Валя с беспокойством оглянулась по сторонам. Тревога, словно туман, клубилась и поднималась со дна души. Она остановилась среди аллеи и, чтобы немного успокоиться, начала глубоко вдыхать и выдыхать прохладный морозный воздух. Со стороны это выглядело странно: взрослая женщина стоит как вкопанная и дышит будто загнанная лошадь. Плевать, подумала Валя, хотя она, как и многие неуверенные в себе люди, была зависима от мнения окружающих. Валя вдруг почувствовала странный прилив сил, а вместе с ним — острую веселость и даже какую-то бесшабашность. Захотелось танцевать, и она, резво застучав по брусчатке полуистертыми каблуками, пустилась в пляс. Мамаши, прогуливавшиеся с колясками, возмущенно поджали губы и перешли на другую аллею. Скатертью дорога, подумала Валя, место не купленное.

И вдруг она увидела красную точку. Она так ясно замелькала у женщины глазами, будто Валя смотрела на экран видеокамеры. Красная точка странно подрагивала, то приближаясь, то удаляясь, и вдруг стала расти. Валя поняла: началось. Ну почему у нее всегда так! Знает симптомы и все равно пропускает начало приступа!

Дрожащими руками Валя полезла в сумку. Лекарства то ли не было, то ли она не смогла его найти.

У Вали задрожали руки. Спокойно, спокойно, приказала она себе, чувствуя, как безудержное веселье охватывает ее все сильнее, а красная точка разрастается до размеров Вселенной. Выпить лекарство, быстрее. Дрожащими руками Валя полезла в сумку. Лекарства то ли не было, то ли она не смогла его найти.

Домой, пока приступ безумия не охватил ее полностью и она еще способна адекватно воспринимать действительность.

Валя поспешила на трамвайную остановку. Не заметила низко свисавшую ветку ивы, и та больно хлестнула ее по лицу. Валя оторвала ветку, бросила на землю и, яростно рыча, начала топтать ее ногами.

Какой-то мальчуган, первоклассник, наверное, уставил на нее наполнившиеся ужасом голубые глазенки и застыл, не в силах сделать ни шагу. Это немного отрезвило Валю. Она оставила в покое злополучную ветку и поспешила дальше к остановке. Нужно сосредоточиться, подумала женщина, это помогает хоть немного отдалить приступ. Она начала декламировать стихи, сказку Пушкина о мертвой царевне и семи богатырях. Сначала про себя, потом вслух. Это ничего, пусть люди смотрят, все лучше, чем броситься на кого-нибудь с кулаками или снова пуститься в пляс среди улицы.

Декламация помогла. Красная точка перед глазами немного уменьшилась, ярость слегка улеглась, веселья поубавилось. Если ничего не случится, она без приключений доберется домой.

Пригромыхал трамвай. Слава Богу, полупустой, подумала Валя. Она уселась в самом последнем ряду на угловое сиденье. Лишь бы никто не подсел, только б меня никто не трогал, молилась Валя. Обошлось.

Декламация помогла. Красная точка перед глазами немного уменьшилась, ярость слегка улеглась, веселья поубавилось.

Квартира встретила Валю гробовой тишиной. Квартирантка, девочка-студентка, которую Валя взяла, чтобы окончательно не свихнуться от одиночества, еще не пришла с занятий. Ну и хорошо, подумала Валя, судорожно открывая кухонные шкафчики в поисках упаковки с лекарствами. Она помнила, что запрятала его где-то в глубину, чтобы Лида, квартирантка, случайно не обнаружила. Ведь сбежит, если узнает, от чего эти лекарства. Может, и правильно сделает.

Наконец-то лекарства нашлись. «Лития карбонат» — прочитала Валя на упаковке. Она проглотила таблетку, запив ее холодной, из-под крана, водой.

Валя знала — прежде, чем препарат подействует, ее «родимое» биполярное расстройство может так скрутить, что впору вызывать «психиатричку». Могло, конечно, и обойтись, хотя вряд ли. Валя знала, что отменять прием препарата нельзя, во всяком случае надолго. Но периодически это делала, потому что после длительного применения чувствовала себя очень плохо: руки тряслись, как у алкоголички, тошнило, слабость во всем теле, голова кружилась, словно винт у вертолета.

Действие лекарства начнется часа через три. Пока можно расслабиться, она же у себя дома, а Лида, по всей вероятности, придет поздно вечером. Подумав так, Валя увидела, что красное пятно перед глазами тут же расползлось до размера советского флага. В голову начали приходить коммунистические лозунги и пионерские песни. Она громко запела: «Взвейтесь с кострами синие ночи…».

Что было в следующие два часа, Валя помнила слабо. Пришла к памяти, почувствовав чей-то пристальный взгляд. В дверях гостиной, где Валя только что закончила произносить торжественную речь в духе партийных докладов, стояла квартирантка Лида. Наверное, она уже давно наблюдала за женщиной, глаза ее были полны ужаса и недоумения.

— Валентина Петровна, — дрожащими, побелевшими губами прошептала она, — что с вами?

Валя иногда робко пыталась представить, что Лида — это ее дочка, о которой она когда-то мечтала.

— Лиочка, — речь у Вали пока еще оставалась невнятной, из уголка рта текла слюна, — не босся меа, счас всюу пройдет. Это ние страшно.

Но Лида, словно ошпаренная, бросилась в свою комнату. Валя слышала, как девушка стучит дверцами шкафа. Через несколько минут раздался щелчок чемоданного замка, потом захлопнулась входная дверь.

— Куда же ты, девочка, — прошептала она, — на ночь глядя.

Она не пыталась остановить Лиду. Зачем? Да и не получилось бы. Видимо, ее удел — одиночество, и ничего здесь не попишешь. Валя иногда робко пыталась представить, что Лида — это ее дочка, о которой она когда-то мечтала. Нет, она не лезла к ней с задушевными разговорами и не навязывала свою любовь, ведь у девочки была своя, родная мама, но так хорошо было иногда помечтать и просто почувствовать в доме человеческое тепло. Валя могла бы родить своего ребенка, но не решилась: велика вероятность, что ему или ей передалась бы болезнь, и что тогда? Хотела усыновить, да кто ж даст с ее-то диагнозом? Потом и усыновлять передумала. Кто знает, как повернется болезнь. А если она, как ее мама, надумает пойти под поезд? Если б случилось вдруг чудо и ей дали ребенка, с кем он бы тогда остался? Будет смотреть на мир полными ужаса глазами и не знать, где его место, кому вообще нужен?

Валя вспомнила тот страшный день, когда не стало мамы. Мама тоже болела. С каждым годом болезнь обострялась, и Валя уже могла на пальцах пересчитать выпадавшие спокойные дни. Но о том, чтобы отдать маму в «санаторий» она даже не помышляла — на Земле их было только двое. Был период, когда у мамы случилась ремиссия, довольно длительная. Валя обрадовалась: может, все еще настроится, вдруг придумают новые лекарства. и мама вылечится. Но однажды, придя домой из магазина, обнаружила на кухонном столе завещание на квартиру и стопку оплаченных счетов. Валя похолодела от плохого предчувствия и просидела, не шелохнувшись, на кухне, пока вечером не пришел участковый и, пряча глаза, сказал: мамы больше нет. Это стало толчком для развития болезни у самой Вали, хотя она и так знала, что когда-нибудь это случится.

Отец бросил их сразу же после Валиного рождения, именно с того времени у мамы начали случаться приступы.

Долгими зимними синими ночами Валя сидела, глядя в темное окно и думала: хорошо, если бы мама была рядом. Пусть больная — все равно, только бы рядом.

Валя уже давно поняла, что самое страшное для человека даже не болезнь, а одиночество. 17 лет после смерти мамы она одинока. Круглая сирота. Отец бросил их сразу же после Валиного рождения, именно с того времени у мамы начали случаться приступы.

Валя тяжело прошаркала на кухню. Нужно принять еще одну таблетку. А может не одну, а штук 20 сразу, чтобы наверняка попасть туда, откуда не возвращаются? Мысль мелькнула и крепко зацепилась в Валином сознании. А что? Ей даже завещание оформлять не нужно — не на кого. Валя опять вспомнила маму. Почему она именно таким способом ушла из жизни, ведь можно было сделать это как-то… красивее, что ли. Она тут же устыдилась своих мыслей: мама была больна. Одному Богу ведомо, почему она поступила так, а не иначе.

Вале вдруг захотелось посмотреть мамины фотографии. Давно она этого не делала, очень давно. С тех пор, как мамы не стало. Слишком больно было видеть ее на фото, молодую, смеющуюся, и знать, что она уже никогда не вернется. Больно и обидно. Валя только сейчас поняла, что все это время была в обиде на маму за то, что та оставила ее одну. Да, к тому времени она уже была достаточно взрослой, но что это меняет?

Валя достала коробку с фотографиями. Нежно поглаживала кончиками пальцев каждое фото, пытаясь прочувствовать давно забытое мамино тепло. И вдруг наткнулась на пожелтевший конверт. «Доченьке», — прочитала Валя надпись, сделанную размашистым маминым почерком. Сердце застучало так сильно, что начало отдавать в висках. Дрожащими пальцами Валя раскрыла конверт.

«Доброго времени суток тебе, доченька. Знаю, когда-нибудь ты найдешь это письмо, прочитаешь и, быть может, простишь меня. Я оставляю тебя одну. Я слаба и не могу противиться тому, что зовет меня в пропасть. Ты сильнее меня. Кто знает, может, ты сможешь вымолить у Бога мой грех, больше ведь некому. Живи, доченька, даже если будет очень трудно. Мир живых со всеми его страданиями все равно во много раз лучше, чем мир иной. Это я тебе говорю, как уже преступившая. Люблю тебя. Мама».

Валя долго смотрела в темное окно. За ним простиралась синяя-синяя ночь. Сколько еще ее ждет таких ночей, одиноких и длинных? Или не одиноких? Ведь у нее опять есть мама. Валя прижала к груди пожелтевший конверт и беззвучно зашептала молитву.