Лето было жарким. Солнце вылизало берег, как корова языком, оставив только сухоцвет и обжигающие камни. Даже на пирсе, свесив ноги в воду, сидеть было горячо и душно, хотелось нырнуть в воду, но Матвей знал, что за купание в одиночку от матери хорошо влетит голубой веревкой или еще хуже — мокрым полотенцем. И не видать потом гулянки целую неделю. Книга про алые паруса тоже была скучной, и зачем только он ездил за ней в библиотеку? Сейчас бы велик был цел. Матвей достал из кармана последний камень, насчитал на воде пять блинчиков и, заложив Грина обрывком рыбацкой лески, натянул футболку.

— Эй, ботан! Как вода?

Встречи с деревенскими редко заканчивались просто разговором, но в этот раз их было всего двое, а вторая вообще — девчонка. Матвей рискнул сдерзить, за что сразу получил тумак и пару позволительных в их семье только отцу слов.

— Перестань, видишь же, он не купался даже, — девчонка слезла с велосипеда и осмотрела городского с ног до головы. — Грин?

Матвей спрятал книгу за спину.

 — Это из библиотеки.

— Точно, ботан, — веснушчатый парень плюнул как можно взрослее сквозь зубы, разбежался и прыгнул в речку.

— Ты чего не купаешься? Плавать не умеешь? — девчонка пыталась быть дружелюбной, но Матвей подхватил сланцы и поспешил к убегающей в деревню тропинке.

— Эй, оставь книжку почитать. Я вечером занесу, — он не оглядывался.

— Пожалуйста! — она семенила за ним по пятам. — Честно, вечером занесу.

— Ладно, — не выдержав такого напора, сдался Матвей. — Речная, 17, Денисову Матвею, — зачем-то продиктовал он почтовый адрес и от растерянности добавил: — Только закладку не вытаскивай.

Кукушка в часах отрапортовала 9, когда Матвей безнадежно слез с окошка и, выпив под строгим надзором матери для убийства микробов большую кружку кефира, отправился спать.

«Обманщица, — вертелось в мальчишеской голове, — в библиотеке врать придется. Как бы не так. Ты что трус? Пойди и забери. Саньку бы сейчас сюда, он бы всех этих деревенских…»

Дальше мысли о предстоящем поединке за книгу перекатилась в сладкий сон, и только утром, почувствовав на себе солнечного зайца, Матвей вернулся к щемящей сердце мысли. Рядом на прикроватной тумбочке, аккуратно завернутый в свеженькую «Комсомольскую Правду» от июня 89-го, лежал Грин с бумажной закладкой вместо лески, а на нем красовалась расписная глиняная свистулька.

— Ма… — испытав громкость свистульки, побежал на кухню Матвей, — это откуда?

— Дашка принесла рано утром — внучка Акима слепого, — на кухне вместо мамы хозяйничала бабушка. — А ты чего книги даешь и не знаешь кому?

«Обманщица, — вертелось в мальчишеской голове, — в библиотеке врать придется. Как бы не так. Ты что трус? Пойди и забери. Саньку бы сейчас сюда, он бы всех этих деревенских…»

— Все я знаю.

— Тогда завтракай и неси им пирогов — поблагодари за свистульку.

Спросив у случайного прохожего, где живет слепой Аким, Матвей припустил в указанном направлении, страшась, что за слишком девчачью плетеную корзинку с пирогами ему точно придется отвечать перед деревенской пацанвой. Эх, сейчас бы велик. Только захлопнув за собой синюю резную калитку, мальчишка отдышался и громко постучал в дверь.

— Открыто! О, привет, — платье Даши было уляпано краской, на правой щеке, как васильки, красовались синие брызги, и даже кончику носа досталось синего цвета.

Матвей прыснул со меху, увидев ее в таком цветочно-пестром окрасе, и она подхватила его звонкий смех.

— Ты чего пришел?

— Да это… за свистульку вот, бабушка пирогов передала.

— Так это ж я тебе за книгу подарила. Ну, заходи, будем чай пить, я тебе дедову мастерскую покажу. Не бойся, — она пригрозила кулачком высунувшемуся из комнаты веснушчатому лицу.

Столько красивых вещиц Матвей видел только однажды, когда их после первой четверти возили на большом «икарусе» в музей, и там можно было даже купить сувенир на память, но трогать без разрешения ничего не разрешалось. А тут вазы, горшки, затейливые скульптурки, и самый настоящий гончарный круг. Теперь он понял, почему Даша была переляпана в краске — на широком подоконнике сушились свежерасписанные свистульки.

— Это все на продажу, это тоже, а это, иди сюда, — она юркнула в соседнюю комнату, — это дед делал, когда еще не совсем слепой был. Про него тогда даже в газетах писали и премию дали. Сейчас ему уже такого не сделать, пытается Ваську обучить, но тот — лентяй. А мне нравится с ним работать.

— А продает кто?

— Васька или я, или бабушка, если к теплоходу успевает, у нее ведь по дому и так дел невпроворот. Пойдем, с дедом познакомлю.

На целое лето дом Дашки и мастерская деда Акима стали для Матвея пристанищем души. Капля за каплей он впитывал в себя новые знания, и они застывали в нем прочнее глины. К сентябрю из-под детских рук выходили уже довольно уверенные работы, а дед Аким загадочно улыбался и трепал его по ржаной макушке в знак похвалы. Даже вредный Васька, проявляя уважение, стал отгонять назойливых деревенских мальчишек и здороваться за руку.

31 августа автобус от станции Бирюково отправлялся с грустным мальчишкой и двумя цветочными глиняными горшками маме ко дню рождения.

Лето было жарким. Солнце припекало так, что бутылка с питьевой водой за время экскурсии нагрелась, как в чайнике. Дарья внимательно рассматривала в сувенирной лавке глиняные кружки и тарелки какого-то греческого мастера.

— Отличная работа! — подумалось ей. — Сейчас бы воды ледяной в эту кружку.

— Попробуйте из нее воды, получите совершенно невероятный вкус, — девушка-продавец открыла стоявшую в тени бутылку с водой, наполнила кружку и протянула женщине. — Что-то в девушке тронуло, расположило к себе, и она уговорила мужа купить целых шесть кружек и по маленькой пиале дочкам. Да и работа действительно очень качественная. В автобусе, отогнув угол крафтовой бумаги, она еще раз полюбовалась покупкой и маленькими инициалами на дне пиалы — «М.Д.».