Случалась ли с вами когда-нибудь такая история? Вы собираетесь на дачу, полную предвкушений эротического порядка, нежных рассветов, томных и долгих подмосковных закатов, романтики шашлыка на открытом воздухе из рук без пяти минут любимого. И уже из этой отправной точки вас преследуют мысли о другом. О другом… О том, кто позволял себе роскошь быть ребенком и сумасшедшим, и единственным недостатком которого было то, что не за свой счет…а чаще всего за ваш. Но вы мучительно отрезаете момент предъявления счета, потому что в других всегда любите то, чего не хватает в вас самих.

И вот вы приезжаете на дачу, надеясь заглушить память двойной порцией дачного идиллического счастья. Но события развиваются примерно в таком ключе. Выходит друг, владелец дачи, и представляет вас своей маме. Затем доводит свой имидж дачника со стажем с девизом "Все на даче сделай сам!" до совершенства, надев зеленую бандану и взяв в руки моло-ток, и отправляется доделывать некое сооружение. Персонаж, пригласивший на дачу, не может сидеть на месте ни минуты, сила из него бьет ключом. Он мечтает заняться каким-либо общественно-полезным трудом и удаляется с дачной сцены мыть машину. Вы остаетесь сидеть под зарослями подмосковного и от этого, видимо, дикого винограда. Вы слышите как шелестят листья, интуитивно чувствуете, как собирается дождь. Он несмело подкрадывается и, в ожидании, замирает на несколько часов… он боится того же, чего и вы… что, если не возьмет сейчас себя в руки - разразится рыданиями с громом и молнией. А вы все сидите, и все думаете, и пытаетесь взять себя в руки.

Вы думаете, а как бы это сделал он? Он, этот полусумасшедший полуребенок, для простоты названный N, не как бы он взял себя в руки, а вас… он мог бы это сделать тридцатью разными способами с одним результатом, он нашел бы те нервные окончания, от которых сладкая дрожь еще долго разливалась бы по вашему телу…

Персонаж, моющий машину, Л, невероятно непонятен или непонятно невероятен. Скоре всего, и то и другое. Он создан из каких-то непонятных вам деталей, они абсолютно чужие, но вы с неимоверной настойчивостью лезете в эти железки и пытаетесь понять. Он кажется вам интересным, но не живым. Живым был N. Но вам хочется понять все до конца и вы даже не догадываетесь спросить себя: "Что мне нужно, чего я хочу? Понять этот мир болтов и гаек и звучать с таким же скрежетом или понять, что в мире, как писал кто-то и, скорее всего, из классиков, есть вещи, которые мне совершенно не нужны?" Однако, вы безумно боитесь ответственности за собственную жизнь, потому что все пути к N отрезаны, и, собственно, больше нет таких живых, которые бы с похожей нежностью могли бы ждать вас. Пути к N отрезаны его собственным предательством.

Вечером ужасный холод, вы сидите на улице. Закутываетесь в какую-то солдатскую шерстяную шинель с темным и богатым прошлым, слегка согреваетесь. Не настолько, чтобы почувствовать себя комфортно, но настолько, чтобы провалиться в сон, и уже там почувствовать себя лучше. Во сне вы встречаете N. Он бежит к вам навстречу, распахивает объятья и обнимает всем пульсирующим и теплым пространством вокруг себя. Вы рассказываете ему про Л., что с ним вы пытаетесь сделать невозможное - остаться в его мире и при этом остаться собой. N отвечает, что это и правда невозможное, и улыбается самой нежной из своих улыбок. Его чувственные губы расплываются, и вместе с ними расплывается все вокруг. Хорошо, что это сон, думаете вы, и здесь у меня нет под ногами земли, а то она бы точно уплыла, а я бы наверное испугалась невесомости и такой кундеровской невыносимой легкости бытия. Вы уверены, что это сон, потому что все еще чувствуете вкус предательства N… И тем не менее, на этот короткий тайм вы счастливы.

Однако ничто не длится вечно и Л. будит вас. Скорее всего он не хочет, чтобы вы были счастливы. Не потому что он плохой и циничный, а потому что с высоты своих лет, он все взвешивает и не понимает, что хорошего лично для него может обломиться из вашего счастья. Пока он занимается своими мелочными расчетами, друг собирает вещи и все отправляются спать. Вы ложитесь вместе с Л. и понимаете, что уже внутренне готовы ко всему самому лучшему, что может произойти между вами. Но между вами не происходит ничего. Всю ночь вы не можете уснуть, вы слышите чудовищный храп Л., и мучительно помните теплоту и нежность рук N. Вы всю ночь сходите с ума, видите, как едет ваша собственная крыша и глумливо машет вам ручкой, описывая в воздухе всю невозможность своего возвращения. Позже выяснится, что при всей мелочности расчетов и предусмотрительности, Л. забыл купить презервативы, а у вас начнется истерика, когда вы скажете ему, что они лежали в вашей сумке.А утром просыпается Л. и целует вас в лоб, отчего вы еще больше чувствуете себя трупом, и говорит, что идет ставить чайник, а вам советует еще поспать. И вы, развращенная кучей нежнейших любовников, для которых чай в постель всегда был символом трепетной заботы, которая должна компенсировать все половые неудачи, которые, как вы считаете, не существуют по определению, потому что оба партнера все-таки люди, ждете не просто чая, а завтрака с обедом в одном флаконе. И счастливо засыпаете.

А во сне опять приходит N, его глаза смеются, и небольшие морщинки расходятся теплыми лучиками, в то время как уголки губ слегка подрагивают. Он с видом величайшего провокатора спрашивает, зачем вам эти мазохистские утехи??? А вы в запале отвечаете, что это не мазохизм, и что нельзя обвинить человека в том единственном, что он должен сделать в своей жизни - остаться самим собой, и вам интересно понять другой мир. Но на ваших губах, все еще сильнее, чем самая стойкая помада, держится вкус предательства N, и когда он уходит, вы объясняете оставшейся и уставшей пустоте, что вкус неземного счастья успел срастить со вкусом мерзости и гадости, и видимо подсознательно вы ищите какое-нибудь тупое по своей сути несчастье, чтобы оно заставило исчезнуть с губ этот ужасный вкус.

Вы просыпаетесь от падающего рядом тела Л. и удивленно на него смотрите. Далее он ставит вас в тупик репликой: "Ты иди попей чайку, найди себе что-нибудь поесть, все уже поели. А я пока посплю". Как закоренелый холостяк, он не может спать с кем-то, впрочем, как и вы, и не надо считать N.

Вы в шоке. Просто в шоке. Вы выползаете на улицу и методично одну за другой докуриваете все сигареты в пачке. Потом вы обедаете и возвращаетесь домой. Еще позже вы пытаетесь отгадать загадку ваших собственных желаний, узнать, чего вы хотите, что вам нужно, и на фиг вам сдался Л, с его придурочным и предсказуемым на десять фраз вперед миром? И в ре-зультате даете тот самый ответ, который дали пустоте пространства, которое покинул N. Вы тихо говорите в никуда: "Вкус счастья безнадежно испорчен. А сейчас я исследую вкус несчастья". И вот вы сидите и исследуете, а потом впадаете в депрессию и кружитесь в суицидных настроениях. И при этом четко понимаете, что нельзя подняться, пока не упадете до конца. И падаете. И читаете всякий бред таких же как и вы, который попадается на вашем пути. А это не литература, это - арт-терапия. Человек что-то испытал и ищет соответствующую историю. Все как по Фришу.