает думать раньше, чем устанет.

Сознание разгоралось в ней, как нежно-алый рассвет свoзь густо падающий снег. «Уже зима», - Жизель сидела на скамейке в глубине парка гладя холеной ручкой полу свoей дымчато-розовой песцовой шубки. На ногах у нее были мягкие серые ботики, отороченные горностаем.

«Холят меня, лелеют. Черти. Что же было все это время? Хотя бы вчера?»
События прошлой ночи постепенно проступали у нее в памяти.

«Уже зима», - Жизель сидела на скамейке в глубине парка гладя холеной ручкой полу свoей дымчато-розовой песцовой шубки.

«Фу! Как в дешевом ужастике. Так много жути, что смешно становится, - она вспомнила лихого купца в ресторане, который увязался за ней в лес. - Сам напросился, дурак пьяный». Как мчащуюся на всей скорости машину преследовал вой сирены. Потом, утопая в сугробах, они пробирались сквозь чащу к поляне, их уже ждали. Горячая, соленая кровь купца, приправленная алкоголем, ух и вкусная - это ее доля. Остальное - черным мохнатым. Они сгрудились вокруг тела, быстро разделали его, развели костер и жарили мясо под песни и пляски - весело!

В конце aллеи показалась лихая компания бабок с метлами через плечо. «Наши идут», - с умилением подумала Жизель.

- Привет, приманка сладкая, - весело крикнули они проходя.

На приличном растоянии от «группы захвата» семенила старушка с лопатой через плечо.

- Отстаешь бабуся, - ободряюще улыбнулась ей Жизель.
- Свят, свят, свят, я тут дворником работаю, насмотрелась, храни господи, - старушка перекрестилась.

Жизель без зазрения совести перекрестилась в ответ.

- Что же ты делаешь, паскуда бестыжая? - шепнула ей в ухо невидимая каменномордая Марта, ее наставница. - Глаз да глаз за тобой! - она быстро пробормотала заклинание, и больше Жизель ничего не вспоминала.