Осень двулика. Она напоминает мне памятник Гофману, увиденный в приморском городке: творец с неограниченной фантазией и законопослушный прусский юрист. Вот и осень, с одной стороны — добрая сказочница, радующая глаз своим разноцветьем, с другой — дама хмурая и депрессивная, — злюка, одним словом. Я люблю только первый лик осени, — «бабье лето», второй же всегда наводит тоску.

История эта произошла в теплом сентябре прошлого года, а вспомнилась сейчас, когда ночью пробегали теплые ливни, а днем пригревало осеннее солнышко, и «тихая охота» поманила в лес.

Вот и тогда я отправилась по грибы. Мне нравится бродить по лесу в одиночестве, когда не надо отвлекаться на ауканье и можно окунуться в колобродье мыслей. Заблудиться в этом лесу невозможно: обязательно выйдешь на дорогу или к дачным участкам. И бояться нечего — людей как в парке, звери не водятся, разве белка нечаянно швырнет шишкой. А воздух какой! Кажется, его пить можно. И красота душу радует — на зеленом фоне начинают золотиться листки берез, осины одеваются в багровый наряд, а гроздья рябины рыжие, как шерстка моей кошки. Увидишь хороший гриб — и сердце замирает. В такие минуты жалею, что не дал мне Бог талант художника.

Брела я по осеннему лесу и думала о том, что дети мои не любят такое времяпрепровождение, им бы лучше за компьютером сидеть целыми днями, а ведь маленькие с удовольствием со мной ходили. Лезли мысли о неотвратимо приближающейся пенсии, которая будет с гулькин нос, и все равно работать придется. А то бы уйти на заслуженный отдых и гулять каждый день вот так все «бабье лето».

Неожиданно эту знакомую песню леса нарушили посторонние звуки. Я прислушалась, показалось — это птица так странно поет, как будто шепчет что-то.

Интересно, по-моему, в Европе едят только шампиньоны, искусственно выращенные, и в лес по грибы европейцы не ходят. Разве, может, в Финляндии? Никогда я не хотела уехать из своей, пусть нищей и больной на всю голову страны. Эти минуты общения с природой гасили весь негатив современной жизни. Под такие «мысли-скакуны» я радовалась каждому найденному грибку и наслаждалась прогулкой.

Брела и слушала шорох опавших листьев, скрип треснувшей под ногами ветки, загадочный шелест осин. Неожиданно эту знакомую песню леса нарушили посторонние звуки. Я прислушалась, показалось — это птица так странно поет, как будто шепчет что-то. Но по мере приближения к источнику непонятных звуков, все отчетливее различались горькие всхлипывания.

В глубокой воронке, оставшейся со времен войны, на корточках сидел ребенок и горько плакал. Таких «грибов» мне еще находить не приходилось.

— Ты чего? — спросила я. — Никак не выбраться? — от рыданий он даже ответить не мог, только головой закивал. — Не плачь, я тебе постараюсь помочь.

Протянув руку, поняла, что мальчику никак не дотянуться. Тогда я стала снимать с джинсов ремень, а мальчишка сквозь всхлипы тихо спросил:
— Тетя, ты меня бить будешь?
— Да что ты, малыш, я тебе спущу ремень, а ты цепляйся, только крепко держись. Попробуешь?

Ноги ребенка скользили по глинистой почве, несколько раз он срывался обратно в яму, видно плохо зацепившись за ремень, но совместными усилиями нам удалось достичь успеха. Всхлипы слышались все реже.

— Как тебя зовут? — я смотрела на чумазое личико, и сердце сжималось от жалости: сколько же неприятных минут ему пришлось пережить в этой яме…
— Спасибо. — Мальчуган шмыгнул носом. — Лехой меня зовут, — он явно не знал, что делать дальше.
— А меня зови Алиной. Я не люблю, когда тетей называют. Договорились? Сколько тебе лет? — мальчик был совсем маленький.
— Шесть. На будущий год в школу пойду. — Леха плакать перестал.
— Как же ты здесь оказался? Сбежал от родителей, что ли?
— Я заблудился, — он опять шмыгнул носом. — Мы гуляли в лесу с мамой и дядей Толей. А потом сели в беседке перекусить. Я поел, и мне стало скучно. Лягушка скакала, я за ней пошел-пошел, она так смешно лапками дрыгала. И не понял даже, как в эту яму скатился.

Беседку около перекрестка двух лесных дорожек я знала, это не так далеко. Как же умудрились горе-взрослые потерять в лесу маленького ребенка?

— Как тебя зовут? — я смотрела на чумазое личико, и сердце сжималось от жалости: сколько же неприятных минут ему пришлось пережить в этой яме…

— Ты кричал?
— Сначала я испугался, что меня накажут, хотел вылезти сам и найти маму. Но все время соскальзывал и стал звать ее. Потом заплакал, страшно стало.
— Ладно, полдела мы сделали, теперь надо найти твоих родителей. Вы на чем в лес приехали?
— У дяди Толи здесь дача. Он нас на машине привез.
— Пойдем-ка к беседке, может, твои еще там. — Леха с надеждой посмотрел на меня.

Мальчонка потихоньку совсем успокоился и по дороге рассказывал о детском садике, о маме и дяде Толе, который с ними живет не так давно.

В беседке было пусто, и только валявшаяся на полу пустая бутылка из-под водки наводила на грустные размышления.

— Леш, а ты помнишь дом дяди Толи? Найти его в поселке сможешь?
— Смогу, это прямо у дороги, — как-то по-взрослому ответил малыш. И мне показалось, что не очень хочется ему оказаться в том доме.

Я взяла ребенка за руку, и мы пошли по лесной дорожке в сторону дачного поселка.

— Леш, а мама твоя работает? — поинтересовалась я. Не думалось, что Лешина мама злоупотребляет спиртным: мальчик был ухоженным и не производил впечатления заброшенности.
— Да, она диспетчер в таксопарке. А дядя Толя там таксистом работает. — Ответил Леша и важно добавил: — А я, когда вырасту, стану летчиком.
— Здорово! Будешь летать в разные страны. — Немного замявшись, я спросила: — А папа у тебя есть?
— Не-а. Мама сказала, мой папа растворился, когда узнал, что я рожусь, ой, родюсь. — Леха почесал затылок. — Мы с мамой и бабушкой раньше жили. А потом бабушка умерла. Теперь дядя Толя с нами живет. Мама говорит, что в доме должен быть мужчина — хозяин. Я тоже мужчина, только пока еще маленький. — Леха вздохнул. — А когда вырасту, сам буду хозяином. — Говорил мальчишка складно, не картавил. Настроение его изменилось, и о недавних слезах напоминали только тоненькие светлые бороздки на чумазой мордахе.

Я чувствовала, мальчонка подустал, да и мне легче идти по мшистому лесу, чем по утоптанной дорожке. Однако мы торопились, неизвестно, что предпримут взрослые для поиска ребенка. Я представила, как обрадуется мама мальчика…

Лишь только показались домики дачного поселка, Леха протянул руку и показал пальчиком:
— Алина, вот этот дом. Пойдем со мной, а то мама ругаться будет. — Мальчик заметно занервничал. Из калитки нам навстречу уже неслась молодая женщина. Она схватила Лешку за плечи и что есть сил начала трясти:
— Ах, ты гад такой! Изверг! Я уже в МЧС звонить хотела. Где ты был, паразит? — женщина сорвалась на визг, а мальчик снова заплакал.

— Ах, ты гад такой! Изверг! Я уже в МЧС звонить хотела. Где ты был, паразит? — женщина сорвалась на визг, а мальчик снова заплакал.

— Зачем вы так? — вмешалась я, — ребенок пережил такой стресс, а вы на него орете.
— А я как будто стресс не пережила! Уже не знала, что и думать. — Женщина не была пьяна, но я уловила запах алкоголя. — И вообще, что вы лезете не в свое дело? Это мой ребенок, и я знаю, как его надо воспитывать.

Вдруг Леха вырвался и прижался ко мне. Я увидела приближающегося к нам невысокого крепкого мужчину, явно хорошо поддатого, одетого в камуфляж. На ходу он вынимал из штанов ремень с тяжелой армейской бляхой.

— Я вот тебе покажу, как взрослых не слушаться. Запомнишь, что от матери нельзя ни на шаг отходить. — И, обращаясь к женщине: — Говорил же, никуда он не денется. А у тебя сразу истерики. — Я заметила: в глазах женщины метнулся страх, но она молчала, а мужик был уже совсем близко. Тогда я выступила вперед и твердо сказала:
— Не смейте бить ребенка! Уберите ремень сейчас же. Вам самим надо было получше следить за малышом.
— Да кто ты такая, чтобы учить меня, как с писюнами обращаться! А ну, пошла отсюда, пока и тебе рикошетом не досталось.

От такой наглости я сначала опешила, но уже в следующую минуту сообразила, что с такими людьми надо вести себя соответственно.

— Если вы сейчас же не уберете ремень, я напишу заявление в соответствующие органы, и вас, — я обернулась к женщине, — лишат родительских прав, а ребенка заберут в детский дом. Сейчас с этим строго.
— Толя, убери ремень, пожалуйста. Я не хочу лишиться сына. — Голос женщины дрожал.
— Подумаешь, нашла, кого слушать — тетку какую-то приблудную. — Но, тем не менее, ремень вернулся на место.
— Имейте в виду, я проверю, и если что, сниму побои. Надеюсь, вы оба поняли, Леша — это человек, который тоже имеет права. — Я нагнулась к мальчику, поцеловала его в щечку, потрепала по смешно торчащему хохолку. — Все у тебя будет хорошо, Леха… — Повернулась и пошла к своей машине.

Продолжать лесную прогулку мне расхотелось. На сердце кошки скребли, так жалко было Лешку. Ну, почему наши женщины впадают в крайности? Либо напрочь отказываются от личного счастья, обрушивая всю любовь на детей, делая из них самовлюбленных маменькиных сынков, либо устраивают свою жизнь, забывая о детях, разрушая их психику, — лишь бы муж был.

С востока потемнело небо, подул неприятный ветер, видимо, кончается «бабье лето», наступает хмурая злюка — заплачет серыми дождями, вся эта разноцветная красота пожухнет и ляжет под ноги. Будет совсем невесело.

Я уже подходила к машине, когда услышала торопливые шаги. Обернувшись, увидела Лешину маму. Теперь, когда лицо женщины не было перекошено гневом, я смогла разглядеть ее: совсем молодая, почти девочка, очень хорошенькая. Лешка-то на нее похож.

Теперь, когда лицо женщины не было перекошено гневом, я смогла разглядеть ее: совсем молодая, почти девочка, очень хорошенькая.

— Алина, хочу попросить у вас прощенья за свое поведение. Очень разнервничалась, когда Лешку потеряла. Я его так люблю… Не сдержалась. Извините.
— Ох, девушка, не у меня надо прощенье-то просить — у сына. Не позволяйте бить мальчишку. Он такой замечательный и очень вас любит.
— Я для себя все решила: если Толя хоть раз тронет Лешку, я уйду. Лучше одна буду с ребенком.
— Все правильно. А на Толе этом свет клином не сошелся. Крест на личной жизни ставить не надо, главное, чтобы было хорошо и вам, и Леше.
— Спасибо вам за сына, он назвал вас доброй волшебницей. — Она улыбнулась и протянула мне пакет с душистыми краснобокими яблоками.

На душе стало легче. И небо снова посветлело, тучи как-то рассосались. Это значило, что сказочница-осень еще собиралась нас порадовать своей классической красотой.

Сколько потом ни проходила мимо знакомого дома, не видела там ни Лешки, ни его мамы. Надеюсь, все у них в порядке.