Идея пойти в поход родилась в наших воспаленных головах в момент отчаянья. С наступлением осени обстановка в приюте накалилась до предела. Что ни день, то новое ЧП: побеги, травмы, ссоры, драки… Дети словно с катушек слетели. Их можно было понять: в суде один за другим завершались процессы по лишению их матерей и отцов родительских прав. Впереди — полная неизвестностей жизнь в детских домах. Они туда не хотели. Они выражали свой протест. Мы это понимали, но помочь уже ничем не могли.

И вот после очередного разбора полетов кто-то возьми да и скажи:
— А пойдемте лучше в поход. Все вместе…

***

Мы выходим из приюта рано утром. Час пути, и мы на месте. Осенний лес встречает нас какой-то удивительной тишиной и умиротворенностью. Он как-то сразу принимает нас. Словно почувствовав это, наша ребятня, не сговариваясь, умолкает. Дальше мы идем в полной тишине — только опавшие желтые листья шуршат под ногами…

Я отправляюсь на родник за водой. За мной увязывается Лена. Чувствую, что это неспроста, ей надо о чем-то поговорить.

Добравшись до берега речки, разделяемся на группы. Мальчишки с Екатериной Викторовной, моей напарницей, отправляются за дровами. Девчонки под предводительством Василия Петровича, нашего дворника, устанавливают палатку.

Я отправляюсь на родник за водой. За мной увязывается Лена. Чувствую, что это неспроста, ей надо о чем-то поговорить.

— Знаете, я передумала. Не хочу уезжать домой. Хочу здесь остаться. Пойти учиться в десятый класс.

Лене — пятнадцать. Два года назад ее родители погибли в автокатастрофе. Опеку над девочкой взяли родственники. И все было хорошо, пока она не влюбилась. Мальчишка оказался нечистым на руку — подбил Лену на кражу денег у опекунов. Те же, узнав о пропаже, недолго думая, подали на девочку заявление в милицию и отказались от опеки.

К нам в приют она прибыла утром двадцатого мая, за пять дней до начала экзаменов. Скромная и тихая, в школьном личном деле — «пятерки» и «четверки». Весь день она проспала. А вечером «ушла в побег». Нашли и задержали ее через два дня, на вокзале в областном центре, там она выпрашивала у прохожих деньги. Оставаться в нашей «деревне» она категорически отказывалась, хотела домой, к любимому.

Нам пришлось ее водить на экзамены за руку. А потом так же, не отпуская ни на шаг от себя, «поступать» с ней в техникум в ее родном городе.

А теперь, когда занятия вот-вот начнутся, она не хочет от нас уходить…

— Почему, Лена?

На глаза у девочки наворачиваются слезы.

— Просто у вас здесь хорошо, вы добрые…

Я ей ничем не могу помочь — остаться у нас она не может. Наш приют — как перевалочная база. Дети живут здесь временно, пока не решится их участь. Младшие отправляются в детский дом. Старшие, закончившие девятилетку — в профучилище или колледж…

Наш приют как перевалочная база. Дети живут здесь временно, пока не решится их участь. Младшие отправляются в детский дом.

— Не переживай, — пытаюсь я ее утешить, — будешь приезжать к нам на выходные…
— А можно?
— Конечно, можно!

Утерев слезы ладошкой, Лена вприпрыжку отправляется помогать остальным.

Мальчишки уже натащили хвороста и развели костер.

— А можно я буду готовить? Я умею!

Это Пашка. Он появился у нас неделю назад. Ему шестнадцать. Его ровесники пошли в этом году в одиннадцатый класс, а он — в восьмой. Справка в его личном деле гласит, что последние три года он учился в «Специальной школе закрытого типа для детей с девиантным поведением». Что это за школа, я себе плохо представляю. Но как он туда попал, представляю хорошо. Отец не работал, пил и бил мать. Мать тоже пила, а потому терпела. А может и не терпела — просто по-другому жить не умела, ведь и ее отец когда-то так же пил, ну, а по пьянке гонял свою жену почем зря. А Пашка так жить не мог, и потому из дома уходил. Хотелось есть. И он воровал. Потом нашел таких же, как сам, друзей. И они стали воровать вместе…

Пашка со знанием дела начинает колдовать над котелком. Туда летят картошка, лапша «доширак» и сосиски…

— Паш, может, не надо?
— Вы не знаете ничего, не мешайте, все будет супер!

Невероятно, но эта «адская» смесь, действительно оказывается не только съедобной, но и вкусной — ребятня сметает Пашкин суп подчистую.

После обеда всем скопом забираются в палатку. У них тут же затевается какая-то игра, до нас доносится шум возни и смех.

— Похоже, в карты играют, — делает вывод Екатерина Викторовна, — может, заглянем?
— Давай не будем им мешать… — останавливаю ее я, — пусть… Пусть отдохнут от нас.

Восьмилетняя Женька в палатку не идет, предпочитает в одиночестве гонять футбольный мячик по поляне. Девочка не знает, что ее настоящая мама — «лицо без определенного места жительства». Она оставила дочь у случайных собутыльников, когда той не было еще и года. Не знает Женька и того, что семья, воспитывавшая ее все эти годы, на самом деле приемная. Не так давно у Женьки начались проблемы: заговорили мамкины гены, и девочка начала бродяжничать. Сбегала с уроков и уходила гулять по улицам. Далеко и надолго. Устав искать дочку по свалкам и подворотням, приемный отец в один прекрасный момент взял в руки ремень. Об этом стало известно в школе, затем в милиции, а потом и в отделе опеки. Договор с приемной семьей расторгли, девочку, говоря языком документов, «изъяли из социально опасного положения» и поместили в наш приют до определения ее дальнейшей судьбы. Но об этом Женька тоже не догадывается — приемная мама при расставании сказала, что девочка едет в специальный санаторий, подлечиться. А у нас пока так и не хватило духа сказать ей правду…

Нам и в голову прийти не могло, что холодной зимней ночью он может отправиться за двадцать километров в соседний городок. К своей маме.

Женька старается держаться от остальных ребят особняком, не хочет общаться с теми, кого отправят в детдом — она верит, что скоро, совсем скоро вернется домой. К маме и папе…

Карты вскоре надоедают. Выбравшись из палатки, ребятня отправляется играть в вышибалы.

— Хороший день сегодня, правда? Вот если бы каждый день ходить в поход?

Ко мне прижимается Таня. В свои десять она выглядит на семь — такая маленькая и худенькая, что страшно прикоснуться. Танина бабушка «прописалась» на зоне. С последней ходки она принесла туберкулез, которым и наградила девочку. Танина мама, наркоманка со стажем, подарила дочери ВИЧ. Лечить свою дочь она отказалась. К нам Таня поступила на четвертой, последней стадии заболевания.

— Мы обязательно пойдем с тобой еще в поход! Обязательно! — я глажу Танюшу по голове — в ее волосах сплошь седина, — целую тихонько в лоб.
— Салют!!! — незаметно подкравшись сзади, нас осыпает желтыми листьями Мишка.

Мишке двенадцать. Его брату десять, сестре — пять. Они живут в нашем приюте уже около года. Рожденные от разных мужчин, они никогда не видели своих отцов. Своего жилья у них нет — мать-алкашка приживает у собутыльников. Дети же были всегда предоставлены сами себе. Жили у тех, кто приютит, ели что придется. Мать появилась здесь ровно один раз — накануне суда по лишению ее родительских прав. Удивительно то, что при этом они все равно ее любят и жалеют. Они никогда не говорят, что мать их пьет.

— Мама болеет, — поясняют они нам, когда с ней случается очередной запой.

Мишка — чемпион по побегам. Когда он убежал в первый раз, мы просто сходили с ума. Искали его по всем близлежащим подъездам и подвалам. Нам и в голову прийти не могло, что холодной зимней ночью он может отправиться за двадцать километров в соседний городок. К своей маме.

В последний свой побег Мишка три дня пытался ее найти, но так с ней и не встретился. Обокрав своего очередного сожителя, Мишкина мать пустилась в бега. В приют он вернулся сам.

Я помню, как в тот день мы встретились с ним на лестнице.

— Я по вам соскучился, — сказал он и неожиданно обнял меня...

Проведя рукой по волосам, я обнаруживаю пару репьев у себя на голове.
Ну, Мишка, держись!
Я осторожно вытаскиваю из костровища уголек, растираю его в руке.

Поочередно из высоких стеблей осоки взлетают то ноги Кольки, то руки Мишки. До нас доносится только их смех. Заливистый, беззаботный детский смех…

— Закрой глаза!

Мишка послушно подчиняется.
Через секунду на его лице появляются черные полоски-усы.
Девчонки, давясь от хохота, снимают Мишку на сотовый телефон.

— А нарисуйте мне так же!

К нам подбегает Колька, небольшого роста крепыш с удивительно серьезными, взрослыми глазами. Его история как две капли воды похожа на Мишкину. Может, поэтому они так и подружились?
Делаю «макияж» Кольке.

— А кто я теперь?
— Коммандос! Американский спецназ!
— А я тогда кто? — немного обижается Мишка.
— Ты — русский омоновец!

Вдохновившись этой идей, мальчишки начинают бороться и скатываются в заросли прибрежной травы. Поочередно из высоких стеблей осоки взлетают то ноги Кольки, то руки Мишки. До нас доносится только их смех. Заливистый, беззаботный детский смех…

***

На следующий день Лена отправилась на учебу. Через две недели она сбежала из общежития. Ее объявили в розыск, но найти так и не смогли.

Мишку, его брата и сестру взяли в приемную семью. Спустя полгода «родители» расторгли контракт и вернули ребят обратно в приют. Их поместили в детский дом, вместе с Колькой и Женей.

Таню отправили в специализированный детский дом. Ее дальнейшая судьба мне неизвестна.

Пашка так и не закончил восьмой класс. Брату матери разрешили оформить над ним опеку и забрать из приюта. Так Пашка снова оказался дома. По случаю его прибытия там случилась очередная пьянка, закончившаяся поножовщиной. Пашку врачи спасти не смогли.

Я уволилась из приюта. Я просто больше не смогла там работать, пропускать через себя судьбы этих ребят и осознавать свое бессилие в чем-то им помочь…