П.С. посвящается

«Меня учить не надо!» — с этой сакраментальной фразы обычно начинал все разговоры сосед Веры по даче.

Был он сухонький, сгорбленный. Кто-то рассказал ей, что перенес он почти десять операций. Глядя на него, можно было подумать: «И в чем душа держится?» Но душа держалась, и весьма крепко. Умный и цепкий взгляд из-под кустистых бровей горел необыкновенной жаждой жизни и интересом ко всему, что происходит вокруг. А горючим ему, видимо, служила невероятная вредность, не имеющая границ. Сосед вечно интриговал, спорил, выяснял отношения и писал по инстанциям, и многие предпочитали обходить его за версту. Между тем уважали за то, что, несмотря на хвори, был он великим тружеником, и день-деньской сновал туда-сюда как заведенный. За несколько лет он сумел выстроить на участке большой дом, посадил огород. Дом ему, правда, построили какие-то мужички-выпивохи, с которыми он после сделанной работы расплачивался заготовленным за зиму самогоном, а вот на огороде он копался сам.

Вера купила свою дачу рядом с ним и часто жалела о таком соседстве. Этой весной, появившись на даче, она увидела, что неугомонный сосед возвел забор. Это было бы неплохо, не прихвати он межу и еще сантиметров пятнадцать ее территории. Она сначала огорчилась, а потом ей стало смешно.

«Ну, надо же! Одной ногой уже понятно где, а все туда же. Ну его! Не судиться же с ним».

«Ну, надо же! Одной ногой уже понятно где, а все туда же. Ну его! Не судиться же с ним».

И она промолчала. Николаша тоже спорить не стал, соседа он недолюбливал и побаивался.

Вообще-то эту дачку купили они с Николашей пару лет назад. Одна она не решилась бы, хоть и хотелось выбираться иногда из пыльного летнего города. Но не в палатку же? Возраст не тот, да и не с кем было. Было Вере уже сорок «с хвостиком». В молодости не «срослось», а потом она на личную жизнь рукой махнула. То мама больная была, то сестра родила без мужа. Вера помогала воспитывать племянника и была вполне довольна жизнью. А вот случилось, чего не ждала. Появился в ее жизни Николаша.

Он ушел от жены, жил с матерью, к ним на предприятие устроился водителем и обратил на Веру свой благосклонный взор. Она не обманывалась, что немаловажным ее достоинством является большая квартира, в которой она жила одна. Хотя, конечно, и хозяйка она неплохая, и не уродина какая-нибудь, но понимала она, именно квартира сделала ее в глазах Николаши очень даже привлекательной женщиной. Такое случалось раньше. Но тогда, понимая цену ухаживаниям, она их отметала, а в этот раз, все понимая, не стала возражать. Николаша быстро перебрался к ней, и они вполне неплохо стали жить вместе. Было странно и приятно ощущать себя замужней дамой, хоть о загсе разговоров не было. Но это неважно, сейчас так даже модно.

Дачу предложил купить Николаша у своего знакомого. Заплатила за домик она, но Николаша сразу же оговорил, что раз записали всё на него, деньги он ей частями будет возвращать с каждой получки. И слово держал.

Домик был небольшой, недостроенный, но место им понравилось, и два лета они трудились там как пчелки. Николаша достраивал дом, а Вера занималась огородом. Это занятие ей понравилось. Она полюбила садить грядки, собирать урожай и искать какие-то необычные рецепты заготовок. Ей понравилось неспешно пить чай на маленькой верандочке: тюлевая белая занавеска колышется от ветерка, солнце, тишина, красота.

Ей понравилось неспешно пить чай на маленькой верандочке: тюлевая белая занавеска колышется от ветерка, солнце, тишина, красота.

В это же лето все пошло наперекосяк. У Николашиного сына начались проблемы. Вернее сказать, они у него и не заканчивались. Сын Вере не нравился. Он регулярно заходил к отцу за деньгами, но дальше порога обычно не проходил, а молча ждал в коридоре. Пока отец суетливо доставал деньги из своих «схронов», он оглядывал Веру неприятным мутным взглядом и кривил в ухмылке рот. Николаша стал часто звонить бывшей жене, и из обрывков разговоров Вера поняла, что связаны нынешние проблемы сына с наркотиками.

В конце июня Николаша, виновато пряча глаза, объявил Вере, что, мол, поживет его сын на их даче. После лечения надо вырвать, мол, его из привычной среды, делом занять. Вера так опешила, что не нашлась, что сказать. Было обидно, что все решалось без ее участия, было жалко свой домик и огород, но было также понятно, что дети — это святое. Сына Николаша очень любил, а кто поможет в трудной ситуации, как не родители?

— А поливать, полоть? — спросила она.
— Так я буду ездить, — ответил Николаша. — Не оставишь же его без присмотра? А ты можешь к сестре пока ездить помогать, раз она тоже дачу купила.

Вера поплакала украдкой, но смирилась. И Николаша стал ездить на дачу один, стал все чаще оставался там ночевать, а осенью ушел от нее совсем, с предприятия тоже уволился. Это ее уже не удивило, но огорчило до крайности. Вроде ничего плохого она не сделала. Можно же было объясниться по-человечески, а не воровато увезти свои вещи, пока ее дома не было. Впрочем, он позвонил ей позже и деловито объяснил, что остатки денег за дачу он ей вернет при первой же возможности, а сейчас трат немерено. Вот так и исчез он из ее жизни.

Вера долго сетовать не стала. Хорошо, что был, заботился, как умел, давал ощущение значимости, нужности. Все в жизни меняется. А деньги? Ну, что деньги? Не в них счастье. Может, и вернет еще — надо людям верить.

На следующее лето Вера стала ездить на дачу к сестре. Без огорода было уже неуютно, племянник требовал присмотра, да и вместе веселее. В автобусе было многолюдно и душно, но Вера успела занять местечко возле окна. На следующей остановке набилось еще больше народу, и вдруг она услышала знакомый голос:

Вроде ничего плохого она не сделала. Можно же было объясниться по-человечески, а не воровато увезти свои вещи, пока ее дома не было.

— Меня учить не надо, что мне делать.

В переднюю дверь втиснулся бывший сосед. Две сумки, связанные веревочкой, были за его плечами, а за собой он волок испуганную собачонку в наморднике.

— Куда еще с собакой? — заверещала недовольная старушка в проходе, но он так грозно зыркнул на нее, что она тут же осеклась. Молодая девчонка подпрыгнула с места возле Веры, и он плюхнулся рядом. Разместив сумки и рявкнув на собачонку, он посмотрел на соседку и довольно улыбнулся.
— А, соседка! — сказал он вполне по-приятельски, хотя раньше разговоров они не водили, лишь здороваясь при встрече. — На дачу? Решились-таки разборки навести?
— Нет! Что вы! К сестре. Она в дальнем садоводстве.
— Понятно, — разочарованно выдохнул он. — Другой хомут нашли… А зря вы, ей-богу! Вкалывали, вкалывали. Я же видел, сколько вы ворочали на участке, а вот здрасте — попустились. И осталися ни при чем. Жена у него, правда, тоже работящая, ниче плохого не скажу, уважительная. Вот как бывает, сошлись снова. Теперь живут обое на даче, дом утеплили, даже кроликов завели. Они квартиру-то сыну отдали, невестку штоб с внуком вернуть. Тока надолго ли, пропащий сынок-то. Срывается все одно, а оне мечутся, штоб совсем салазки не загнул. Ох уж эти наркоманы… Чего лечить? Сажать их и всё… или отстреливать…А чего же это вы? Судиться надо было, — переключился он на нее.
— Ну что вы, какие суды!
— На себя все записал. Умный! Хозяйство совместно вели? Вели. Свидетели имеются. Не отсудить, так нервы бы помотали, штоб в другой раз неповадно было. А вообще это глупость бабская, без росписи жить. Вот я внучке говорю, язык смозолил. Обставят вот так, останется с носом. Обязанности вроде есть, а прав-то нету.

Вот уж эту тему обсуждать было немыслимо, поэтому Вера спросила:

— А вы-то как?
— Строюся помаленьку. Вот на собрании выбрали казначеем, — горделиво сказал он. — Поднял вопрос, куда взносы уходят. Собрали осенью, а дорогу не отсыпали. Пришлось разбираться. Теперь ни копейки не утащут!

За поворотом показалась остановка. Сосед стал пристраивать свои сумки.

— Нет, зря вы попустились. Со мной так поступи, так я бы… сжег эту дачу к такой матери! Пущай бы новую строил. Но вы добренькая, всё сглотнули, а иногда надо и зубы показывать. Если надумаете все же, я в суд свидетелем приду.

«Молодец! Но он такой, а я другая. Вот почему, интересно, доброту и неконфликтность люди расценивают как слабость?»

«Надо же! Заступник нашелся! Этот бы точно сжег. Старая закалка. А, вообще, молодец! Труженик… уж сколько всего пережил… и ничего… не сдается».

— Ну, прощевайте, — сказал сосед и, дернув собачонку, энергично стал пробиваться к выходу.
— Всего вам доброго, — тепло попрощалась с ним Вера.

Автобус бодро попылил дальше по дороге. Она задумалась:

«Молодец! Но он такой, а я другая. Вот почему, интересно, доброту и неконфликтность люди расценивают как слабость? Не могут все быть деловыми, энергичными, рвать друг у друга из горла. И потом, зло порождает только зло. Это ведь так просто! Уступить и отойти в сторону — в этом, быть может, больше силы… и, вообще, в чем сила? — идти по головам или уступить...»

…После выходных на работе было просто невыносимо. За окном припекало, кондиционер плакал, разгоняя жару, но все равно было душновато, и полусонная Вера вяло печатала очередную сводку. Трое её коллег тоже тихо работали, когда в дверь заскочила энергичная начальница. Она была молодая, амбициозная и любила показать, «кто в доме хозяин», придираясь к каждой букве отчетов. В этот раз «девочкой для битья» стала Вера. Начальница начала ей выговаривать, по обыкновению, на повышенных тонах. Обычно Вера не спорила, но сегодня то ли от духоты, то ли от вчерашних своих дум, она поднялась со стула и негромко сказала:

— Не надо меня учить! Я на этом месте уже почти пятнадцать лет работаю и работу свою знаю. Но если вам не нравится, как я все делаю, просто скажите, и я найду другое место.

В кабинете повисла напряженная тишина. Начальница удивленно сглотнула, но быстро овладела собой и заверила Веру, что работой ее все довольны, и все её ценят, и нечего нервничать из-за ерунды, и что жара, и правда, действует всем на нервы. После ее ухода все помолчали еще немного.

— Аплодируем стоя! — сказала, наконец, немолодая бухгалтерша, сидевшая за соседним столом.
— А то! — подмигнула ей Вера и, сев на место, весело застучала по клавишам старенькой клавиатуры.