Один

Потом никто не мог вспомнить, откуда он пришел. В этом городе не было принято следить и переписывать чужаков.

Никто не помнил, но видели его многие. Человек, укутанный в меховой плащ, несмотря на тепло ранней осени, был замечен и на базаре, и в храме, и у ворот академии. Его запомнили многие из тех, кто выжил.

Они говорили, что человек приехал на свадьбу…

Два

Почти стемнело, когда она добралась до нужной улицы.

Последние лучи цвета мадеры с нежностью хорошего любовника коснулись флигеля большого дома, нежно пробежали по крыше, наивно заглянули в окна и, не получив ответа, погасли в свете многочисленных ламп и магических трюков. Она разочаровано вздохнула, который раз подумав, что и люди — творцы, и маги лишь подражают красоте природы, не способные достичь ее гармонии и чистоты.

На свадьбе гулял, казалось, весь город. И уже было удивительно, что так долго пришлось плутать.

Улица была украшена цветами, а богатый, судя по ширине фасада, дом напоминал скорее цветочную клумбу, украшенную короной света, который лился из окон второго этажа.

Ее острый слух то и дело улавливал куплеты, исполняемые нестройным хором или соло. Услышав знакомую мелодию, она улыбалась. «Так и становятся знаменитыми, мастер Лютик».

Оставив лошадь заботам конюхов, она постучала в дверь.

— О, госпожа Давен! Мы и не чаяли уже вас увидеть, — в дверях стоял сам хозяин дома, а сегодня еще и отец невесты — староста Вызимы. — Вы на представляете, как обрадуется Марушка, дочка моя, когда узнает, что вы приехали. Ей так нравятся ваши песни. Она так просто голову потеряла, когда узнала. Что вы будете. Прыгала как девочка. Женщина… что с них взять…

Староста еще что-то говорил, но бард Эсси Давен, известная, как Глазок, не слышала его.
Не замечая, что делает, она отодвинула хозяина и по лучу света, как по путеводной нити, вошла в большую парадную залу.

Как на заказ, музыка на мгновенье прекратилась, но в ее ушах мелодия продолжалась, а сердце сжалось в предчувствии. Она слишком хорошо знала эту балладу…

Рука сама дернулась к груди и медальону. Это была история про любовь мужчины и женщины, ведьмака, который не может любить, и поэтессы, которая не может быть любима. История вечной любви, написанная другом, братом и отцом.

Красивая сказка про то, чего не было и не могло быть…

В надежде увидеть родное лицо, она оглядела зал. И тут же поняла свою ошибку. Да, баллада была та, но не в тех устах. Молодой музыкант, возможно совсем недавно бывший подмастерьем, с трудом управлялся со сложной мелодией блестящего барда. И в месте с каждой фальшивой нотой терял всю магию музыки.

Эсси вздохнула и только тут сообразила, что держится за какого-то человека. Ей показалось, что его рука неестественно горяча и покрыта влагой.

Используя весь свой опыт, Эсси постаралась скрыть то отвращение, Что вызвало в ней это прикосновение. В полупоклоне-извинении она посмотрела на свою случайную жертву. Мужчина выглядел неважно. Он был бледен, а на дорогой одежде были явные следы пота.

— Вам нехорошо? Возможно, здесь есть маги или жрецы...

— Занимайтесь своими делами, мазель.

Эсси хотела было возмутиться, но громкий голос ее опередил:

— Долгожданная великолепная бардесса Эсси Глазок! — гордо провозгласил староста, который, как оказалось, был уже среди гостей.

Все взгляды устремились к ней. «Вы споете для нас, уважаемая?» «Просим! Просим!»

Эсси низко поклонилась и взяла в руки гитару. Первые же аккорды заставили ее забыть недавние волнения, полностью отдаться любимому делу. В памяти сами собой всплыла мелодия баллады о Ведьмаке. Эсси не стала противиться желанию, пусть они услышат, как должна звучать эта музыка. Лишь с последним аккордом Эсси украдкой смахнула слезу.

Или же это была не слеза?
Кто может точно судить сейчас…

Три

«Ты не пропустишь город, — сказали ему, — он изменился, но ты не пропустишь».

Они были правы. Города еще не видно, но запах уже настойчиво проник в ноздри, будя фантазии и догадки о его источнике. Это были боль, смерть, кровь — напоминание о трагедии, случившейся недавно, о сотнях людей и нелюдей, погибших тут.

По какому-то стечению обстоятельств болезнь, косившая семьи людей, не трогала остальное население. «Сглазили!» — кричали одни, «Убирайтесь в свои дыры!» — вторили им другие. Очень быстро в ход пошли камни и огонь.

Нелюдей вырезали почти всех: от тихих низушек, до боевых краснолюдов, а эльфы... В общем, эльфов никто не любит.

Лютик не без основания подозревал, что дело в гигиене, а не в проклятьях. Выхима после войны была переполнена беженцами, в то время как кварталы нелюдей обходили стороной. Теснота и бедность сгубили некогда богатый город.

— Стой! Куда пре… — услышал он у самого уха, и чья-то рука ухватила поводья лошади. Бард привычным жестом развернул грамоту и сунул под нос стражнику. «Даже если он не умеет читать, то печать увидеть должен», — с каким-то усталым злорадством мелькнуло в голове.

— Тебе нельзя туда, Вашество, — тихим вкрадчивым голосом выдавил солдат, — там мор… и люди бунтуют.

— Мне надо, — твердо отрезал он. Но внутренне от мысли, что надо ехать в город, Лютика передернуло, — надо найти человека. Женщину. Заплачу.

И он вытащил второй потертый лист с портретом красивой молодой женщины на нем.

Вопреки его подозрениям ждать пришлось не так долго.

— Проследуйте к лекарю, Вашество. Она там.

«Жива, — пронеслось в голове, — значит ли это, что пророчество не сбылось…»

Лекарем оказалась молодая рыжеволосая женщина, назвавшаяся Висенной. Документ не произвел на нее никакого впечатления, и знаменитому барду пришлось приложить все свое обаяние, чтобы пробраться вовнутрь большого дома, где некогда проживал староста.

— Эсси… — выдохнул бард, опустившись на колени у ее кровати.

— Лютик, — тихий шепот растворился в шуме комнаты. Пришлось приложить все усилия, чтобы услышать ее, — хорош… как всегда.

— Ты совсем не изменилась, сестричка, за эти годы, — он заставил себя улыбнуться.

Это была лишь слабая тень его давней подруги. И она умирала, как сказала Висенна. Но говорить ничего и не требовалось. Огонь уже покидал эти прекрасные глаза… Любимые глаза. Лютик отвернулся, стараясь не выдать своих чувств.

— Такой… врун… раньше, — она долго молчала после каждого слова, собираясь силами, он же не решался заговорить. Впервые бард не знал, что сказать. Просто смотрел и видел ее красоту. Ту красоту, что искал всю жизнь в других женщинах… А теперь она умирала… и еще…

— Он… как он?

…и еще она любила другого. Без взаимности и надежд на счастье. Его друга, погибшего друга.

— У него все хорошо, солнышко, не переживай о нем. Он женился на своей чародейке. Мы все там были, на их свадьбе…

— Он вспомина… — ее кашель разорвал гнетущую тишину на мелкие кровавые кусочки. Лютик вскочил помочь ей, но судорога закончилась так же быстро, как и началась. — Вспоминал меня? — тихим твердым голосом повторила она.

— Да, — что еще он мог сказать? — Все это время вспоминал.

Эсси слабо сжала его руку. Что-то холодное и твердое коснулось ладони. Жемчужина, вдруг понял он.

— расскажи еще… про свадьбу…

Он вспомнил Ривию… Вспомнил толпу, растерзавшую ведьмака.

— Все было замечательно, — вздохнул Лютик. — Вернулась Цири, их дочь, и вампир, и Мильва… И краснолюды… А Ненеке, как же без нее, все организовала. И дракон был… Старый дракон ошибся… Они все же смогли быть вместе. Не обошлось и без драк и скандалов, — глаза знаменитого барда зажглись, вдохновленные собственными словами. — Я расскажу тебе про них, когда ты выздоровеешь, за чаркой доброго вина… Эх… Они были прекрасны, сестричка. Он весь в черном с серебром и со своим медальоном, она… в белой парче и золоте. Эсси! Это было волшебно… Тебе просто необходимо все это услышать… Когда покинешь этот дом! Когда…

Лютик до боли сжал черную жемчужину и тихо вздохнул.

— Прости меня, любимая, за все… И его прости…