Л.В.

В авиации есть такое понятие — «точка возврата».
Каждый пилот знает, что при полёте, допустим, над Ледовитым
океаном в определённом месте он должен повернуть назад,
иначе на обратный путь у самолёта не хватит ресурса.

Лара...? Эта старая, изможденная женщина в гробу — Лариса? Непостижимо!

Я так и не смогла поцеловать ее, не смогла заставить себя даже дотронуться до той, которая несколько лет назад была моей подругой… В горле стоял ком от брезгливости и запаха тлена, смешанных с острым чувством вины. Могла ли я что-то изменить в Лариной судьбе или этот страшный финал был предопределен? Что я могла сделать? Что я должна была сделать?

Капли дождя забарабанили по крышке гроба… Глухой раскат грома прощальным залпом подвел черту под долгим прощанием, и мрачные люди заторопилась к машинам.

Странная нынче осень — пришла ровно по расписанию и смахнула лето мокрой тряпкой, как крошки со стола. Почти две недели моросит мелкий дождь, а сегодня, так некстати, эта гроза…

Ком в горле постепенно рассосался, но саднящее чувство вины осталось… Повинуясь внутреннему зову, я отстала от скорбной толпы и по выложенной мокрыми листьями тропинке вернулась к могиле, усыпанной цветами. Итог непутевой Ларисиной жизни — несколько цифр на табличке. Пять дней сентября между датами ее рождения и смерти…

Пять дней и тридцать семь лет.

«С меня при цифре тридцать семь в момент слетает хмель, вот и сейчас — как холодом подуло…» — захрипел в голове Высоцкий.

Итог непутевой Ларисиной жизни — несколько цифр на табличке. Пять дней сентября между датами ее рождения и смерти…

«А нынешние как-то проскочили…» — это не о ней, не о Ларисе.

Она — не проскочила, нет, она пропустила «точку возврата» и не смогла вернуться…

* * *

Десять лет назад была совсем другая осень — солнечная, нарядная, многообещающая…

В тот год лето, как засидевшийся в гостях друг, несколько раз пыталось раскланяться и уйти, но все медлило на пороге и искало предлог задержаться. До середины октября стояла золотая осень, и, хотя за ночь трава покрывалась изморозью, утром хрустевшей под ногами битым стеклом, днем возвращалось тепло и радовало глаз изобилие ярких красок.

В конце сентября мне повезло — поиски приличной работы поближе к дому увенчались успехом. Трехлетняя дочка пошла в детский сад, и тратить ежедневно два с половиной часа на дорогу туда-обратно стало для меня непозволительной роскошью.

Отдел маркетинга компании «Газтехника», в который я пришла, оказался небольшим, а новые коллеги — молодыми и приятными. Но особой симпатией я прониклась к Ларисе — хозяйке архива научно-технической документации, расположенного в соседнем кабинете. Совместные походы в курилку и кофепития в архиве быстро стали доброй традицией, и вскоре я знала о коллеге практически все.

Лариса была на два года моложе меня — ей недавно исполнилось двадцать семь, но ее сын Женька уже пошел в школу. С первым мужем Лара рассталась три года назад, сразу после развода ее родители забрали внука к себе, предоставив дочери возможность «устраивать свою судьбу». Судьбу Лариса благополучно устроила, выйдя в прошлом году замуж, но забирать сына у отца с матерью не торопилась — те сильно привязались к Женьке, обрели в нем смысл существования и, благодаря внуку, забыли о своих болезнях и раздорах.

С восторгом, граничащим с поклонением, рассказывала Лариса о Викторе, нынешнем своем муже. Работал он в редакции популярного глянцевого журнала, занимался компьютерным дизайном, но в душе считал себя художником и обладал, если верить Лариске, великим множеством талантов и всего одним недостатком — тягой к выпивке. Частенько Витя приходил домой с приятелями, и их содержательные беседы об искусстве и высоких материях всегда сопровождались обильными возлияниями. Лорка мирилась с этими нашествиями, боясь перечить мужу.

Поезд ушел, в институте ее не восстановят — нужно начинать все с нуля, не хватает времени, любимый муж требует внимания и заботы…

Квартирный вопрос, в отличие от меня, у Ларисы был решен — двухкомнатную квартиру ей помогли построить в свое время родители. Бывший муж на жилплощадь не претендовал, так что все было в ажуре — живи и радуйся. Она и радовалась.

* * *

В переводе с греческого имя Лариса означает «чайка». Высокая, темноволосая, красивая, стремительная — она действительно была похожа на птицу…

Романтичная и творческая натура Лариски не находила выхода в рутинной службе. Она писала стихи, сочиняла сценарии к дням рождения и свадьбам друзей и маялась от невозможности реализовать себя. Три курса филфака до Женькиного рождения и курсы архивариусов — на этом зыбком фундаменте строились Ларкины грандиозные планы, которым не суждено было сбыться.

Я ругала подругу, пытаясь подтолкнуть ее к действию — восстановиться в институте, найти интересную работу. На все мои предложения Лариска неизменно отвечала: «Поздно». Поезд ушел, в институте ее не восстановят — нужно начинать все с нуля, не хватает времени, любимый муж требует внимания и заботы…

* * *

Первый звоночек грядущей беды, который я пропустила, раздался через два месяца после нашего с Ларой знакомства, в мой день рождения. Дело было в понедельник. Придя на работу, я спрятала две бутылки шампанского в шкаф, поставила в холодильник тортик, и зашла в архив. Лариска — в ужасном расположении духа, бледно-зеленая, с отеками под глазами — жадно пила воду.

— Лорка, привет! Что случилось? — испугалась я.
— Привет, Ань. С днем рождения, — бесцветно отозвалась Лариска, постукивая зубами о край кружки, и поинтересовалась: — Ты выпить принесла?
— Шампанское, в обед приходи! — я удивленно посмотрела на подругу.
— Нет, Анька, я до обеда не доживу, — пытаясь изобразить улыбку, протянула Лорка. — Тащи скорее бутылку!
— Но, Лора, ты же знаешь — у меня испытательный срок, вдруг сюда кто заглянет, да и перед своими неудобно…
— Ты что — не понимаешь? Плохо мне… Гости вчера приходили, сидели долго, мне до зарезу опохмелиться надо!

Сейчас это кажется странным, но я, ни разу в жизни не испытавшая утренней алкогольной ломки, не придала особого значения этому эпизоду.

Я понимала, что дело дрянь — Виктор бьет ее, но подруга молчала или рассказывала небылицы, гордость не позволяла ей признаться.

После «лечебной процедуры» Лариска порозовела, повеселела и стала извиняться за то, что забыла купить мне подарок.

— Какие подарки, Лора! Я жду от тебя обещанный стишок! Ты еще успеешь меня поздравить — после работы поедем ко мне, отметим, хорошо?
— Да, Анюта, конечно! — вполне бодро ответила подруга.

До «точки возврата» было еще далеко…

* * *

Года через полтора Ларискины глаза потухли, все чаще она стала приходить на работу в темных очках, пряча покрасневшие от слез глаза. Длинные рукава и застегнутые под горло воротники темных блузок скрывали синяки и ссадины. Я понимала, что дело дрянь — Виктор бьет ее, но подруга молчала или рассказывала небылицы, гордость не позволяла ей признаться.

Иногда меня подташнивало от запаха алкоголя и мятной жвачки, смешанных с ароматом Ларискиных духов…

Вскоре талантливый Виктор ушел от недостаточно образованной Лариски к лучше понимающей его мятущуюся душу продавщице.

Наверное, именно тогда Лариске так необходима была помощь, чтобы развернуть свою судьбу на сто восемьдесят градусов, но никого не оказалось рядом — ни сестры, ни коллег, ни многочисленных друзей и подруг.

Да и можно ли развернуть жизнь взрослого человека против его воли?

А я… Я ждала второго ребенка, мучалась токсикозом, мы с мужем строили квартиру, отдавая этому все силы и средства, тяжело болела свекровь…

Лариса казалась мне здравомыслящим человеком, у нее был сын, девятилетний Женька, к которому она ездила по выходным в гости. Я надеялась, что теперь Лорка заберет сына к себе, но оказалось, что мальчишка не хочет переезжать к матери и переходить в другую школу.

С Ларисой мы изредка перезванивались, но общих тем для разговоров становилось все меньше, а дел у меня — все больше.

* * *

Я ушла в декрет, родился Антошка.

Через пару лет наша семья благополучно обзавелась собственной жилплощадью в одном из спальных микрорайонов, и «Газтехника» оказалась у черта на рогах. Мне пришлось снова менять работу.

С Ларисой мы изредка перезванивались, но общих тем для разговоров становилось все меньше, а дел у меня — все больше. От бывших коллег я знала, что Ларискино пристрастие перестало быть тайной для окружающих, но начальство на все закрывало глаза, поскольку у Лорки был роман с главным инженером.

Наша дружба сошла на нет. Пару раз Лариска приезжала ко мне в гости, но выпить я ей не предлагала, а чай — под болтовню о детях и рычащие Антошкины машинки, достоинства которых малыш настойчиво предлагал оценить любому приходящему гостю, ее не интересовал. Визиты прекратились.

«Точка возврата» была пройдена…

…Кубарем — в работе, заботах и радости, прокатились пять лет.

* * *

Лариса потеряла сознание на работе, вызвали «Скорую». Поставили первичный диагноз — цирроз печени. Затем уточнили — карцинома… Месяц Лара пролежала в больнице, потом ее отпустили домой — то ли долечиваться, то ли умирать.

Она не захотела мучительно ждать развязки…

Приехавшая навестить Ларису сестра нашла ее остывшее тело, пустую водочную бутылку, упаковку от таблеток и несколько записок на столе…

* * *

«Уходят в последнюю осень поэты, и их не вернуть — заколочены ставни…» — Высоцкий в моей голове уступил место Шевчуку…

«Уходят в последнюю осень поэты, и их не вернуть — заколочены ставни…» — Высоцкий в моей голове уступил место Шевчуку…

Я разворачиваю небольшой листок — последний привет от Ларисы:

«Лето переходит в осень,
Жизнь, как ни печально — в смерть,
Скоро Ангел меня спросит:
«Для чего жила? Ответь!»
Я отвечу: «Виновата,
Я любила и ждала,
Будет страшною расплата —
Жизнь напрасно прожита…»

Строчки плывут перед глазами — должно быть, это капли дождя размыли буквы…