Леонид Семенович очень любил рыбалку. Настолько сильно, что готов был поселиться в палатке на берегу озера и сутками простаивать по колено в воде, пристально глядя старческими подслеповатыми глазами на гусиный поплавок. Сегодня он бодро вскочил в четыре утра, прошмыгнул через веранду, где спала его благоверная, Наталья Михална, и, прихватив подготовленные с вечера снасти, потрусил в сторону станции. Солнце только всходило, ночная сырость уступала место утренней свежести, и Леонид Семенович радостно и беззубо улыбался новому дню. В мыслях он был уже там, на бережку, с заветной бамбуковой удочкой в руках и капроновым садком на рогульке. Всякие новомодные телескопы и прочие изыски буржуазных технологий Леонид Семенович не признавал. И леску покупал только "Черниговскую".

На обшарпанной станции, не ремонтировавшейся со времен пошива ленинской кепки, уже топтались пяток дачников и пара любителей "тихой охоты" - грибников. Леонид Семенович с чувством превосходства оглядел эту публику и занял место на перроне, опершись на сложенные и увязанные в пучок удочки. Эдакий Дон Кихот на отдыхе, променявший копье на вязанку бамбука.

Всю дорогу в электричке Леонид Семенович просидел с закрытыми глазами, представляя, как у него начинается Клев. Именно тот Клев, с большой буквы, который, как известно, всегда бывает или вчера или завтра. Время от времени открывая глаза, рыбак поглядывал в окно, чтобы не пропустить нужную остановку, не проехать то самое, заветное, прикормленное, уловистое место.

Выйдя из вагона, Леонид Семенович вдохнул полной грудью аромат хвойного леса смешанный с запахом креозота, и размеренно зашагал по тропинке в сторону любимого водоема. Озеро приветствовало его зеркальной гладью воды, свежей зеленью камыша и никем не занятым излюбленным заливчиком. Рыболов сложил на берегу свой нехитрый скарб и стал готовиться к священнодействию. И вот удочки собраны, садок по горловину утоплен в прозрачной, по-утреннему зябкой воде, перловка заботливо перемешана с молотыми семечками и лежит в коробочке аккуратными серыми шариками.

Леонид Семенович отточенным плавным движением забросил удочку, водрузил на нос видавшие лучшие времена очки в роговой оправе и стал ждать. Минут через десять он недовольно покряхтел, вышел на берег, обнажив мокрые, поросшие редкой седой шерстью ноги, и снарядил вторую снасть.
Клев на две удочки не изменился.

Вспомнилось тут Леониду Семеновичу его босоногое и беззаботное детство, родительский дом на околице, ребятня, с которой он гонял мяч на выгоне и удирал от зачастую заслуженной отцовской порки в лес, за ягодами. А какую они тогда ловили рыбу... Смешно сказать - моток бечевы, гайка, кованый крючок, размером с палец и комок грязи вместо сторожка. Закинешь такую снасть, привяжешь ее к дереву, налепишь глиняную гульку на веревку возле узла и ждешь, пока от рывка глина не упадет на землю. Тогда - тяни. Или еще - бежишь с пацанами или в соседский сад за грушами, или на бахчу, или дразнить местного юродивого Сеньку. Вспомнил он, как после очередной, беззлобной, но жестокой шутки над дурачком, тот брызгая слюной и заикаясь, крикнул:
- Прогавишь ты свое счастье, Ленька, подлец! Прогавишь! - и пошел сутулясь и не пытаясь сбежать от хохочущей и улюлюкающей пацанвы.

Леонид Семенович отогнал воспоминания, прищурился от солнца, уже поднявшегося над кромкой леса, и бившего прямо в глаза, сфокусировал взгляд на поплавке. Попытался сфокусировать. Но объект наблюдения исчез. Рыбак подсек, уже не надеясь почувствовать на крючке рыбу, но в воздухе серебром засверкало бьющееся тельце, и Леонид Семенович поздравил себя с почином. Клев начался как по команде. Вторую удочку пришлось отставить на берег - вполне хватало одной. И как хватало! Заброс - поклевка - в садок, заброс - поклевка - в садок. Заброс - поклевка - на воздухе затрепетала золотистая, с мелкой, как наждак, чешуей, рыба. - Надо же, линь! - вслух удивился Леонид Семенович и взял редкий трофей в руку.
- Отпустииии меня, человече... - пропищал линь из его ладони. - Любое желаниииие выполню...
Леонид Семенович ловко снял рыбку с крючка и опустил в садок. Говорящий линь высунул голову из воды и начал увещевать:
- Трииии желания исполню! Какие пожелаешь...
А Леонид Семенович продолжал таскать плотву и радостно эхать при каждой подсечке. Линь уворачивался от падающих в садок жертв рыболова и пищал все жалостнее:
- Что захочешь иииисполню. Без налогообложенииииия. Человече, отпустиииии...

Старенькие, на задубевшем от грязи и пота кожаном ремешке, часы "Полет" показывали уже начало третьего, когда Леонид Семенович со вздохом отложил удочку, и стал собираться в обратный путь. Он вывалил на берег улов, полюбовался на груду беспомощно прыгающей рыбы и достал из рюкзака солидных размеров складной нож. "Почищу-ка я ее здесь, чтоб дома грязь не разводить и пилу свою не драконить", - подумал он, нашел кусок выброшенной на берег доски, и ловко принялся за дело. Росла гора чешуи, выпотрошенная плотва перекочевывала в кулек, линь, продолжавший пищать о сокровищах мира и вечной молодости, последний раз дернулся под ножом и отправился в кулек вслед за плотвой.

Леонид Семенович сполоснул нож, аккуратно собрал следы расправы в другой кулечек и закопал вдали от берега. Увязал снасти, застегнул рюкзак, с удовольствием ощутив в нем лишний вес от улова, и зашагал на станцию. Над ним переливчатыми голосами перекликались птицы, шелестел ветерок, путаясь в хвое вековых сосен, сонно стрекотали кузнечики в траве у тропинки, с гулом высоко в небе пролетел лайнер, оставив за собой белый дрожащий росчерк. Но Леонид Семенович всего этого не замечал. Чтобы не слышать приставаний "Как клев? На что ловим?" от рыболовов-конкурентов, пьяных песен и ругани пролетариата, выбравшегося "на природу", не отвлекаться на комариный зуд над ухом, он никогда не брал с собой на рыбалку слуховой аппарат.