Когда особенно дождливо, птицы улетают подальше. От этих холодов. А куда могут улететь люди? На недельку в Таиланд? Но разве это можно сравнить со свободой птицы?

Когда становится слишком холодно, я грею чайник, и мы пьем чай. Я и мой воображаемый друг. Мой воображаемый друг безупречен. Он, разумеется, джентльмен и невероятно искрометен. Он кидается своими шуточками, а я смеюсь без остановки. У моего воображаемого друга черный смокинг, иногда темно-синий. Он говорит красивым баритоном, и иногда я засыпаю под его бормотание. У моего воображаемого друга миллион слов любви и поддержки, поэтому с ним я не умею плакать. Только смеюсь, как ненормальная.

Он любит говорить, что я мажор судьбы, уже потому, что у меня есть то, что есть. Что у меня есть? Я не знаю. Ему видней.

Мой воображаемый друг считает меня очень неординарной. Он любит говорить, что я мажор судьбы, уже потому, что у меня есть то, что есть. Что у меня есть? Я не знаю. Ему видней. Он говорит, что я умею находить интересное в неинтересном. Он говорит, что таких, как я, еще поискать. Я ему охотно верю, а кто б не поверил?! Вот-вот… Иногда, когда я сильно его достаю, он рассказывает мне придуманные истории его непридуманной жизни. Он начинает издалека, описывает каждую мелочь, и когда у меня совсем не хватает терпения, я закатываю глаза, и он дуется. Он считает, что мелочи ужасно важны. Мелочи надо уважать, потому что без них и тебя нет. Это он так меня пугает. Я есть, конечно, есть... Тащусь утром на работу, похлебывая невкусный кофе.

На работе мой друг появляется редко. Говорит, что там тесновато для нас двоих. Но иногда он все же приходит, и тогда мы можем часами смеяться над прической бухгалтерши. Но в такие дни я обязательно получаю выговор от начальства. Им не нравятся чересчур улыбчивые сотрудники. Они их раздражают. Да-да, именно так мне когда-то сказали. Я пожала плечами, оказалось, это ИХ тоже раздражает. Уволюсь, точно уволюсь.

Интересно есть ли у моего начальника воображаемый друг? Я уверена, что если он и имеется, то точно потешается над ним днем и ночью. Нет, вы бы только выдели его лицо, когда он отчитывает кого-нибудь из нас. Он похож на разсерженного бульдога, брызжыщего слюной. Естественно, это сравнение у меня от моего Воображаемого.

Однажды на одном из таких совещаний я вспомнила об этом, и меня начал раздирать жуткий хохот. Я сидела и пыталась сделать серьезное лицо, и от этого было еще смешней. В конце концов он отправил меня за дверь. Прямо как в школе. За дверью вдруг все стало несмешно и стыдно. Я еще немного похихикала, чтоб все-таки не зря быть выгнанной, и уже собиралась заходить, как вдруг появлся Он! Сидит себе на подоконнике и курит свои английские сигары, да еще мне предлагает! А у нас с этим строго. Помню, как-то курьера за это погнали. Нечего, мол, корпоративный дух портить.

Нет, вы бы только выдели его лицо, когда он отчитывает кого-нибудь из нас. Он похож на разсерженного бульдога, брызжыщего слюной.

В общем, кончилось это тем, что наши сигары унюхал начальник, и после работы меня вызывали на ковер… А там он как-то по доброму посмотрел на меня и сказал: «Что ты маешься, бедняжка?» Я не очень поняла, что он имеет в виду, но от этой «бедняжки» стало грустно и тоскливо. Да еще серые стены начальственного кабинета… В общем, я разрыдалась. Начальник вынул полуспустой пакет салфеток и неловко ткнул им меня в плечо. Он спрашивал о моих сменах настроения и почему я смеялась, когда он нас отчитывал, а потом еще вдобавок и закурила. Я что забыла правила? Наверно, было бы лучше, чтоб я их не знала, тогда бы он сам себе все обьяснил, и не было бы этой «бедняжки». А теперь она есть и витает в воздухе темным облаком всех моих слез и обид. И невозможно делать вид, что ее нет.

Начальник просит рассказать правду. Он, наверно, на самом деле хороший начальник, раз ему не наплевать. Но какую правду я могу ему расскать? Свою или ту, что он хочет услышать? Может быть, ему рассказать о том, что каждый день со мной происходит одно и то же, причем не однообразие меня пугает — меня пугает, что я не люблю именно это «одно и тоже». О том, что мне надоел мой рабочий стол, мой комьютер и даже моя зеленая шапочка. Я изнемогаю от тоски бытия и пытаюсь хоть как-то разнообразить бесцветные будни. Но если он это услышиит, то наверняка усмехнется и подумает что-то вроде: «Этой молодежи подавай одни развлечения», и так махнет головой, что сразу станет понятно, что он разочаровался в новом поколении. Эта правда не успокоит ни его, ни меня.

Я сидела перед ними и переберала разнообразные вариации «правды» в голове. Ничего путного на ум не приходило.

В глазах начальника мольба, он хочет быть хорошим начальником и одновременно он хочет домой. Ему было важно узнать о моем самочувствии, но не более. Он ждет, что я навру, что все в порядке, он не хочет усложнять ситуацию. У него дома сварливая жена и забытый им ребенок. Он каждый день обещает сходить с ним поиграть в футбол, но каждый день находится какой-то нерадивый, безответственный сотрудник, который смеется на совещаниях, курит в коридорах и вообще крайне легкомысленно пожимает плечами вместо того, чтоб сказать ему нормальную правду. Начальник морщит лоб и от этого становится похож на шарпея, я опять пытаюсь сократить мышцы лица и не сидеть с глупой ухмылкой. У меня не получается. Начальник нервничает и отправляет меня домой.

В глазах начальника мольба, он хочет быть хорошим начальником и одновременно он хочет домой.

Я выхожу из кабинета, спускаюсь один пролет и опускаюсь на ступеньки. Мне пусто. Наверху хлопает дверь кабинета начальника, я порываюсь встать, но почему-то не встаю. Я слышу его тяжелые шаги и одышку, потом он останавливается. Тишина. И вдруг какие-то резкие звуки, до меня не сразу доходит, что это всхлипывания. Они гулко отскакивали от мраморных ступеней и от высокого потолка. Они прокатились по стеклу и ударились в мои уши, и из моих глаз брызнули слезы. Два человека с разницей в один пролет стояли там, между вторым и третьим, и безумно хотели, чтоб наконец закончились холода.