Бархатная гладь воды мелкими хрустальными брызгами отвечала на размеренные движения тела, солнце своими лучами запуталось в роскошных волосах, которые она даже не подумала собирать в пучок, заходя в море.

Легко скользя по поверхности, Софья приближалась к берегу и, наконец, как в сказке, из пены морской красавица ступила на золотистый песок. Правда она никогда не задавала себе вопрос: «Я ль на свете всех милее?» Не было у нее времени на такие вопросы. Наверно, только теперь, когда за много лет борьбы и работы, она, наконец, позволила, даже, пожалуй, заслужила у самой себя отдых, не просто отдых, теперь Софья имела возможность поехать на один из лучших курортов мира и задать себе подобный вопрос.

Да, в свои тридцать лет она была хороша собой, стройная, с глазами цвета лесных незабудок, с роскошными пшеничными волосами.

Она подошла к шезлонгу, слегка промокнула тело пушистым полотенцем, надела очки и легла. Ах, какое блаженство! Как долго и упорно она приближалась к этому дню.

«Сонька, Сонька! Твою мать на элеваторе придавило!» - всю жизнь черным вороньим крылом ее преследует этот крик подружки Дарьи.

*****

«Сонька, Сонька! Твою мать на элеваторе придавило!» - всю жизнь черным вороньим крылом ее преследует этот крик подружки Дарьи. До сих пор по ночам она часто слышит истерический Дашкин визг и просыпается в холодном поту.

Мама после этого прожила три дня, и Сонечка, ее любимая девочка, осталась одна, точнее не совсем одна, а с отчимом. Лучше бы одна.

Соня была девочкой необычной, веселой, милой и талантливой, так считали мама и Алена Игоревна, учительница по рисованию. Две самые любимые и уважаемые Сонечкой женщины, мама и учительница, в один голос твердили, что нужно ей учиться, что тогда будет она большим человеком.

Она и сама лет с девяти точно знала, что уедет после школы в город, что выучится на художника и будет рисовать и шить красивую одежду, в которой все женщины без исключения будут даже краше, чем Ольга Петровна, заведующая местным клубом.

В выпускном классе Софья уже мастерила такие наряды себе и подружкам, что соседские бабули только охали, а ее картины украшали стены родной школы, одна даже в клубе висела.

Мамина смерть выбила Сонечку из привычного русла ее жизни, костлявой рукой внесла коррективы в судьбу. Отчим и слышать не хотел ни о какой учебе.

«Школу закончила, и хватит, баста, грамотная. Пойдешь на ферму, коров доить, авось, не пропадешь, и замуж, может, кто возьмет. Не век же мне тебя кормить», - сказал как отрезал.

Соня боялась отчима, который после смерти матери стал еще угрюмее и все чаще стал заглядывать в рюмочку, а потом и стаканами употреблять бабы Клавину подпольную продукцию.

Сонечка не посмела ослушаться, точнее она бы обязательно ослушалась, если бы у нее были деньги. Те деньги, которые мама копила для учебы дочери, отчим забрал сразу после похорон и еще несколько месяцев пьянствовал на них.

Те деньги, которые мама копила для учебы дочери, отчим забрал сразу после похорон и еще несколько месяцев пьянствовал на них.

«Ладно, еще посмотрим, чья возьмет», - решила Соня и, сцепив зубы, пошла на ферму.

Рабочий день ее начинался в пять утра, на зорьке, как говорили доярки. Вместо кисточек и мольберта бралась она за ведра и вилы, вместо изящных туфелек и модных платьев надевала с утра резиновые сапоги, потертые джинсы и свитер, правда сверху - белый халат. Вечером - та же форма одежды, те же мычащие подружки.

Зато день был в полном ее распоряжении, днем она снова бралась за кисти, рисовала, читала и упорно готовилась учиться дальше. Свою нехитрую зарплату она тратила очень экономно, чтобы оставалось еще немного. Эти крохи, остатки, она прятала в старый фланелевый мешочек, в котором носила сменную обувь еще в первый класс. Там искать деньги не приходило в голову даже здорово захмелевшему отчиму.

Так, чавкая под резиновыми сапогами, прошла осень, со снегом и морозами прокатилась зима, со слякотью, капелью и первыми грозами дожила Сонечка до самого мая. Дважды она собиралась еще пополнить свою фланелевую копилку, чтобы потом забрать все и уехать в столицу, уехать, чтобы станцевать там свой главный танец.

На майские праздники в калитку возле Сониного дома по-хозяйски вошел человек. Дворняжке Бульке он сразу не понравился. Встречающая всех гостей веселым лаем и дружеским вилянием своего небольшого хвостика, этого она встретила, ощетинившись и злобно рыча.

«Ты чего?» - прикрикнула на нее Соня, привыкшая к тому, что у них в селе все друг к другу приходят запросто, чужих людей здесь нет. Дачники, приезжающие на лето дышать свежим воздухом да отъедаться местными фруктами и овощами, тоже всегда считались своими.

Гость не особенно походил на дачника: весь обросший, с нечесаными лохмами, в тертых-перетертых джинсах, серый свитер - и того краше. Как оказалось, этот, уже не самой первой свежести, молодой человек звался Василием и был дальним родственником Сониного отчима, а пришел он к ним сватать ее, Сонечку, замуж.

«И не спорь, мы с Васькиной мамашей уже все решили, хватит ему шататься неприкаянным, а тебе замуж пора. У них дом справный, корова, птицы полон двор. Будешь всему хозяйкой», - решил отчим ее судьбу.

Соня как молнией обожгла взглядом отчима и вновь испеченного жениха, но решила промолчать, зная точно - не бывать этому.

Гнев, ярость, боль и отчаяние перехватили дыхание после таких слов.

«А меня кто спросил?» - билось в мозгу. Соня как молнией обожгла взглядом отчима и вновь испеченного жениха, но решила промолчать, зная точно - не бывать этому.

«Накрывай на стол, праздновать будем», - велел отчим. Соня метнулась в дом и вихрем понеслась вокруг стола: картошечка, соленые огурчики, грибочки, тоненькие ломтики сала.

«Хватит, - решила про себя, - а то не напьются, хотя…» Теперь быстрее к бабе Клаве за самогоном. Отчим с Васькой уселись за стол и начали праздновать.

К вечеру оба напились до поросячьего визга, а потом визг плавно перешел в мощный храп дуэтом. Этого и ждала Соня, но не увидела она, когда отчим закрыл на ключ дверь.

«Да куда ж ты его дел?» - вопрошала девушка, обшаривая карманы в поисках ключа. От злости у нее выступили слезы, а ключ так и не нашелся.

В бессильной ярости Соня сжимала кулаки, хотелось наотмашь колотить физиономии и отчима, и этого наглого Васьки. Выход оставался один - через окно. Наспех собрав в рюкзак свои вещи и документы, бросив туда же фланелевый «кошелек», она вылезла в окно из родного дома и уже навсегда.

Вот такая у нее получилась цыганочка с выходом.
Русская цыганочка!

Дальше началась совсем другая жизнь, полная тревог, волнений, упорства и борьбы, вечной борьбы за мечту.