Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
/М. Лермонтов, «Мцыри»/

Катюша дышит так тихо, что я, холодея от ужаса, несколько раз за ночь начинаю тормошить ее — жива ли? Интересно, это только я ненормальная или таков закон природы — любовь к внукам сильнее материнской… От детей мы всю дорогу чего-то ждем, порой даже требуем. Сначала послушания, хороших оценок, потом реализации собственных амбиций, затем — помощи и признания наших заслуг. А от внуков нам уже ничего не надо. Кроме них самих.

И тут нахлобучивает. Она самая. Безоглядная. Когда растекаешься лужицей от щербатой улыбки и мандражируешь от каждого чиха крохотного существа…

— Спи, моя красавица, — шепчу я, поправляя сброшенную малышкой простынку. Темные ресницы в полщеки вздрагивают, и Катена чмокает воздух ярким, будто нарисованным ротиком. Неужели снова проголодалась? Да уж, аппетит у малышки отменный — знать, в бабушку пошла.

— Господи, пусть она будет здоровой и счастливой, — мысленно заклинаю я вселенную. — И пусть у нее в жизни будет настоящая, красивая любовь. Только, пожалуйста… без фанатизма! Не нужно никакой всепоглощающей страсти. Ну ее… эту страсть… к лешему. Прости, Господи.

Нет, у нас с Тимофеевым все по-другому будет… Мы не будем дергать своих детей как собачек за поводок.

* * *

…Поезд специального назначения опаздывал на три часа. Черт подери! Сейчас почти девять, значит, Юрча приедет около полуночи. Родители меня в порошок сотрут, им ведь плевать, что я любимого два месяца не видела! Главное, чтоб дочь домой до одиннадцати домой явилась. Нет, у нас с Тимофеевым все по-другому будет… Мы не будем дергать своих детей как собачек за поводок.

— Привет, Танька! — окликнула меня однокурсница с забавной фамилией Дедуля. — Тимоху встречаешь?

— Встретишь тут… — расстроенно пробормотала я. — Предки сожрут с потрохами, если я через два часа домой не приду. А поезд на три часа опаздывает, представляешь?

— Так ты им позвони! А хочешь, я позвоню? — неожиданно предложила Валька, с которой мы даже не были приятельницами — так, пересекались пару раз на студенческих вечеринках. — А что такого? Я им все объясню — ну, что нас, девчонок, тут много, мы ребят из стройотряда встречаем. Что мы взрослые люди, в конце концов…

— Ой, Валь, тебе не понять, ты ж в общаге живешь, — вяло отнекивалась я, не веря в успех предприятия. — Хотя… я по Юрке очень соскучилась. Ладно, давай рискнем. Только не надо о взрослых людях… Не прокатит.

— Как скажешь! Давай двушку, — и Валька решительно направилась к телефонной будке.

…Об их отношениях знал весь курс. У Вальки Дедули с Мишкой Павловым — как и у нас с Юркой — тоже все на картошке закрутилось. Только у них все сразу по-взрослому, а мы пока так… за ручку ходили. Нет, ну целовались, конечно, но и только. С ребятами, Юркой и Мишкой, я училась в одной группе, а Валя Дедуля — на приборостроении, на курс старше. Любовь у них с Мишкой была прямо как в кино. Такая же страстная. Хотя сильно перекошенная. В Валькину сторону. Дедуля забрасывала Мишку любовными письмами, караулила возлюбленного под дверьми аудитории, изводила сумасшедшей ревностью и даже выдрала клок волос у девчонки, которая осмелилась потанцевать с Павловым медляк на дискотеке. Многие девчонки Вальке завидовали — такая любовь… Павлов с Дедулей везде ходили в обнимку и взасос целовались в институтских коридорах между парами, рискуя вылететь из политеха за аморалку.

Вальке удалось-таки уломать моих родителей, и я, ошалев от радости, предложила ей скоротать время в киношке.

Что могло вызвать в Валькином организме столь бурную любовную реакцию на Павлова, никто из нас, Мишкиных однокурсниц, не понимал. Вроде парень как парень. Ну да, симпатичный. Неглупый. Юморной. Но чтобы так! Липнуть к нему как ложка к рукам в студенческой столовке… Нам это казалось непонятным. Даже странным. Хотя с другой стороны… Как мы, домашние девчонки, не надкусившие в ту пору сладкого плода от древа познания, могли рассуждать о превратностях «настоящей» любви? То-то и оно… А Вальке было плевать на все и всех, кроме Мишки. Подруг у нее не было. Зато был ореол некоей загадочности, а потом (если забежать немного вперед) — великой мученицы.

…Вальке удалось-таки уломать моих родителей, и я, ошалев от радости, предложила ей скоротать время в киношке. Взяв по стаканчику крем-брюле, пошли в «Центральный», на зарубежный фильм. Про любовь, разумеется. Я увлеченно переживала за героиню, когда Валя схватила меня за руку и яростно прошипела: «Уходим!»

— Куда? — возмутилась я, нехотя отрываясь от экрана. — Поезд через полтора часа! Вокзал рядом…

С Дедулей творилось что-то невообразимое. Выражаясь современным сленгом, ее не по-детски «плющило и колбасило». Лицо моей спутницы посерело, зубы стучали, руки тряслись. Я струхнула:

— Тебе плохо, Валь? Что случилось?

— Тань, как я не подумала… — голосом умирающего, забывшего отдать последние распоряжения душеприказчику, прошелестела Дедуля. — Миша приедет голодный. Больше суток в пути…

— Тьфу, дура! — непроизвольно вырвалось у меня. — Не помрет твой Мишенька с голодухи, не боись. Ну, купи ему булочку.

— Какая булочка? Ты что? — Валька зыркнула на меня гневно, словно правоверный иудей, которому предложили отведать свинины. — Пошли скорее в железнодорожный буфет — может, я успею курочку купить.

И Валька на всех парах рванула к вокзалу. Я еле поспевала за ней на высоких каблуках, жалея о недосмотренном фильме, как вдруг внутри меня будто стоп-кран дернули. Я взглянула на взмокшую от переживаний Дедулю и остановилась.

Если ЭТО — любовь, — штыком пронзила меня ужасная догадка, то я — какой ужас! — НЕ ЛЮБЛЮ Юрку.

Если ЭТО — любовь, — штыком пронзила меня ужасная догадка, то я — какой ужас! — НЕ ЛЮБЛЮ Юрку. Совсем не люблю. Ни капельки. Несмотря на стихи, которые пишу по ночам, на сладкое томление в его объятиях, на подгибающиеся коленки во время поцелуев и два месяца жутких страданий в разлуке… Вот о чем я весь день думала, собираясь встречать Тимофеева? Какую кофточку надеть да как завитые локоны до вечера сохранить. Еще очень переживала, чтобы тушь не размазалась. А Валька… Вот это страсть, это забота! Это — ЛЮБОВЬ...

Вдали показались огни поезда. Сердце барабанило в ушах. Я одернула юбку и пригладила взлохмаченные кудри. Скосила глаза на товарку по счастью. Вальки на перроне не было… Вместо нее рядом со мной стоял фантом, смутно напоминавший Дедулю. Бледное существо судорожно сглатывало слюну и дрожало всем телом, словно еретик-фанатик, приговоренный к казни. Отсвет костров святой инквизиции полыхал в Валькиных расширенных зрачках, а ее глаза готовились излить потоки горячих слез на грудь возлюбленного. В очередной раз укорив себя за толстокожесть, я попыталась я пробиться к Дедюлиному разуму сквозь плотную пелену то ли тревоги, то ли безумия.

— Ты чего, Валь? Радоваться надо! Сейчас встретим, в общагу закатимся, отметим это дело.

Привидение с молитвенно сложенными руками и закушенными губами скорбно молчало. Похоже, оно ничего не слышало.

Кто-то из встречающих врубил на всю мощь кассетник, и, заглушая шум вокзала, над перроном радостно взвыли «Самоцветы»:

Всё, что в жизни есть у меня,
Всё, в чём радость каждого дня,
Всё, что я зову своей судьбой,
Связано, связано только с тобой.

* * *

Подруги-однокурсницы Вальку жалели, а Мишку осуждали. Надо же — два года «ходили», такая любовь… Козел! А Ленка-то, Ленка какая сука! Отбила парня, ничего не побоялась. Дедуля, когда их впервые вместе увидела, Ленке на новое импортное пальто банку черной гуаши выплеснула. Потом сама же его в химчистку носила…

Подруги-однокурсницы Вальку жалели, а Мишку осуждали. Надо же — два года «ходили», такая любовь… Козел!

Девчонки гурьбой ходили в общагу, Вальку «отвлекали». А мне одного вечера общения с Дедулей выше крыши хватило, меня потом от одного вида курицы два месяца мутило. Перед глазами маячила картинка: Валька самозабвенно запихивает в Мишкин рот жареную куриную ножку, и по ее пальцам стекает жир... Я, если честно, больше за Мишку переживала. Как ни странно.

Спустя пару недель Дедуля написала коварному изменнику прощальное письмо и съела два десятка демидролин. Соседки по комнате письмо прочли, «скорую» вызвали. Врачи Вальке желудок промыли, а мозги — нет. Потом она пару раз пыталась сигануть из окошка, с пятого этажа. Оттаскивали, к кровати привязывали. Потом три месяца в дурке лечили.

Через год Мишка с Ленкой поженились.

Как давно это было… Мы с Тимофеевым честно отмотали тридцать лет в браке, вырастили двоих сыновей. Старший сын уже подарил нам двух прелестных внучек. У младшего все впереди.

Павловы последние четырнадцать лет живут в Торонто, у них взрослые дети, дочь и сын, и два внука. Несколько раз Мишка с Ленкой приезжали в Минск на встречи с однокурсниками нашей группы. С Ленкой мы активно общаемся по электронной почте, хвастаемся друг перед другом успехами детей и обмениваемся фотками малышей.

Валентина Дедюля работает в том же НИИ (правда, оно теперь иначе называется), куда ее распределили после окончания института. Она никогда не была замужем и всю жизнь вспоминает и проклинает свою первую любовь, Мишку Павлова. Живет в однокомнатной квартире, одна. Вернее, с кошками. Сейчас, говорят, с тремя…

* * *

— Спи, мое солнышко, — целую я крохотные пальчики внучки. — Да минует тебя чаша сия…