Нет, мы не ссорились.
Просто вытекла из меня радость.
Бесшумно и незаметно.

Так из испорченной трубки холодильника змейкой-невидимкой высачивается фреон, и вот — стоит агрегат, сверкает как новенький, а внутри него всё потихоньку тухнет. И невозможно разглядеть в переплетении металлических «артерий» ту микроскопическую дырочку, из-за которой приключилась беда.

Когда это началось?

Мужа повысили, и мы переехали из весёлого южного города в северный промышленный центр.

Сумрачное небо с грязными лохмотьями облаков над заводскими трубами. Чужая квартира… «Не волнуйся, дорогая, это временно».

Муж решает важные производственные задачи.

Моя задача — готовить-прибирать-стирать…

«Вы кто? Режиссер театра? В ДК металлургов есть место вахтера».

«Ненавижу! — яростно сверлил мозг уродливый демон. — Зачем я здесь? Чтобы стать такой же холодной и унылой, как этот город?..»

Сын постоянно болеет.

«Что вы хотите? Акклиматизация».

Лечить-готовить-прибирать-стирать…

В сентябре лёг ранний снег. Он выпал сразу серо-жёлтым, словно его подкоптили в облаках над трубами. Облетели листья, обнажив силикатные лабиринты кварталов…

«Ты когда вернёшься?»

«Не знаю… Сдаем заказ».

«Полгода уже «сдаём заказ»! Можешь вообще не приходить!»

Под утро сквозь сон я слышала, как в замке поворачивается ключ.

«Ненавижу! — яростно сверлил мозг уродливый демон. — Зачем я здесь? Чтобы стать такой же холодной и унылой, как этот город?..»

И тут же ангел в уголке сердца шептал: «Ты не одна. Ему тоже трудно. Потерпи, будет работа, новые друзья. Всюду жизнь…»

Ангел и демон сражались, изматывая разом три души — мою, мужа и нашего пятилетнего сына.

Однажды приснилась мама.

«Мама, что делать? Что сказала бы ты, если была жива?

Она сидит на берегу моря. Отвечает, не оборачиваясь: «Ты устала, доченька! Пойди, искупайся».

Вхожу в бирюзовую воду и… просыпаюсь.

В тот же день я купила горящую путевку на Чёрное море.

Муж хмуро выслушал объяснения про нервы и усталость, густо замешанные на упреках в его адрес, и отвёз меня в аэропорт.

Пансионат выглядел беспризорником — здание облупленное, парк запущенный. Бледные каши по утрам, в обед — гуляши в мутной подливе, вечерами танцы «шерочка с машерочкой» под баян…

Муж хмуро выслушал объяснения про нервы и усталость, густо замешанные на упреках в его адрес, и отвёз меня в аэропорт.

Тоска проглядывала сквозь оживление на лицах курортников, стекала с обшарпанных стен, смотрела мне в глаза из старого зеркала в тесном номере на последнем этаже.

Но очаровательны были: крутая дорога к воде, и сама вода — чистая, ласковая, и крупная галька на пляже, и растрёпанные ветром сосны, и спокойное осеннее солнце… Всё вместе это и называлось «море».

Я с кем-то знакомилась, лениво отбивалась от каких-то ухажёров, выслушивала откровения внезапных подружек, читала детектив из тех, что увлекают, не напрягая — всё «по касательной», без погружения ума и души.

Подспудно я ждала ответа на главный вопрос: моя любовь ещё жива или уже нет? От кого и как придёт ответ, не знала, но верила, что почувствую его.

О возвращении старалась не думать. Стоило вообразить, как явлюсь домой всё с тем же «полем битвы» в душе, в мозг подлой гадюкой вползала мысль: лучше разойтись, чем так жить.

Каждое утро я спускалась к морю, а вечером поднималась обратно к пансионату.

Обедала на пляже купленными по пути фаршированными баклажанами.

День за днём уходили в прошлое, ответа не было.

Накануне отъезда я так же спустилась к морю по крутой лестнице, так же задержавшись у продавщицы баклажанов Марины. Муж её погиб в абхазо-грузинской войне, оставив вдове в наследство шестерых детей.

— Завтра уезжаю, — сказала я.

— Счастливого пути, — отозвалась Марина. — Приезжай ещё.

Неожиданно для себя самой я разоткровенничалась:

— Вот, хочу развестись…

— Да? — Марина сидела на ящике, разложив перед собой товар, и смотрела снизу вверх. — Пьёт? Русские все пьют. И дерутся.

— Нет. Мой хороший.

Стоило вообразить, как явлюсь домой всё с тем же «полем битвы» в душе, в мозг подлой гадюкой вползала мысль: лучше разойтись, чем так жить.

— Значит, гуляет. Мужики все гуляют.

— Ему некогда, много работает.

— Дети есть?

— Сын.

— Тогда зачем разводишься?

— Надоело всё. Разлюбила.

Снова взгляд снизу. Насмешливый и даже… презрительный, что ли…

— Ты не разлюбила, ты зажралась. Горя тебе не хватает.

Марина отвернулась.

А я, раздражённо подхватив пляжную сумку, пошла дальше.

Может, слова Марины и есть откровение, которого я жду?

Вот придёт ко мне горе… Какое? Заболеет сын? Умрёт муж? Ох, нет, не надо! Пусть все будут живы и счастливы. Ведь счастье — это не обстоятельства, это чувство, и оно может жить в сердце при любых обстоятельствах. И у меня было: со дна души, как в бокале шампанского, поднимались пузырьки радости. Отчего же теперь вместо них тухлая кислятина недовольства?..

Погружённая в свои мысли, я машинально разложила полотенце, разделась и только тут заметила, что на берегу необычайно малолюдно.

Море спокойно, солнце жарит вовсю. В чём дело? А! Вспомнила! За завтраком говорили, что ожидается шторм...

Я вгляделась в даль, но кроме маленькой сизой тучки на горизонте ничего не заметила. Светило солнце, море лишь слегка колыхалось. Если и заштормит, то нескоро — решила я и вошла в воду…

Уже возле буйка заметила, как потемнело небо, усилилось волнение, начал накрапывать дождь, и спешно повернула обратно.

Вздымаясь с волной, я видела на горизонте опустевший пляж. Никого не было, ни на набережной, ни на крыше лодочной станции, где располагался женский солярий. Все дамы знали, что с высокой сосны на склоне ими любуются местные парни, но это почему-то мало кого волновало. Сейчас ту сосну от меня скрывала пелена дождя, только и там вряд ли сидел добрый молодец с биноклем. А ведь он был бы очень кстати: мне никак не удавалось выбраться на берег.

Там вода поднимала моё тело к серому грозному небу, стремительно несла вперёд и снова с силой швыряла о берег…

Волна выносила меня вперёд и бросала на камни, я вцеплялась в них, ждала, когда схлынет вода, потом быстро-быстро на четвереньках пыталась миновать полосу прибоя, но не успевала: налетал следующий вал и стягивал обратно в море. Там вода поднимала моё тело к серому грозному небу, стремительно несла вперёд и снова с силой швыряла о берег… Раз за разом волны протаскивали меня по гальке, словно натирая на тёрке.

Мелкие камушки оказались даже во рту, от горькой воды тошнило, купальник разорвался… Я сильно ушибла плечо и совсем потеряла ориентиры. Небо и вода смешались. Моментами чудилось, что я в открытом море. Однако, когда в очередной раз я всем телом хлопалась о берег, глаз выхватывал галечную россыпь, а ухо слышало взрывы волны, и где-то в глубине мозга возникало понимание: передо мной — суша.

Сознание раздвоилась: одна часть спокойно и даже с любопытством наблюдала борьбу какой-то женщины со стихией, а другая в панике молила о спасении, не желая расставаться с земной жизнью со всеми её радостями и горестями. Только, похоже, эта жизнь сама решила проститься со мной.

«Мамочка! Помоги!»

Кажется, я прокричала эти слова и снова хлебнула горькой смеси песка и воды, и снова рухнула на гальку с высоты девятого вала.

Кашляя и отплёвываясь, я опять поднялась на четвереньки, готовая ползти прочь от беснующейся стихии, но вдруг увидела перед лицом большого серого краба. Он никуда не бежал, наоборот, прижался к камням плоским телом, а вода, пенясь, скатывалась с него. Краб пристально глянул в мои глаза своими крошечными глазками, словно хотел что-то сообщить, но вновь налетела волна, подхватила его и унесла далеко вперёд. А я опять не успела отползти на безопасное расстояние, и меня опять ударило, завертело и потащило назад…

Почему так? Почему краб — к берегу, а я — обратно в море? Почему? Сознание, почти целиком охваченное отчаянием, послало сигнал той малой частью, что ещё сохраняла отстранённое спокойствие: надо как краб… надо прижаться…

Когда очередная волна вынесла моё избитое тело на камни, я не поползла прочь, а вжалась в берег, стараясь распластаться как можно шире, позволяя воде откатиться беспрепятственно. Потом расслабилась, и следующая волна подхватила меня и бросила вперёд. Вновь рухнув на камни, я опять крепко вцепилась в берег и, уже изрядно ослабевшая, всё же выдержала мощный оттяг воды. Пока море позади набирало силу, я лежала, отдыхая, а потом опять отдалась воле воды и продвинулась ещё немного…

Пока море позади набирало силу, я лежала, отдыхая, а потом опять отдалась воле воды и продвинулась ещё немного…

Главное — не терять достигнутого, не отдавать стихии драгоценные сантиметры!
Волна — вперёд — жду, уцепившись за камни, ещё волна — ещё немного вперёд…
Наконец, наступил момент, когда очередной штормовой вал не достал свою жертву и ушёл в море, злобно шипя. Я слушала это шипение и испытывала неведомую доселе радость.

Дождь больно хлестал по обнажённому телу, но мне хотелось смеяться, и, кажется, я действительно смеялась, не слыша себя за грохотом шторма…

Немного отлежавшись под дождём на пустом пляже, я натянула мокрый халат и, едва живая, поплелась в пансионат.

Желающих прогуляться в непогоду не нашлось, я добрела никем не замеченной.
В холле тоже было пусто, откуда-то издалека, словно из другой жизни, доносилась музыка. Танцы под баян, шерочка с машерочкой… Жизнь!

В номере я долго стояла под горячим душем.

Из затуманенного паром зеркала на меня смотрела измученная женщина. В её глазах ещё плескались мольба и страх…

Преодолевая тяжёлую усталость и боль во всем теле, я заставила себя спуститься в вестибюль к междугороднему телефону.

Трубку взял сын, его звонкое «Алё!» отозвалось в сердце счастливым эхом. Даже дышать стало легче.

— Здравствуй, маленький, как вы там?

— Мама! Ты когда приедешь? Ты что мне привезёшь? Папа, подожди…

— Привет! У тебя все в порядке? — муж, как всегда, спокоен, но мне чудится в его голосе тревога.

И снова волна радости поднимается внутри, согревая сердце.

Захотелось сейчас же, немедленно, оказаться дома. Пусть в ненавистном сером городе, зато рядом с родными.

Трубку взял сын, его звонкое «Алё!» отозвалось в сердце счастливым эхом. Даже дышать стало легче.

— Да. Всё в порядке.

— Что голос хриплый? Не заболела?

— Нет. Только очень соскучилась. Завтра встретишь?

— Конечно!

— До завтра, — прощаюсь я, сдерживая слёзы. И, чуть помедлив, добавляю, — целую.

— И я… И мы… Мы оба тоже тебя целуем.

Бивший меня озноб внезапно прекращается.

Я улыбаюсь и неведомо как понимаю, что на другом конце провода муж тоже улыбается мне.

Мы дышим друг другу в ухо и молчим.

…Самолёт летит над морем. Небо солнечное, вода спокойная.

Шторм вынес на берег муть и мусор. Но с высоты их не видно.