Я не слышал твоих шагов, но знал - ты пришла... Дверь, твоя соучастница, не проронила ни звука. И пятая половица деликатно промолчала, что было для нее большой редкостью. Обычно она возмущенно скрипит и требует компенсации за каждое прикосновение моего ботинка, от которого пахнет гуталином...

Большие старинные часы послушно отбарабанили семь раз. "Вы не ошиблись?" - спросил я ехидно и кивнул в сторону окна, за которым уже два часа как бесцеремонно разгуливала ночь. Часы, ни мало не смущаясь и словно оказывая мне большую услугу, сделали еще три удара. Требовать от них еще большей точности было бесполезно (привезенные из дома ее родителей, они не испытывали ко мне особой симпатии и в глубине своей выточенной из красного дерева души считали плебеем и недотепой). По выходным, когда ее не было дома, они умышленно забывали звонить. А при ее отсутствии в течение трех-четырех дней и вовсе замирали. И только ее возвращение заставляло стрелки снова двигаться по циферблату...

Еще минуту назад ровно стоявшая пивная кружка вдруг пошатнулась и выплеснула желтую пенящуюся жидкость на ее любимую розовую скатерть... "Черт!" - я готов был поклясться, что он сделал это нарочно. Правда ему тут же пришло на помощь окно: с грохотом раскрывшись, оно впустило ветер, который бесцеремонно влетел в комнату, перемешал лежавшие на тумбочке бумаги, пролистал журналы, толкнул горшок с моим кактусом (надо сказать, она его считала довольно безобразным); и под конец, когда я было решил, что негодник наигрался и собирается убраться восвояси, вдруг подхватил стоявшую на столе вазу (стоит заметить, жуткую толстуху с выпирающими боками) и завертел ее в безумном танго. Прежде чем я успел что-либо сделать, толстуха накренилась и, громко охнув, вывалила все цветы на пол. "Черт!" - я снова не удержался...

"Ах! - ты подхватила вазу как раз в ту минуту, когда толстуха уже была готова брякнуться об пол. - Цветы, любимые мои лилии; и листы все смешались, они не пронумерованы, как теперь издатель разберется (то, что мой кактус лишился трех только вчера распустившихся цветков, ты, конечно же, не заметила)". "И... - очаровательный носик возмущенно задвигался, - пахнет дрянным, дешевым пивом". Твой взгляд упал на желтое пятно на розовой скатерти...

Я набрал побольше воздуха в легкие, мысленно дал команду барабанным перепонкам приготовиться и уже был готов мужественно встретить твой визг. Но твои розовые губки приоткрылись, а синие глаза стали мгновенно наполняться влагой. Всхлип, потом еще один. И голос дрожащий, обиженный: "Я просила, я столько раз просила," - решив, что четырех слов, два из которых были в квадрате, для меня вполне достаточно, ты вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

И только через несколько минут, я, растерянный, чувствующий стойкий привкус вины во рту, догадался, что все происшедшее было подстроено этими вещами, так любящими и боготворящими тебя; организовано ими, чтобы переключить мое внимание и дать тебе повод для нападения. Первой.

"Я все знаю, раскрыл все ваши уловки..." - закричал я, сжимая кулаки в бессильной злости, смешанной с отчаянием, и бросился к двери. Та, презрительно фыркнув, защелкнула замок. А в соседней комнате послушно надрывался патефон и, словно издеваясь над моим отчаянием, ударял о стены веселым джаз-фанком...