- Таня, хочешь блинчиков?! - крикнула она.
Я зевнула, стряхнула с коленей книжку и пошла на кухню.
- Конечно. С чем?
Она улыбнулась, и я неожиданно остро заметила, как она постарела. В душе пробежал неприятный холодок, и заныло под ложечкой.
- С сахаром. А если принесешь мед и варенье из кладовой, будет тебе разнообразие.

Я кивнула, но продолжала стоять. Наблюдать за ее проворными движениями, за легкими взмахами половника, за плюющимся со сковородки маслом было интересно и немного грустно. Блинчики всегда пекла только она, и именно с ней ассоциировался приход весны - праздник Масленицы. Запах и вкус ее блинов прочно связывали меня с ускользающим детством - с его беззаботностью, теплотой, нежностью.

За последние два года бабуля сильно сдала. Морщины еще более решительно избороздили родное лицо, седина уверенно вытесняла черную пелену волос, опухшие суставы портили некогда красивые руки. Только голос был по-прежнему мягким, женственным, с теплыми нотками домашнего уюта.
И, конечно, ее блины. Их вкус оставался неизменным, над ними не властвовало время, и, может быть, поэтому я их так обожала.

- Любовь - это великий дар, и только от человека зависит, сможет ли он им овладеть.

Я росла без мамы. Теоретически она у меня была, но с нами не жила и никогда меня не воспитывала. У меня нет права осуждать ее. Она родила меня в семнадцать лет - поступок по тем временам неслыханной дерзости, оставлявший на репутации огромное чернильное пятно. Она была юной сумасбродной девчонкой, которой хотелось приключений, свободы и безумной любви. Она бы не смогла мною заниматься. Бабушка разрывалась между работой, домом, маленькой мною и проблемами мамы; пыталась привести свою жизнь к общему знаменателю, упорядочить.

Дедушка поначалу помогал, но в итоге сам слег с сердечной недостаточностью, и бабушка заботилась о нас троих без жалоб, сетований, упреков. Наоборот, она была смешливой, полной энергии и оптимизма, она верила в жизнь, верила в нас. И все, что она делала, она делала с любовью, с душой. Меня она учила здраво рассуждать, логически мыслить и любить. Любить людей, животных, природу, книги - всё, ради чего следует жить.

- Понимаешь, Танюша, - певуче доносила она прописные истины, накладывая блины на тарелку, - любовь - это великий дар, и только от человека зависит, сможет ли он им овладеть.
- А как им овладеть? - любопытствовала я.
- Во-первых, никогда не нужно унывать. Всегда следует надеяться на лучшее.
- А во-вторых?
- А во-вторых, никогда не закрывай сердечко. В закрытые сердца любви непросто попасть.
- Бабуля, а ты веришь, что любовь и успех тождественны?
- Конечно, моя милая, - ласково улыбалась она. - Я, например, успешная. У меня есть любимая работа, семья, друзья, интересы. Успех неполон без любви, и краски любви ярче, светлее, если ей сопутствует успех.

У меня не было дорогой одежды и игрушек. Я не знала вкуса экзотических фруктов и не ездила на море каждое лето, как мои подруги, но я не огорчалась: рядом со мной находились любимые люди, они были полны оптимизма, энергичны, а жизнь только начиналась. «У меня все еще впереди», - рассуждала я, перелистывая страницы очередного романа. Книг было много. Они стояли вперемешку на стареньких полках: Дюма, Лондон, Камю, Толстой, Филдинг, Купер… Когда я подросла, я расставила их по порядку. Американцы, русские, французы, англичане - все заняли определенную нишу в моем доме.

- С Вашей бабушкой всё будет хорошо, - заверила меня медсестра.

В моем мире царило равновесие, пока однажды, на Масленицу, весна больше не родилась на нашей видавшей виды сковородке.

- Сколько, сколько вы ее продержите? - рыдала я, стискивая в кулаке старый дедушкин платок.
- Не расстраивайтесь Вы так, - утешала меня долговязая медсестра. - Операция, конечно, сложная, но нет никаких оснований сомневаться в успешном исходе. Она Ваша мама?
- Бабушка, - на автомате ответила я и осеклась. Мама, узнав о бабушкиной болезни, ни разу не приехала. Конечно, у нее на руках был маленький ребенок - мой братик, но она могла хотя бы позвонить. Я запретила себе критиковать мамины поступки. Гораздо легче было думать, что Вовка занимал у нее все свободное время.
- С Вашей бабушкой всё будет хорошо, - заверила меня медсестра.

Но с ней не было все хорошо. После операции возникли осложнения, и она осталась в больнице еще на несколько дней. Я слонялась по квартире, плакала и молилась за нее. Дедушка на ту пору уже умер, и никто не мог понять, как это больно - сидеть по вечерам одной дома и молиться, чтобы для нее наступило завтра. В один из таких терзающих душу вечеров я решительно встала, прошла на кухню и напекла себе гору блинов. Я сидела, ела блинчики со сметаной и представляла, что их напекла она, что это ее заботливые руки выливали на раскаленную сковороду липкую массу и доставали горячие солнышки.

Когда ее выписали, я сначала испугалась - до того она стала бледной и тоненькой. Но вот она улыбнулась, обняла меня, и я узнала эту любовь, эту душевность объятий. И зарыдала. В голос.
- У нас будет запоздалая Масленица, - смеялась она. В тот вечер она напекла много блинов, и мы устроили настоящий праздник.

- Хочешь блинчиков, Таня? - спрашивает она. И я неизменно отвечаю: «Конечно, бабуля», даже когда не очень голодна, потому что знаю: однажды наступит день, и я не услышу этих слов. Но я не впаду в уныние, не стану слабой плаксой. Я сама предложу кому-то, очень мне дорогому: «Хочешь блинчиков?» и научу этого человека дорожить такой простой фразой.