"Спасибо Вам и сердцем, и рукой за то,
что Вы меня, не зная сами,
так любите…"
М. Цветаева

"Как тебе не стыдно! Паршивка такая!", - Ты кричала на меня за то, что я не так говорю, не так смотрю, не так дышу…
Сколько себя помню, Ты почти всегда была чем-то недовольна. Не то сказали, не туда пошли, не так живете. Злой взгляд, хмурое лицо, резкие слова. "Провалиться вам всем в Тресподни!", - это Твое любимое ругательство. То, что Ты толком не знала слова "Преисподняя", заменяя на более удобное для языка "Тресподни", вызывало у меня не улыбку, а только раздражение.
"Господи! Когда Ты уже заткнешься?!", - это я обычно бормотала себе под нос и закрывалась у себя в комнате. Иногда меня прорывало. Тогда ругань шла "по-черному".
Ты ненавидела мужчин. Может, потому, что всю жизнь прожила одна. Муж погиб, когда Тебе было 33 года. Я помню, как доставалось моему отцу. Он был виноват всегда: когда ел, спал, читал или смотрел телевизор. Потом таким же "тунеядцем" стал мой муж.
Единственным, кто вызывал у Тебя подобие улыбки, был мой маленький сын. Ты часто брала его на руки, баюкала, что-то тихонько мурлыкала, и мне доставалась очередная порция упреков о неправильном уходе за ребенком.
Иногда сквозь пелену недовольства пробивался маленький лучик доброты. Тогда ты готовила что-нибудь вкусное, гуляла с малышом и даже стирала рубашки моего отца, что уж совсем выбивалось из обычного течения жизни. Многое бы я отдала тогда за то, чтобы так было всегда. Но твой характер не мог долго терпеть такой "идилии". Тебе чего-то не хватало. Ты придумывала повод для скандала. Все начиналось сначала…

Однажды, несколько лет назад, мы с мамой сидели на кухне и болтали на свои "женские" темы - сначала "тряпки и деньги", потом "мои муж и сын", далее "мужчины вообще" и "как без них плохо". Когда мы вспомнили Тебя, мама погрустнела, а потом начала рассказывать, каждым словом вызывая у меня странные противоречивые чувства, если не сказать шок…

"В маленьком окошке, расположенном под потолком, были видны только ноги прохожих - стоптанные валенки, видавшие виды туфли, иногда щеголеватые ботинки. В подвальном помещении со старенькой печью жила ваша семья: Ты - маленькая женщина с вечно уставшими глазами, и две дочери - Нина и Тоня. У Тебя были красивые темные волнистые волосы, которые Ты зачем-то всегда собирала в "култышку", пряча такое богатство.
Старая узкая кровать, на которой спали девочки, днем аккуратно укрывалась единственным приличным покрывалом. Газовая горелка служила слабым источником света и "грелкой" для детских ручонок в холодные зимние вечера.
Твой муж уехал в Москву на заработки. Обещал перевезти вас к себе, как только устроится.
В июне сорок первого мужа сразу взяли на фронт.
От голода вас спасала коза Нюрка, которую берегли и бережно хранили от людских глаз. Пятилетняя Нина иногда подметала лестницу соседнего дома, где жила зажиточная по тем временам семья. За это девочка получала какое-нибудь лакомство. Кусочек яблока был праздником.
Уже осенью того же года в ваш дом ворвалось горе. Маленькая бумажка с фронта - "Пропал без вести" - оставила дочерей без отца. Девочки, не знавшие об этом, тогда никак не могли понять, почему Ты так сильно плакала.
Уральский городок, куда переехала Ваша семья из Елабуги, встретил вас дождями и хмурыми лицами. Но вам "повезло". В 8-метровую угловую комнату в одном из деревянных бараков входили кровать, диван и даже стол. Перемещаться по "хоромам" можно было только боком. Но Тебя радовало и такое жилье…
Возить на тележке кипы тетрадей стало Твоей работой. На гроши, которые платили на целлюлозно-бумажном комбинате, вы кое-как существовали. Девочки пытались учиться. Но читать, а тем более, писать на голодный желудок было практически невозможно.

Все изменилось в сорок шестом. Однажды Ты как-то необычно медленно вошла в комнату, прижимая к груди сложенный вчетверо листок. Долго молчала. Потом, глядя на притихших дочерей, еле выдавила из себя застрявшие в горле слова: "Ваш отец жив. Он был в плену. Вернулся домой". Об этом Тебе написала подруга из Елабуги. Девочки плохо помнили отца, поэтому не знали, как себя вести, радоваться ли такому известию.
Потом были частые письма от мужа: "Люблю вас, но приехать не могу. Выезжать из города не разрешают. Должен каждый месяц отмечаться в военкомате". Поехать в Елабугу вы тоже не могли. Не было денег на билеты.
Твои глаза стали темнее от слез. Теперь Ты часто сидела у окна, задумчиво глядя в темноту стекол. Девочки старались не беспокоить тебя, говорили тихо.
Однажды Нина подслушала ваш разговор с соседкой. В Твоих словах слышалась горечь. У мужа была другая женщина! Теперь она была его женой.

Со временем весточек приходило все меньше. Но, видимо, они все-таки были. Потому что однажды Ты сказала 9-летней Нине: "Собирайся, поедешь к отцу". Присматривать за ней согласилась знакомая женщина. Неизвестность сильно пугала девочку. Она хотела увидеть отца. Но ехать одной неизвестно куда?
На пристани Нине все время хотелось плакать. Чтобы не расстраивать Тебя, она убегала к воде и там давала волю слезам. Потом были трое суток в душном и тесном помещении на пароходе.
На пристани в Елабуге - незнакомый плачущий седой мужчина. Отец. Дома он все время гладил Нину по голове и говорил: "Ну что же делать, доченька? Так получилось!"…

Ты больше так и не вышла замуж. А эту историю мне рассказал мама Нина.
Я думала, что совсем не люблю Тебя.
Тогда почему сейчас я так скучаю по Тебе? Почему я ищу знакомые черты в каждой старушке? Почему вспоминаю не ссоры, а стаканы ягод, которые Ты покупала мне маленькой летом? Щепотки из картошки, чеснока и колбасы, которыми Ты кормила меня прямо с рук? Песни, которые Ты пела моему сыну?
Я не сказала тебе главных слов, которые должна была сказать!
Я люблю тебя, бабушка!