На главную
 
 
 

Сон из детства
Автор: Екатерина Подлесских / 27.11.2017

Перед обретением собственного дома хочется переосмыслить и вспомнить все, что было до этого.

Так случилось, что в моем детстве было так много разных домов, что я наверняка даже не смогу перечислить их все. В детстве мы с папой играли в игру «назови адрес», нужно было по порядку перечислить все адреса, по которым мы жили. Я много ошибалась в порядке и номерах квартир. Мне вспомнилась эта игра, а я не играла в нее лет двадцать, и захотелось повторить опыт, постараться вспомнить свои адреса.

Я родилась в посёлке Ивановка Одесской области. Это в Украине. Но по такому адресу я никогда не жила. Просто мама нас с сестрой там родила. Наша мама из поселка городского типа Буялык, что тоже в Одесской области.

Мама всегда подчеркивает, что родилась она не в селе, а в поселке городского типа, в отличие от папы, который на это отвечал, что он родился в поселке типа поселка городского типа. Нашу маму для родов направляли из того самого Буялыка в Ивановку — поселение побольше, потому что это был районный центр и там была района больница, а у мамы — отрицательный резус.

Может быть, поэтому, а может быть, потому что мама была единственной дочерью директора угольной станции, но на роды ее отправляли в Ивановскую больницу. Поэтому и появилась эта запись в моем паспорте. Больше я никогда на Ивановке не была. Но вот этим летом попала туда проездом.

Красивые там места. Это и есть моя историческая Родина. Я много ожидала от этой поездки. Думала, что почувствую что-то особенное в том месте. Но нет. Ничего. Я пыталась заглянуть вглубь себя, сказать самой себе: «Это же твоя Родина, ты здесь родилась», но нет. На самом деле не сработало. Я гораздо больше чувствую себя на Родине в Кировской области, где родился папа. Там все люди на меня похожи, у всех светлые волосы, очень белая кожа и широкие носы. И говор местный мне очень нравится.

Сколько-то месяцев мы с мамой жили в доме ее родителей по улице Театральная. Меня даже в самом раннем детстве удивляло, почему в деревне, т.е. в поселке городского типа есть улица Театральная. Но я так и не знаю ответа на этот вопрос, а театр люблю с детства. Про дом дедушки и бабушки я помню многое. Он был большой. Хотя, конечно, он только казался мне большим, еще казалось, что в нем бесконечное количество комнат, хотя было их там только четыре.

Во дворе дедушка построил для нас с сестрой теремки. Это были самые настоящие деревянные домики для игр.

Во дворе дедушка построил для нас с сестрой теремки. Это были самые настоящие деревянные домики для игр. Оба теремка были полны игрушек. А один из них был отделан вагонкой. Дедушка покрасил каждую досточку в какой-то яркий цвет.

Я хорошо помню, как мама и бабушка пытались его отговорить, но он красил методично, последовательно. Не думаю, что дедушка был настолько большим знатоком детской психологии, что каким-то специальным особым образом мог подобрать цвета и их сочетания, чтобы нравилось детям, но этот яркий теремок привел нас с сестренкой в полный восторг.

Дедушка Петя совершенно нас обожал, души не чаял и засыпал всевозможными подарками. Мы часто бывали в этом доме. Несколько раз в год. Но жили всегда с родителями.

После Бугских хуторов и Буялыка (это первые места службы моего папы) он решил преодолеть невероятное различие между ним и мамой. В том смысле, что у мамы уже было высшее образование, а у него еще нет. Папа поступил учиться в Киевское высшее военное авиационное инженерное училище, и мы поехали жить в общежитие при этом училище.

Наш адрес в Киеве был по улице Фучика. Мне в детстве очень нравилось это слово. В игре я никогда не забывала этот адрес. Он был моим любимым. Фучика, фучика, фучика... Я испытала смешанные чувства, когда уже в университете нам дали прочитать и выбрать какие-то особые придаточные предложения из текста про великого разведчика Юлиуса Фучика.

В Овруче мы снимали какой-то очень маленький дом. В нем была большая печка. Это мне страшно нравилось.

Из жизни в киевском общежитии у меня остались весьма обрывочные воспоминания. Я помню очень длинную комнату. Помню большие посылки от дедушки с бабушкой, которые мы тогда регулярно получали. Помню некоторых соседей.

После учебы в училище папу направили служить в город Овруч. Даже не представляю, где это, какая это область. В Овруче мы снимали какой-то очень маленький дом. В нем была большая печка. Это мне страшно нравилось. Мама топила ее дровами, которые мы могли брать у хозяев. Видимо, это входило в арендную плату.

В Овруче у меня были друзья из соседних домов. Больше всего запомнился мальчик Толик, у которого были черные варежки на резиночках и постоянный насморк. У нас с сестрой никогда не было варежек на резинке. Наверное, мы были достаточно внимательные и аккуратные и не теряли варежки. А мне нравилось, как Толик с ними играл: доставал, растягивал...

После Овруча мы переехали жить в Коломыю. Это в Ивано-Франковской области, в Карпатах, на западе Украины. Этот город и людей, которых я в нем повстречала, я помню хорошо. Вот адрес, правда, совсем не помню. В этом городе все говорили только по-украински. Это меня сильно удивило, ведь я знала, что Одесса, куда мы часто ездили, — это тоже Украина, но там все говорили по-русски.

А в Коломыи все говорили по-украински. Но я как-то очень быстро освоилась. С нашими друзьями и соседями Виталиком и Ирой Зайцевскими мы с сестрой говорили на их языке, как-то это само пришло. Думаю, что такое с иностранным языком бывает только в дошкольном детстве.

Когда я возвращалась из школы, то видела маму в огромное окно пристройки и стучала. Мама открывала, мы обедали.

В Коломыи мы снимали маленький однокомнатный флигель во дворе у чудной женщины, Марьи Андреевны. У нее тоже было две дочери, только уже совсем взрослые, Орыся и Оксана. Орыся жила отдельно, приходила только в гости иногда, она была не замужем и у нее не было детей, что очень огорчало Марью Андреевну, она делилась переживаниями по этому поводу с мамой, а я всегда любила слушать взрослые разговоры, и, как мне казалось, совершенно все в них понимала. Мне совершенно не было жаль, что Орыся не замужем, я только не понимала, как это возможно. Она ведь такая красивая и одевалась именно как деловая женщина, а в те времена это была редкость.

В нашем флигеле не было как таковой кухни, мама готовила в пристройке. Помню, там всегда было холодно. Когда я возвращалась из школы, то видела маму в огромное окно пристройки и стучала. Мама открывала, мы обедали. Очень организованно, все должно было быть съедено до конца, а потом можно было «одну конфетку на половинку» или «один квадратик шоколадки на половинку».

После обеда я делала уроки. Именно за круглым столом в этом флигеле я выучила текст гимна Советского Союза. Это была совершенно ужасная история. Я так до конца и не понимаю, правильно ли это было — заставлять детей учить слова гимна. Конечно, это воспитывает патриотизм. Но я пыталась его запомнить как китайскую грамоту. Отдельные слова вроде были и понятны, но общий смысл совершенно не воспринимался. Никаких ассоциаций в моей первоклассной голове (я же в первый класс в Коломыи пошла) ни одна строфа не вызывала.

С Коломыей у меня связано все, что может быть связано с первым классом. Свою учительницу — Серафиму Александровну Аглямову я вспоминала потом очень часто. Это был потрясающе добрый учитель. Я не очень хорошо училась в первом классе, некоторые буквы писала в другую сторону. Но она как-то успокаивала моих родителей, говорила, что она уверена в моих способностях. Я очень удивилась, что многие из того моего первого класса меня помнят, пишут послания в социальных сетях, даже приглашают приехать.

Я очень удивилась, что многие из того моего первого класса меня помнят, пишут послания в социальных сетях, даже приглашают приехать.

После Коломыи мой папа поступил в военную Академию имени профессора Жуковского, и мы на два года его учебы поехали в Москву. Жили мы в Лианозово. В большом типовом доме, отделанном голубой плиткой. Дом мне очень нравился.

Мы жили с подселением. Т.е. у нас были соседи, тоже семья из четырех человек, только у них было два мальчика намного младше нас. Наша соседка тетя Таня запомнилась мне своим веселым нравом и огромным количеством подруг, а еще тем, что она голосовала за Жириновского. Это был очень экстравагантный поступок в 1990 году.

Вся школа в Москве состояла из детей военных — слушателей московских военных академий. Все классы были очень мобильны. В них постоянно менялся состав учеников. Мой папа учился на ПРИСе — подготовка руководящего инженерного состава, но мы с Наташкой думали, что в конце учебы ему приз дадут.

В Москве первый раз в первый класс пошла моя сестра. Ей досталась совсем не Серафима Александровна, добрая, ласковая и мудрая, а Оксана Евгеньевна — молодая, одетая в черный кожаный костюм, с невероятными стрелками и начесом. Такая столичная первая учительница. Наташа ее страшно боялась и была права. А я запомнила мою учительницу немецкого языка из московской школы.

Именно здесь я начала учить немецкий. Тогда все родители сильно настаивали на том, чтобы дети учили английский, а мои родители как-то не пошли в школу ругаться по этому поводу, и я стала учить немецкий. Наша группа была значительно меньше, чем английская, всего пять человек, что очень сказалось на качестве обучения. Учительница была молодая и очень красивая, с модной короткой стрижкой. Я ее просто обожала.

Тогда все родители сильно настаивали на том, чтобы дети учили английский, а мои родители как-то не пошли в школу ругаться по этому поводу, и я стала учить немецкий.

Как-то она вызвала меня к доске заполнять кроссворд. Мне нужно было написать слово «учительница» по-немецки. А в этом слове есть буква, которая пишется, но не произносится, я написала правильно, каким-то чудом, из чего моя учительница сделала вывод, что у меня есть способности. Я так это запомнила, так в это поверила. Вот могу говорить теперь по-немецки очень прилично, спасибо Ирине Александровне.

После папиной академии мы переехали в Ташкент. Там мы снимали двухкомнатную квартиру в районе Чиланзар. В Ташкенте мне жить очень понравилось. Это была большая экзотика. Многие носили национальную одежду, на голове очень много косичек. Ели плов руками за большими столами на маленьких ножках. Было очень тепло. У нас даже была летняя форма, которую мы носили до самого декабря.

В школе мне очень нравилось, несмотря на то, что пришлось учить узбекский язык. Это мне было сложно, особенно если учесть, что для других детей он был вторым родным. Ташкент — это чуть ли не единственное место из всех, где прошло мое детство, куда мне действительно хотелось бы вернуться. Удивительно, что в той школе узбекские и корейские дети приняли меня гораздо лучше и радушнее, чем позже дети в школе в Ростовской области.

В Ташкенте перед самым получением собственного жилья нас застигло известие о перевороте, путче и распаде Советского Союза. Это был полный крах, страшное время для нас. Часть как-то спешно стали выводить неизвестно куда, папе предлагали принять присягу в узбекской армии... В общем, полный хаос. И посреди этого хаоса случилось чудо, которое, наверное, спасло нашу семью.

Каким-то чудом мы получили вызов, а затем и визы, и с двумя пересадками мы добрались тогда до папы и до Германии.

Папа получил перевод в Германию. Это было действительно чудо, потому что войска из Германии уже выводились. Мы в очередной раз собрали контейнер и отправили, папа уехал, а мы с мамой остались втроем в этой съемной квартире только с одним диваном, даже без холодильника, а в Ташкенте это совершенно невозможно, ждать вызова для визы. В это беспокойное время, когда все учреждения прекращали свою работу и Узбекистан становился независимым государством. Мы ждали этот вызов очень долго. Три месяца. Все это время с папой не было никакой особенной связи. У нас не было телевизора, и мы читали. Вернее я читала маме и Наташе вслух. Я брала книги в библиотеке. Мы прочитали почти всего Вальтера Скотта, но больше всего и мне, и маме, и Наташе запомнился роман «Сестра Кери» Теодора Драйзера.

Каким-то чудом мы получили вызов, а затем и визы, и с двумя пересадками мы добрались тогда до папы и до Германии. Там было хорошее и спокойное время для нашей семьи. Хотя даже там мы сменили два военных городка. В немецких школах у меня появились настоящие друзья. С некоторыми из них мы общаемся до сих пор. С некоторыми потом учились вместе в старших классах в Миллерово. Это бывает в военных городках.

В Германии мы жили в Рехлине и Темплине. Ездили на экскурсии, изучали и привыкали к европейской жизни и начали красиво одеваться. После Советского Союза это было очень удивительно. У меня были джинсы-резинки тогда, когда я даже не знала, что это такое. В Германии в городке был чудный клуб для детей. Типа дома пионеров. Там было много кружков, я, конечно, ходила на шахматы, победила во всех соревнованиях, что было не мудрено после шахматной школы в Коломыи. А одаренные дети там сочиняли песни. Я помню один куплет:

Это было серьезным испытанием для нас — расставаться с друзьями навсегда, смотреть, как сносят наш клуб, наши дома.

«Гарнизон мой, гарнизон,
Лучше всех на свете он.
И не будет превзойден
Гарнизонный детства сон».

Он действительно не был превзойден. В этих двух гарнизонах у меня появились настоящие друзья и первая любовь. А вот адрес свой в Германии вообще не помню. Есть энтузиасты среди моих друзей, кто все разузнал, про места, где мы жили. В Германии и сейчас эти дома заброшены. Это было серьезным испытанием для нас — расставаться с друзьями навсегда, смотреть, как сносят наш клуб, наши дома. Да еще эта песня, дико популярная в те годы.

Ах, как хочется вернуться,
Ах, как хочется ворваться
В городок.
На нашу улицу в три дома,
Где все просто и знакомо
На денек.
А когда дома сносили,
Мы с тобой, мой друг, шутили:
Не беда.

Одна совершенно чудная и незабываемая история связана у меня с городком. Моя подруга Вероника встретила в городке в восьмом классе любовь всей своей жизни. Это был девятиклассник, профессиональный танцор, который ездил с концертными программами по другим городкам, спортсмен и умнейший мальчишка Женя.

Их первое свидание было, правда, не очень хорошим. Вероника вернулась домой в слезах. На мои расспросы она ответила только одно:

Мы с Никой тогда сделали первые выводы о мужской выдумке и первый раз сформулировали для себя: «Мужчинам верить нельзя».

— Он не пришел.

Видимо, я уже тогда что-то понимала в отношениях между мужчиной и женщиной, между таким мужчиной, как Женька, который являлся кумиром всех девочек городка и, что большая редкость, заслуженно. Я предложила Веронике в следующий раз при встрече с ним подойти и сказать:

— Жень, ты, наверное, страшно злишься, ну прости меня, я не смогла прийти. Друзья задержали.

Идея Веронике понравилась очень. Но что же она рассказала мне на следующий день.

— Кать, представляешь, я, значит, перед ним извиняюсь, а он даже пары секунд не подумал, даже виду не подал и говорит мне: «Я, говорит, тебя весь вечер прождал, не терял надежды».

Мы с Никой тогда сделали первые выводы о мужской выдумке и первый раз сформулировали для себя: «Мужчинам верить нельзя».

Однако после этого они очень трогательно дружили, были не разлей вода, виделись каждый день на протяжении полутора лет, пока городок не стали выводить из Германии. Жениного папу направили в Латвию, а Вероникиного в Ростовскую область. Мы снова встретились с ней, когда учились в Ростове, через три года, после Германии.

А какой неожиданной и счастливой была встреча Жени и Ники! Каким-то странным образом он тоже оказался в Ростове. Но не знал, что Ника здесь живет и учится. Мы встретились случайно, на улице. Я дала ему контакты. Тогда не обменивались мобильными телефонами, их еще не было. Я дала Жене Никин адрес. Они были вместе несколько лет. Вместе учились, работали, перебирались в Москву и расстались только лет через десять по совершенно взрослой и банальной причине.

После Германии мы попали в Миллерово.

Это маленький город в Ростовской области. Там мы жили на Максайке в съемной квартире и в городке имени Ефимова, когда нам, наконец, дали собственную квартиру.

В этом городе я впервые узнала, что такое детская жестокость, что такое «местные» и «чужие», что такое «самая умная? Езжай обратно, откуда приехала». Странно, но ни в Ташкенте, ни в Германии мне так никто не говорил. Все закончилось, когда открыли нашу отдельную гарнизонную школу. Но это уже история про старшие классы и университет, то есть совсем другая история. Да и с папой в игру про адреса в Миллерово мы уже не играли.

Мне было так удивительно и чудно, когда мой муж привез меня первый раз к себе в станицу и показал свою школу, в которую он ходил с первого по десятый класс. Из одного и того же дома, по одной и той же дороге, к одним и тем же учителям.

Не представляю себе, как это.

Картина Наташи Патрик



 
 

Что не так с этим комментарием ?

Оффтопик

Нецензурная брань или оскорбления

Спам или реклама

Ссылка на другой ресурс

Дубликат

Другое (укажите ниже)

OK
Информация о комментарии отправлена модератору