Оно приходит каждую весну. И будет приходить до конца жизни. Каждый год, начиная с февраля, боль тихо подкрадывается, тупо ноет занозой в суете мелькающих дней, и прорывается 18 марта - когда шесть лет назад залитый солнцем субботний день в один миг стал черным, и остался таким навсегда.

"Мама!
Какой веселой ты была недавно!
Мама!
Куда исчезла вдруг улыбка с губ упрямых?
Я даже жизнью не могу тебе помочь,
Уносит время дни и годы прочь..."

Маленькая - ростом не дотянула до метра шестидесяти. Рыжая (после химиотерапии волосы стали серо-седыми), с короткой стрижкой. Женщина несгибаемой воли, и вместе с тем необыкновенной душевной тонкости, чуткости, доброты. Я называла ее "лев в овечьей шкуре" - по зодиаку мама была Львом, а по китайскому гороскопу - Овцой. Тихая, старавшаяся всегда оставаться незаметной (это при ее-то цвете волос!), часто стеснявшаяся (что поделать, языковой барьер, две иммиграции), но никогда не унижавшаяся. Она всегда разговаривала с людьми вежливо, но не заискивающе; несмотря на кажущуюся неуверенность, в маме неизменно присутствовало внутреннее достоинство, и, хотя в ее речи не было ни тени надменности, я всегда видела ее превосходство над другими. Что это было - богатство внутреннего мира? Или врожденная интеллигентность?

- Шарм в бабушке был, порода, хоть и не ела она на серебряных приборах, - рассказывала мама. - Все время повторяла нам с сестрой: учитесь, дети, учитесь...

А откуда ей взяться, интеллигентности той? Родилась мама в Магадане, в ссылке. Отца ее арестовали за еврейскую фамилию, и тогда бабушка, ветеран ВОВ, поехала лично к Сталину, ходатайствовать за мужа. В итоге в лагере очутились оба. После освобождения и рождения дочерей-погодков возвратились в Донецк. А через три года мамин отец погиб при взрыве на шахте, где работал. Бабушка так и не вышла замуж, одна вырастила маму с сестрой, дала им образование, и (так я и не поняла, откуда оно берется) интеллигентность им привила, воспитание.

- Шарм в бабушке был, порода, хоть и не ела она на серебряных приборах, - рассказывала мама. - Все время повторяла нам с сестрой: учитесь, дети, учитесь...

И они учились. На повышенную стипендию в 30 рублей. Мама стала экономистом, после университета работала в Институте Экономики Промышленности. На досуге читала книги (общая тетрадь с цитатами из книг, написанными маминым необыкновенным почерком, с наклоном влево, хранится до сих пор), писала стихи, шила, рисовала, и кандидатскую начала, но закончить не успела, замуж вышла. И дочь родила - единственную, рыжую, унаследовавшую мамин уникальный цвет волос и поэтический талант (как мамы не стало, ушло желание творить...)

Больше всего на свете мы с мамой любили друг друга.

- Мариш, ты хочешь братика или сестричку?
- Маамаааа!.. - и рев стоит на весь дом.

Мама, смеясь, гладит рыжую голову, целует зареванную мордашку - и мордашка тоже смеется, и я обхватываю маму изо всех сил.

- Никому не отдам! Моя!..
- И ты моя! Единственная!..

Правда, "единственная" - совсем не означало "избалованная"...

- Мам, где моя зеленая юбочка?
- Племяннице отдала...
- Аааа!.. - протестую я. Но мама непреклонна:
- Посмотри, сколько у тебя всего. А у нее - нет. Мы должны помогать друг другу...

И это "помогать друг другу" касалось не только племянников. В зимнюю стужу мама выносила колбасные обрезки для бездомных кошек на мусорнике во дворе. Весной, завидев издали на тротуаре слепого старичка, мама вынимала из кошелька мелочь, и посылала меня побежать и положить деньги в его нищенскую суму. Мама жалела всех, сочувствовала и помогала всем, кому могла. Она умела ценить то, что имела, никогда не жаловалась на жизнь, и благодарила судьбу за то, что имеет возможность помогать...

В 90-м году, на грани распада СССР, мы переехали в Израиль. Непривычно жаркий климат, странный, слева направо, язык (как раз под мамин почерк), ночные воздушные тревоги, противогазы, заклеенная "загерметизированная" комната... И лучезарно улыбающаяся мама, которая не о своих тяготах думает, а о тяготах матери и сестры, оставшихся на родине.

Мама, смеясь, гладит рыжую голову, целует зареванную мордашку - и мордашка тоже смеется, и я обхватываю маму изо всех сил.

- А давай мы эти шоколадки в конверт положим, племянникам? - предлагает она мне, когда я радостно демонстрирую ей плиточки, полученные на дне рождения одноклассника. - Они так обрадуются...

И проникает в мое сознание мамина доброта, щедрость, вытесняет детский эгоизм. Появляется желание творить добро, пробуждается стремление к знаниям. Мама правит мои первые стихи, рисунки, советует, какие книжки прочесть. Школьные успехи, разумеется, не оставлены без внимания:

- Меньше 95 баллов по математике можешь не приносить!

Подумать только, не меньше 95! Но, получив на первой контрольной 94, я рыдала так, что сбежался весь соседний класс. И ведь добилась мама своего - учебный год я закончила с блеском, получив награду от директора - таких нас было всего человек десять на всю школу.

В год приезда в Канаду маме исполнилось сорок лет. Родители решились на вторую иммиграцию главным образом ради того, чтоб уберечь меня от израильской армии. Не могла мама представить свою нежную, рыжую дочурку в аммуниции с автоматом. И снова нечеловеческие усилия по изучению языка, поиск работы, курсы для повышения квалификации. Мама никогда не соглашалась подрабатывать на черной работе:

- Нельзя свою планку занижать. Если сейчас сойдешь с дистанции, вернуться будет ох как трудно…

Даже в тот период безденежья мама тщательно следила за собой, за своим внешним видом. Одним из первых канадских приобретений была швейная машинка, и мама мастерила удивительные наряды. Вкус маме не изменял никогда – ни в одежде, ни в быту. Неизменным удовольствием для нее было обставлять квартиру. И, как бы мы ни были стеснены в доходах, в бюджете всегда находилось место для качественных средств для ухода за собой. Крем, косметика, парфюмерия – мама ими никогда не пренебрегала. И никогда не соблазнялась дешевизной.

- Ленивый дважды сделает, жадный дважды заплатит, - говорила она.

Английского мама не знала, она учила в школе французский. А я впервые столкнулась в канадской школе с французским языком. Учительница дала мне пособие для начинающих, да толку чуть, они же на французском от начала до конца! Приношу домой в отчаянии. А мама берет у меня буклет, раскрывает:

- “Авуар” – “иметь”. Как “уа” читается. “С” на конце не произносится…

И уверенно мы с ней читаем, и за месяц я овладеваю языком. И учительница, вручая мне грамоту, восхищенно качает головой: не встречала я еще такого…

…Я проходила практику на последнем курсе. У мамы в тот день была назначена встреча с врачом по поводу боли в груди, беспокоившей ее уже четвертый год. А что? Все доброкачественно. Семейный врач с усмешкой выпроваживала маму из кабинета:

- А черт с ней!! - ору я с заднего сиденья. Как смеет этот проклятый пудель жить, гулять, наслаждаться весной, когда у нас такое! Не имеет права!..

- Стареете, мадам. Вам ведь 45 уже? У меня тоже болит, и что?

А ничего. И УЗИ ничего не показывало, и маммограмма. Вплоть до того дня, как родители приехали забрать меня с практики после окончания рабочего дня. Я щебечу, рассказываю о работе - и вдруг замечаю отрешенные лица родителей.

- Мама, а что врач сказал?

Кивок. Нарастающее беспокойство.

- Что?.. Мама, что?!..
- Да. Это самое.

И мир померк. Завертелось все, рухнуло, разлетелось на куски. Сумасшедшая карусель неверия, сомнения, безумной надежды, и глубокое чувство безысходности, сознание того, что всему конец...

- Посмотри, - говорит мама нарочито бодрым голосом, - собачка какая!
- А черт с ней!! - ору я с заднего сиденья. Как смеет этот проклятый пудель жить, гулять, наслаждаться весной, когда у нас такое! Не имеет права!..

И ярость сменяется бессильными слезами...

А у мамы ярости не было. Не было в ней обиды на жизнь, на судьбу, на врачей, даже когда мы узнали об их ошибке. Когда онколог бесстрастно сообщила, что операция была сделана неправильно, что мамино женское начало было безжалостно отсечено ради перестраховки самих врачей, а не ради спасения ее жизни, что рак не вырезали и скорее всего придется исправлять ошибки на ходу, резать грудь, а перед этим – “попробовать” химиотерапию, только гарантий никаких, рак у нее такой, “малоизученный”… Когда натуропаты, гарантировавшие излечение, через неделю испуганно заявляли “наверное, лучше все же отрезать”… Не озлоблялась мама, лишь боролась до последних секунд…

…Чудовищно распухшие ноги, в которых не узнать мамины детские, мягкие ступни, не нуждавшиеся ни в каком педикюре, тонкая щеточка серых волос, скрюченная, согбенная, как у старухи, спина – все, что еще месяц назад было молодой, красивой женщиной, которую я всем представляла, как “свою сестру”… Поднимаем вместе с папой ее с кровати, поддерживаем с двух сторон, ведем в ванную – умыться. Мама обессиленно падает на кафельный пол…

- МАМАА!!.. МАААМААААА!!!..
- Давай поднимем ее, перенесем на кровать!
- МАААМАААА!!!.....

Мама ворочается на кровати и из ее горла вырывается жуткий хрип. И знаю я, что это предсмертная агония, и все равно верить не хочу… Молиться? Ну уж нет! “Бабушка, не забирай ее, не трожь, не смей!” Не отдам! Моя!

- Скорую. Моя жена умирает.
- Мама, ты же обещала жить!! Ты должна жить!!.. МААААМАААААААА!!!.....

Ее сносят по лестнице на руках “замком”, кладут в машину. А на улице золотисто-зеленое субботнее утро, соседи спят – ни один не высунулся…

А у мамы ярости не было. Не было в ней обиды на жизнь, на судьбу, на врачей, даже когда мы узнали об их ошибке.

- Мама, ты должна жить!..
- Мариша, она умерла…

По желтому, восковому лицу разливается трупная синь... Плачет стоящая перед выходом из больницы медсестра.

- Вы стали свидетельницей кончины самой необыкновенной женщины на земле…

Единственная. Редчайшего оттенка волосы. Непохожая на других. Уникальная. Глубина, тонкость, неизведанная красота, которую в твоей семье не унаследовал никто. Обострение весеннее проходит, отходит на второй план в круговороте повседневных забот. А твоя уникальность, неповторимость присутствует в жизни каждый день. В доме, который я обставляла, сохраняя твой колорит. В вебсайтах, что я создавала, представляя тебя сидящей рядом, как в школьные годы, советующей, какой цвет лучше. Во всех наших с папой успехах, достижениях, в каждом поступке. В заботе друг о друге. В словах, что мы запечатлели на твоем памятнике 6 лет назад:

Нет слов, достойных той, что радость людям
Несла полвека, не хвалив себя.
На свете нет и никогда не будет
Прекрасней и любимее тебя.