Костёр из отсыревших ящичных досок и упаковочных картонок грел плохо. Бродяги тянули к его огню руки, словно пытались зачерпнуть побольше тепла в свои грязные ладони. Один из них, заросший седыми волосами так, что не было видно ни рта, ни глаз, натянув на пальцы рукава драного пальто, ловко ухватил большую жестянку с закипающей водой.

— А вот, кому супчику на снежном бульончике, заправленному молитвой?!

Бездомные по очереди подставляли седому кто баночку, кто кружку и, получив свою порцию кипятка, отходили в сторону. У Лео не было посудины, и он лишь сглотнул слюну, представив, как здорово было бы сейчас хлебнуть горяченького…

— Ты, парень, гордый? А? Брезгуешь моим супчиком? В нём, конечно, окромя воды ничего нет, зато её много, — балагурил дед, добродушно поглядывая на новичка. — Пей, хоть погреешься.
— Мне не во что налить, — Лео сунул руки поглубже в карманы дорогого щегольского, но грязного пальто и отошёл в сторону. Неугомонный старик с жестянкой шагнул следом:
— На, пей, я после тебя… Держи, она уже поостыла.

Лео замялся. Ему, измученному скитаниями, хотелось рассказать добродушному старику всё о себе, но он не знал, как начать.

Лео с удовольствием прижал ладони к горячим бокам жестянки:
— Спасибо.
— Пей, этого добра у нас много! Снегу-то нынче, говорят, по всей Европе щедро Господь насыпал, вот мы им и питаемся от пуза, — посмеиваясь, старик присел рядом с Лео на лавочку под фонарём. — Тебя как звать-то?
— Лео.
— Ах ты, батюшки! Царь зверей! Это не к нам. Мы хоть и необычные, не такие, как все, но люди! — старик говорил быстро, весело и даже чуть игриво. Он взял жестянку из рук Лео и стал прихлёбывать, запивая сухарь, явно добытый из мусорного ящика. — У нас царей нет и быть не может. У нас тут… особое собрание. Вон тот, с несчастными глазами, Маерор, что значит «горе». Та старуха в зелёной шали — Эгеста, бедность, то есть. Но она вовсе не бедная, просто скупая, потому и сидит здесь, а не в своём родовом поместье. Знаешь поговорку: скупость — наивысшее проявление бедности!? Хи-хи-хи… А вот Инопия-нищенка, она действительно совсем ничего не имеет. У неё, говорят, даже души нет, и она ни разу в жизни никого не любила! Да, парень, бездушие — истинная нищета, а любовь — драгоценнейшее из богатств… Но это — хи-хи-хи — секрет! Никому — ни слова! А я — Аффлик-унылый. Это меня так дразнят. На самом-то деле я весёлый, ибо уныние — есть наиглавнейший из грехов… Пойду приготовлю ещё супчику…

Заботливый Аффлик встал, набил опустевшую жестянку снегом из ближайшего сугроба, поставил её на костёр и вернулся к Лео.

— Что же ты здесь делаешь, парень? Такой молодой, красивый и сильный, почему ты не в своём доме, где стоит ёлка, детишки ждут подарков от Санты, а молодая хозяйка ждёт тебя — властелина вашего прайда?
— Я… — Лео замялся. Ему, измученному скитаниями, хотелось рассказать добродушному старику всё о себе, но он не знал, как начать. События последних месяцев развивались так стремительно и завершились так печально, что Лео до сих пор не осмыслил произошедшего с ним. Он прокашлялся и заговорил:
— Ещё совсем недавно я был богат и счастлив…

Горло Лео сжалось, и он умолк, искоса взглянув на Аффлика. Тот молча ждал продолжения, а по его заросшему лицу невозможно было понять, о чем он думает. Остальные обитатели укромного местечка на окраине города тихо переговаривались в отдалении.

— Мои родители — простые люди, — продолжил Лео после паузы. — Они живут далеко в деревне. Два года назад, собрав все свои сбережения, они отправили меня учиться в этот город. Я поступил в университет, снял дешёвое жильё. Денег у меня было немного, потому из развлечений я позволял себе лишь изредка подёргать «однорукого бандита» в игровом клубе. Играть я люблю… Точнее, любил… Сейчас я избавился от этой страсти, потому что это она погубила меня… Но, по порядку.

Но тогда мне, провинциалу, ещё не были интересны ни светские развлечения, ни праздная жизнь богемы. Меня привлекала удача.

Однажды весной мне пришло известие, что скончался мой дядя — богатый бездетный старик. Собираясь писать завещание, дядя нанял частных детективов, которые навели обо мне справки, и получил самые лестные характеристики о моем усердии в учёбе и скромном образе жизни. Потому-то он и решился оставить мне своё не очень большое, но достойное состояние. Его вполне хватило бы, чтобы закончить учёбу и начать своё дело.

Что случилось со мной, когда я получил деньги? Что? Какой-такой бес вселился в меня? Не знаю… Но вместо того, чтобы растянуть наследство на несколько лет, я бросил учёбу и стал вести праздную жизнь игрока.

Каждый день я проводил в игорном заведении, но был осторожен и проигрывал понемногу, также понемногу выигрывая. У меня сразу появилась масса друзей и поклонниц. Но тогда мне, провинциалу, ещё не были интересны ни светские развлечения, ни праздная жизнь богемы. Меня привлекала удача. В своих мечтах я видел, как приумножу дядино богатство, куплю дом на острове и буду жить там уединённо, растить сад, разводить птиц и писать книги. Таким я видел своё будущее, но унаследованных денег для исполнения заветной мечты недоставало. Потому-то я и играл, не сомневаясь, что непременно сорву Большой Куш.

И вот однажды я заметил в игровом зале юную девушку. Нежное бледное лицо в обрамлении густых каштановых кудрей, грустные глаза, робкие жесты — она сильно отличалась от развязных посетителей казино и, не делая ставок, молча смотрела на игроков. Не знаю, отчего мне вдруг приспичило познакомиться с ней. Я подошёл и представился — к тому времени от моей студенческой робости ничего не осталось, богатство быстро изменило меня. Девушка опустила голову и что-то пробормотала.

— Уна, — расслышал я несмелый шёпот.

Мне захотелось развеселить незнакомку, увидеть её улыбку, и я пригласил Уну к себе. Она отказалась, но пообещала назавтра опять прийти в казино.

На следующий день я встретил её у входа в заведение.

— В зале душно, — сказала Уна. — Пойдём к морю.

Я давно мечтал покататься на яхте, а с симпатичной девушкой такое развлечение стало ещё притягательней…

Она оказалась не только красивой, но и умной. Мне было легко, интересно и весело с ней.
Надо ли говорить, что скоро Уна стала моей возлюбленной? И не только. Она стала моим талисманом. Когда мы вместе приходили в казино, я неизменно выигрывал. Впрочем, ходить туда я стал гораздо реже. Мне больше нравилось проводить время с Уной.

Она стала моим талисманом. Когда мы вместе приходили в казино, я неизменно выигрывал. Впрочем, ходить туда я стал гораздо реже.

Яхту, на которой начались наши отношения, я взял в аренду, и мы плавали по морю, выбирая остров, где поселимся вместе, где будет наш дом и родятся дети…

Уна повеселела, оживлённо обсуждала наши планы, и день ото дня всё больше расцветала нежной красотой счастливой женщины. Она настояла, чтобы осенью я вернулся в университет. Но осенью случилась беда: я сорвал в рулетку тот самый желанный Большой Куш.

Невозможно передать словами, что испытывает человек, когда внезапно получает такие деньги, какие позволяют не думать о труде и при этом иметь всё, что захочется. Я просто потерял голову и разум с ней, и кинулся в омут роскошной светской жизни.

Уна пыталась отвлечь меня. Она постоянно напоминала мне о доме на острове, о птицах и яблонях, о детях и книгах… Но мне кутежи в дорогих ресторанах и женщины из высшего света оказались милее нашего будущего. Я стал частым гостем в домах богатых бизнесменов и политиков и, конечно же, продолжал посещать казино.

Однажды, когда я азартно играл, ко мне подошла Уна и потянула за рукав:
— Пойдем, Лео, — она чуть не плакала. — Пойдём, это может плохо кончиться. Ты ведь уже имеешь столько, сколько тебе надо, зачем ты здесь?

И тут я взорвался! Гнев и злоба охватили меня!

— Что ты прицепилась ко мне, несчастная? Не понимаешь, что тебе здесь не место? Прекрати преследовать меня и уходи немедленно, иначе я попрошу охрану вышвырнуть тебя вон!

Уна отшатнулась и растерянно огляделась. Вокруг неё в ароматном мареве дорогого табака и изысканных духов веселились совершенно чужие ей люди.

Уна ушла, и больше я её не видел.

Закончилось и моё везение. Постепенно я спустил в казино не только свой Большой Куш, но и дядино наследство. Но не это печалило меня. Я ещё не успел окончательно отвыкнуть от бедности, поэтому потеря богатства меня не испугала. Страшнее нищеты была тоска, которая поселилась в моей душе. Уна исчезла, но мои чувства к ней, о которых я даже и не подозревал, не думал, эти чувства стали только сильнее.

Вот уже месяц я брожу по городу и окрестностям и ищу свою любимую. Бесполезно! Ведь ни адреса, ни даже фамилии её я не знаю, только имя…

Вот уже месяц я брожу по городу и окрестностям и ищу свою любимую. Бесполезно! Ведь ни адреса, ни даже фамилии её я не знаю, только имя…

Лео умолк и задумчиво уставился вдаль. Внезапно повалил крупный, лёгкий снег, скрадывая очертания домов и людей.

Аффлик вздохнул:
— Да, парень… Непростая у тебя задача. Значит, говоришь, ходишь и смотришь по сторонам… А хорошо смотришь? Будь внимательней, сегодня особенная ночь — Рождественская. Ночь, когда сбываются желания. Ты ведь хотел согреться? А?
— Да.
— Вот! Мы дали тебе кипятку и места у огня! Видишь, сбывается! Скажи, а чего ты больше хочешь: вернуть деньги или Уну?
— Конечно, Уну! — не раздумывая воскликнул Лео. — Я люблю её больше жизни, больше всех богатств мира, и если она будет рядом, неужели я не заработаю на нас и наших детей?!
— А погляди-ка, парень, не твоя ли это девушка на той стороне улицы?

Лео прищурился, пытаясь рассмотреть сквозь снежную пелену смутный женский силуэт, и медленно пошёл к нему через дорогу.

— Уна!

Девушка остановилась.

— Лео?! Ты? Откуда?!..
— Уна, милая! Родная моя! Это чудо, что ты нашлась!
— Лео! Что ты здесь делаешь?
— Я искал тебя…

Они смотрели друг другу в глаза и не могли наглядеться.

— Уж не колдун ли этот бродяга, — подумал ошеломлённый Лео и потянул Уну за руку:
— Пойдём, я тут не один…

Но когда они перешли улицу обратно, то не обнаружили на прежнем месте ни седого лохматого старика, ни его товарищей. Лишь слабый костерок трепыхался в темноте, да с тихим шорохом падали крупные снежинки. Вдруг в этом шорохе Лео расслышал тихий насмешливый голос Аффлика:
— Береги свою Фортуну, парень, пусть она больше никогда не покидает тебя… Храни улыбку её, храни!

Где-то вдалеке, возвещая Рождество Христово, зародился и поплыл колокольный звон. А снег всё падал и падал, укутывая ночной город в пушистый белый плед…