Скучно… скучно находиться в обществе странных людей, мнящих о себе бог весть что. Ну, какая писательница может быть, например, из этой вот старухи — плохо одетой пожилой женщины, сидящей в первом ряду и поминутно дремлющей? А ведь именно она, — автор трех книг и двух брошюр о садоводстве, — пригласила сегодня Ларису в дом местных литераторов, гордо именуемый «Клубом трех сердец».

«Господи, не дай никому из знакомых увидеть меня здесь!» — про себя взмолилась девушка, силясь сосредоточить свое внимание на речи лектора Гаврилы. Почетный гость со странным именем битый час мусолил тему о новых сортах помидоров, описанных им в недавно выпущенной книге. Все эти фразы о завязи и корешках, витающие в спертом воздухе полуподвального помещения над головами прикорнувших собравшихся, подводили несчастную к определенной черте, — к потере терпения.

«Чтоб я еще хоть когда-нибудь поддалась на уговоры пенсионерки», — мрачно думала юная особа, изучая муху, ползущую по подоконнику окна, у которого она сидела. Насекомое часто останавливалось, потирая передние лапки, и на какое-то мгновение цепенело, а после продолжало свой нехитрый маршрут, совсем как Гаврила Дормидонтович, перешедший к «осьмому» пункту второй главы. Он так и сказал: «Осьмая часть показывает нам то, насколько важно идти на риск при создании новых сортов. Именно при максимуме стараний и удачном стечении обстоятельств можно ожидать хороших результатов!»

Ну, какая писательница может быть, например, из этой вот старухи — плохо одетой пожилой женщины, сидящей в первом ряду и поминутно дремлющей?

— Не понимать всей важности задач, вставших перед нами, недопустимо! — хрипло добавил от себя пожилой мужчина, облизывая пересохшие губы и грустно поглядывая на опустошенный им пятнадцатью минутами ранее стакан. — Принесите кто-нибудь водички, — вдруг попросил он собравшихся, вскинув голову и дотрагиваясь до галстука, плотно охватывавшего ворот его рубашки, а вместе с ним и его дряблую шею.

Лариса растерянно уставилась на лектора.

— Ларочка, сходите на двор, — громко прошептала сонная женщина, обернувшись к ней. — Наберите водички. Вы же молоденькая, шустренькая, не сочтите за труд!

Девушка густо покраснела. Словосочетание «на двор» в ее представлении было каким-то крамольным, имеющим двоякий подтекст, но в глазах говорившей она не увидела никакого смущения по этому поводу.

Гаврила воззрился на разрумянившуюся девушку, послушно вставшую и пытающуюся протиснуться меж двух лавок с сидящими на них сонями.

— Спасибо, — сказал он неожиданно робко, когда Лариса взяла с тумбы, за которой он стоял, порыжевший от времени и воды стакан.

Во дворе с одной-единственной клумбой с тремя одуванчиками девушка некоторое время жадно вдыхала воздух, прислонившись к холодной колонке.

Ее посетила мысль о том, что сейчас было бы в самый раз незаметно убраться восвояси, но вид почти спекшегося от обезвоживания лектора упрямо замаячил перед глазами девушки.

Она грустно вздохнула, возвращаясь в клуб.

После чтения собравшихся ждало угощение. Старушки и старички дружно молчали, рассевшись за накрытым скатертью столом, уставленным пластиковыми стаканами с дымящимся сладким чаем и тарелками с невкусным печеньем.

— Угощайтесь, — милостиво кивнул Гаврила и первым протянул руку к стакану. Он неловко взял его двумя пальцами, отчего тот сплющился и выплеснул из себя добрую порцию кипятка.

Лариса, случайно заметив эту оплошность, тихонько ахнула. Гаврила же и бровью не повел. Он украдкой вытер облитую руку краем скатерти и, взяв с тарелки печенье, закинул его в рот.

— Спасибо, — сказал он неожиданно робко, когда Лариса взяла с тумбы, за которой он стоял, порыжевший от времени и воды стакан.

Подошедшая в этот момент Софья Михайловна пристроилась к нему справа, плюхнувшись на лавку и широко улыбаясь.

— Хотела вам девочку одну показать, — зашептала она, стыдливо поправляя седые волосы пухлыми пальцами. — Замечательная девочка, умница, пишет такие рассказы и повести! В ней несомненно талант, я это чувствую. Ей нужно расти, но в нашем селе это невозможно, вы понимаете это не хуже меня.

Гаврила икнул.

— Девочка принесла с собой рукописи с историями, чтобы показать их вам. Вы уж посмотрите, а там, может, и решите что-нибудь.
— Я не по этой части, — икнув еще пару раз, произнес почетный гость. — Вот если бы это были записки юного натуралиста, допустим, тогда еще ладно. А так…
— Да вы просто прочтите, — с жаром принялась уговаривать его Софья. — Вы знаете, за всю свою жизнь я не встречала ничего подобного, прочтите, прошу вас!

Она суетливо заозиралась, жестом подзывая к себе стоящую у окна Ларису. Та вздрогнула. Сжав в руках стопку листов и на мгновение замерев в нерешительности, она сделала несколько робких шагов по направлению к насупившемуся мужчине.

— Гражданка, — рявкнул вдруг Гаврила, отодвигаясь от прилипчивой старушенции на самый край лавки. — Не превращайте мой визит в балаган! Я и так согласился приехать сюда ради Станислава Михайловича, — моего лучшего друга, — отчего-то заинтересовавшегося вашим клубом, по его словам, могущим привнести нечто новое в развитие нашего всеобщего дела. Ради лучшего друга! — повторил он, задумчиво глядя на девушку.

Позже, когда члены «Трех сердец» разошлись по своим домам, а Софья Михайловна всё-таки вручила почетному гостю три листа с сочинениями Ларисы, выдернув первые попавшиеся из них из общей массы, Гаврила Дормидонтович соизволил прочесть некоторые рассказы.

— Дайте мне оставшееся, — чинно произнес он, обращаясь к девушке и полностью игнорируя восхищенный возглас женщины, тихонько сидевшей до этого во главе пустого стола.
— Я же говорила тебе! — тем временем воскликнула Софья, радостно улыбаясь оторопевшей девушке. — Всё у тебя еще получится!
— Можете иди, а я покамест ознакомлюсь с написанным. Вечером приходите, я дам вам свои рецензии, — прозвучал наказ, сделанный сухим тоном.
— Ну, вы хотя бы скажите, что вам понравилось, — зашептала женщина, несмело приближаясь к Гавриле. — Обнадёжьте девочку, она будет рада услышать ваши слова, слова настоящего профи.
— Можете идти, — ответил тот снова, погружаясь в раздумья.

— Да вы просто прочтите, — с жаром принялась уговаривать его Софья. — Вы знаете, за всю свою жизнь я не встречала ничего подобного, прочтите, прошу вас!

…Почему-то Ларисе этот человек был неприятен. И дело даже не в его неказистой внешности или прожорливости (за столом мужчина вел себя не совсем культурно, с жадностью поглощая одно печенье за другим так, что под конец трапезы его рубашка и брюки были усеяны крошками). Ей показалось, что во взглядах, которыми он ощупывал сидящих перед ним людей, сквозило презрение. Тот факт, что еще совсем недавно она сама думала о собравшихся в клубе очень плохо, она попыталась затолкнуть поглубже, как будто его и не было. Бредя по темной улице к дощатому зданию, в котором утром проходила лекция и последовавшее за ней чаепитие, Лариса боролась с желанием повернуть назад. Ей совсем не хотелось снова видеть багровое лицо лектора с брезгливой усмешкой на толстых губах.

«Бог с ними, с этими рассказами, — подумала она, останавливаясь у двери в клуб. —Попрошу Софью Михайловну забрать рукописи, она не откажет».

Но подумав как следует о том, что свои проблемы перекладывать на других нехорошо, девушка всё же шагнула внутрь здания, в одной из комнат которого остановился приезжий.

Он собирался побыть в селе до конца недели, несколько озадачив этим членов «Трех сердец».

— При удачном стечении обстоятельств я могу прочесть начатую мною лекцию до конца, — сказал он в завершении экскурса по девятой главе своей книги. — Приглашаю вас завтра посетить ее. Явка в шестнадцать ноль-ноль, попрошу не опаздывать.

…Девушка робко постучала. Подождав некоторое время и не услышав ни звука, Лариса медленно открыла дверь. В маленькой комнатушке с единственным незанавешенным окном царил полумрак. В углу на обыкновенной раскладушке она увидела небольшой чемоданчик. Переведя взгляд на пол, Лариса закусила губу: разбросанные тут и там рукописи лучше всяких слов дали ей понять, насколько ее творчество «уважаемо» тем, кто так поступил. Она шагнула в комнату и, присев, принялась подбирать с пола листы бумаги. На одном из них столичный гость расположил свои запыленные ботинки, а на другом девушка заметила следы от жирной пищи.

Услышав скрип двери, она в ужасе обернулась. На нее смотрел взъерошенный лектор, отлучившийся очевидно по своим делам из комнаты, а теперь вернувшийся. В руках он держал графин с какой-то мутной жидкостью.

— Добрый вечер, — прохрипел Гаврила, аккуратно прикрывая дверь и внимательно глядя на гостью.

Лариса молчала.

— Я тут подумал, — как ни в чем не бывало продолжил он, приближаясь к ней и с усмешкой глядя на стопку собранных листов. — Всё это фуфло, все твои россказни. Неплохо, конечно, для смазливой селянки, но всё равно недостаточно для того, чтобы заявить о себе во всеуслышание, — он поставил графин на пол и подошел ближе.

Переведя взгляд на пол, Лариса закусила губу: разбросанные тут и там рукописи лучше всяких слов дали ей понять, насколько ее творчество «уважаемо»...

— При удачном стечении обстоятельств я бы мог походатайствовать за тебя перед своим знакомым, — невероятно влиятельным человеком и очень хорошим другом.

Он потянулся к девушке, пытаясь пригладить ее волосы. Лариса увернулась и, ловко подняв с пола графин, выплеснула его содержимое в лицо наглецу.

— Иди ты со своими обстоятельствами, — крикнула она напоследок, пулей вылетая из комнаты и прижимая к груди кипу торчащих в разные стороны смятых листов.