— Есть кто дома? Можно войти? — послышалось из-за покосившегося забора.

Пожилая женщина отерла руки о фартук и направилась к калитке.

— Есть. Как не быть? — ответила она, отодвигая щеколду. — А вам кто нужен?
— Мне? Мне Евгения Дмитриевна, — ответила незнакомка, закашлявшись.
— Ну, я Дмитриевна. Только тебя что-то не признаю. Погоди, очки одену. Совсем слаба глазами стала. Голос вроде знакомый, а не узнаю.

Старушка достала из кармана очки и внимательно через них оглядела гостью — на вид лет тридцать, каштановые волосы коротко острижены, глаза спрятаны за большими темными очками.

Хозяйка провела гостью в большую просторную комнату. Тася поставила тяжелую сумку на пол и стала осматриваться.

— Меня Таисией зовут, — произнесла незнакомка. — В деревне сказали, что у вас комнату можно снять на отпуск. Вот решила подальше от цивилизации отдохнуть. Так что, найдется место для квартирантки? О цене договоримся.
— Ну что ж, проходи, — Дмитриевна распахнула калитку и пропустила гостью во двор. — Хорошим людям я всегда рада. Одним старикам плохо живется, вот я и пускаю когда-никогда квартирантов. Да ты ничего такого не подумай — я еще по хозяйству сама управляюсь. Вон и козочка у меня есть и курочек пяток. А вот поговорить не с кем. С деревенскими бабами я не очень-то… А приезжие всё люди интеллигентные, воспитанные. С ними и поговорить приятно, и жизнь вроде как веселее.

Хозяйка провела гостью в большую просторную комнату. Тася поставила тяжелую сумку на пол и стала осматриваться.

— В прошлом году у меня все лето писатель квартировал, — продолжала разговор Дмитриевна. — Говорил, уж больно хорошо ему у нас в деревне думается. А чего ж не хорошо? Воздух свежий, речка чистая, фрукты-овощи — прямо с грядки. Он потом мне и книжку по почте прислал. Вот! — она взяла с полки книгу и, протерев ее фартуком, протянула Тасе. — А по вечерам мы с ним в саду чай пили с яблочным вареньем. Ты-то любишь варенье?
— Люблю, — кивнула Тася, — особенно яблочное.
— Вот и хорошо. Ты тут располагайся, а я пойду чайник поставлю. Посидим, почаевничаем. Устала, поди, с дороги.
— Нет. Ничего. Не устала, — гостья остановилась возле фотографии маленькой девочки в цветастом платьице, с разбитыми коленками.
— Это дочка моя, — тихо сказала хозяйка. — Ее Танюшей звали.
— Звали? — взметнула бровями Тася.

Дмитриевна отвела взгляд в сторону:

— Пойду на стол соберу.

Позже, когда под пение цикад они во дворе пили чай, гостья попросила:

— Расскажите мне о своей дочке. Какая она…была?
— Какая? — глаза пожилой женщины вспыхнули теплотой. Чуть подумав, она ответила: — Она у меня терпеливая была, очень. Да-да, никогда не плакала. Ее отец, знаешь, как звал? «Танька-встанька». Маленькая еще была — только ходить училась — отцепится от моего пальца, пару шагов сделает и шлепнется. Другие дети сразу в плач, а она нет. Встанет, губы сожмет, нахмурится и дальше топает. Да и когда подросла, тоже чуть ли не каждый день я ее зеленкой мазала: то с велосипеда упадет, то с дерева, то с мальчишками подерется. А она всегда молчала, не жаловалась, не плакала. Отряхнется, бывало, встанет и идет дальше, задрав подбородок, будто и не было ничего. Одно слово — «Танька-встанька». В выпускном классе на зимних каникулах ногу сломала, три месяца дома в гипсе просидела. Учителя сказали: не видать ей золотой медали. А она не сдалась, учебниками обложилась, все что-то писала, читала. И экзамены сдала отлично. Упрямая была — просто так не перешибешь! Вся в отца. Это он ее с мальства учил: терпи, дочка, жизнь, мол, и побольнее ударить может. Не научишься сама подниматься, может, и некому будет руку помощи протянуть. Как в воду смотрел…

Упрямая была — просто так не перешибешь! Вся в отца. Это он ее с мальства учил: терпи, дочка, жизнь, мол, и побольнее ударить может.

Краем фартука Дмитриевна смахнула скатившуюся слезу, дрожащими руками долила гостье в кружку чая и продолжила:

— К нам в тот год в село студенты на картошку приехали. Шума от них было больше, чем помощи. Вся деревня ульем гудела: то драка, то пьяный дебош. Местная молодежь как побесилась — девчонки хорохорятся, парни кулаками машут. Мы с мужем Танюшку свою берегли — на дискотеки, от греха подальше, не пускали. Она сильно и не упрашивала, только ногой топнет, косой белокурой мотнет, да в комнате закроется. Однажды ночью мы от плача проснулись. В комнату к ней зашли, а она лежит на кровати, платье разодранное, грязное. Оказывается, она в окошко тайком от нас на танцы бегала. Отец допытывать стал, кто ее обидел, а она молчит. Зубы стиснула, нахмурилась. Эх, дочка-дочка, — покачала головой Дмитриевна, — единственная наша, долгожданная. Не уберегли мы ее со стариком. Изнасиловали в тот вечер нашу девочку. Да не один подонок, а несколько. Это мы потом узнали. А сначала она от всего отпиралась. И то, что забеременела, никому не сказала. Решила от ребеночка избавиться, чтобы еще большего позора на семью не легло. Тайком в районную больницу поехала. Ох, если б я только знала, — уже не сдерживала слез Дмитриевна, — если бы знала...

— Ну что вы, не надо, не плачьте, — Тася взяла пожилую женщину за руку. — Не надо мне было эту тему поднимать.

— Да ладно уж. С кем еще о дочке поговорить? С бабами местными? Так они же тогда, как волчицы, на кровинушку мою накинулись. Всю деревню против нее подняли. Танечке моей, когда аборт делали, кровь на анализ взяли. И выяснилось, что ко всем бедам девочку мою еще болезнью страшной заразили, неизлечимой. Об этом нашей фельдшерице сообщили. Ну, а та по всей деревне разнесла. Что тут началось?! Танюше проходу нигде не стало. Она из дома выйти боялась, как затравленный зверек в уголке сидела. Молчала. И нам с мужем досталось. Сколько раз в лицо бросали: «Пусть ваша «заразная» убирается куда подальше, пока еще кого-нибудь не заразила!» «Гулящей» стали ее называть и другими словами гадкими. Муж с кулаками за дочь кидался. А дома запирался в сарае, пил горькую, да плакал, как дитя. А мне его и утешить было нечем. Вот так от горя он и умер вскоре — сердце не выдержало. А на его похороны даже соседи не пришли. Стояли вдоль улицы, как змеи, на Танюшку шипели: «Вот, мол, отца родного до могилы довела. Кто следующий?» На другой день я проснулась, а дочки дома нет. На столе записка лежит: «Мамочка, прости меня за боль, что тебе причинила. Будущего для меня нет, так пусть хоть ты будешь жить в мире. Не ищи и не жди меня — моя участь предрешена. Твоя любящая Танюша».

— Извините меня! — гостья кинулась к заплаканной хозяйке. Горячими губами припала к ее морщинистым рукам, слезы закапали в морщинистые ладони: — Простите! Из-за меня вам снова пришлось пережить эту боль. Я не смела. Я не должна была бередить эту рану, будить забытые воспоминания.

— Ну что ты, дочка, — старческая рука погладила Таисию по голове. — Разве сердце матери способно это забыть хоть на день? Моей девочки, наверно, давно уже нет в живых. Говорят, с ее диагнозом не живут долго. А я вот живу. Живу воспоминаниями и болью. И вопреки здравому смыслу в душе еще надеюсь. Вдруг врачи ошиблись, и доченька моя жива? Может, еще свидимся? В церкви ни разу свечки за упокой не поставила. Все еще надеюсь…

Взявшись за руки, женщины еще долго плакали, потом молча пили холодный чай.

— Извините меня! — гостья кинулась к заплаканной хозяйке. Горячими губами припала к ее морщинистым рукам, слезы закапали в морщинистые ладони...

— Совсем я тебя своими рассказами расстроила, — спохватилась хозяйка дома. — Наверно, спать уже хочешь?
— Нет, не хочу, — отозвалась Таисия. — Давайте еще посидим. Хорошо тут у вас, спокойно.

— Ну что ж, тогда и ты мне о себе расскажи: как ты живешь, с кем? Родители, муж, дети есть?

— И муж есть, и сын, и мама жива, — улыбнулась гостья. — И живу я сейчас хорошо. Только и в моей жизни черная полоса была, затяжная. Мне ведь тоже врачи диагноз неизлечимый поставили. Я думала, и года не протяну. Из дома родного уехала подальше, чтобы мама моих мучений не видела. Лет пять потом не жила, а все смерти ждала. Каждый день. А когда поняла, что с моим диагнозом люди десятки лет живут, решила жизнь заново начать. С чистого листа, так сказать. Поменяла все: имя, внешность, на психолога выучилась. Думала, это мне поможет свободу обрести. Но ошиблась — что ни день, то новый страх. Не смела я никому довериться, и жить в одиночестве тоже не могла. Это сводило меня с ума. Надломилось во мне что-то, бороться сил не было. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы однажды я не встретила одного человека. Он покорил меня своей жизнерадостностью, целеустремленностью и оптимизмом. При том, что диагнозы у нас были одинаковые. Это он научил меня дорожить каждым днем, любить жизнь и делать ее вокруг себя прекрасной. Своей любовью он снова вернул меня к жизни, заставил поверить в себя, научил снова доверять людям. Не сразу, конечно, не в один день все произошло, но у меня получилось. Сейчас мы уже два года как женаты. Открыли общественную организацию — «Рука помощи» называется. Помогаем таким же, как мы. А в прошлом году у нас сыночек родился, здоровенький. Я его в честь своего отца назвала. Он — точная его копия. Так что, несмотря ни на что, я сейчас очень счастлива. Я смогла, я справилась, я поднялась. Недаром отец называл меня «Танька-встанька».