Медсестре Элле Трубачевой нравилась её работа. Может, кому-то показалось бы скучным сидеть ночи напролет в отделении реанимации. Но Элла верила, что пациенты на самом деле не в коме, а просто спят, и однажды обязательно проснутся. А Элла будет первая, кто скажет им «привет».

А пока она развлекалась тем, что пела. Когда-то она собиралась стать певицей, даже поступила в консерваторию — но, проучившись год, бросила. Разве может быть певица, которая боится сцены? Элла поначалу надеялась, что это пройдет, но стоило ей выйти на сцену и увидеть хотя бы одного зрителя — её ноги подкашивались и голос срывался. И она ушла из консерватории. Устроилась в госпиталь — сначала санитаркой, а потом, когда закончила медучилище — медсестрой.

— Ну что, спящие царевичи, — заговорила Элла в микрофон. — За окном — минус 20, точное время — 22.59. А я — ваша ночная сестра Трубачева. И чтобы спать вам было нескучно, я спою колыбельную.
Новый сторож Даниил Чайкин, задремавший было на диванчике в своем закутке, чуть не свалился, когда Элла перешла на сопрано. Он протер глаза и пошел, ориентируясь на звук, вдоль коридора, пока не уперся в кабинет дежурной сестры. Сестра пела в микрофон, как заправская артистка. И мало того! Она залезла на стул и даже пыталась отплясывать!

Стоило ей выйти на сцену и увидеть хотя бы одного зрителя — её ноги подкашивались и голос срывался.

Сестра, которая поет — это было что-то новенькое (до этого Чайкин видел тут только молчаливых медбратьев). А Элла, услышав редкие хлопки, чуть не свалилась со стула.

— Вы кто? Что здесь делаете?! — Элла торопливо поправила свою шапочку.
— Я тот, кого вы разбудили, — проворчал Чайкин, проходя в дверь. — Признаться, не думал, что по ночам здесь мюзик-холл.
— Вы очнулись? — прошептала она. — Правда, очнулись?
— Да я не был в коме, просто заснул, — объяснил Данила.
— А-а…Но вы здесь не можете находиться. Немедленно уходите!
— А вы здесь можете петь? — поинтересовался Чайкин насмешливо. — Я просто не в курсе, это входит в обязанности медсестры?

— Я…— медсестра снова смешалась. — Но это же никому не вредит…
— Да? Если ваши больные не могут пожаловаться, это ещё не значит, что над ними можно издеваться, — Чайкин непринужденно уселся на соседний стул.
— Что же я, так плохо пою? — упавшим голосом спросила Элла.
— Ну, не сказать, чтобы плохо, потенциал есть…Скажем так: вам есть, куда стремиться.
— А вы что же, учитель пения?
— Не то что бы учитель. Но в пении немного разбираюсь. И если хотите, могу дать вам пару советов.
— С чего вы взяли, — Элла нервно выпрямилась на стуле, — что мне нужны ваши советы?!
— В первую очередь, из-за вашей манеры пения. Пациенты-то, может, и не слышат, а вот связки вам ещё пригодятся.

***

— Уже лучше, — сдержанно похвалил он на следующий день. — Даже неплохо — для новичка.
— Да что толку, — махнула рукой Элла. — Разве может быть певица, которая боится сцены?
— Мне не показалось, что вы особо боитесь.
— Это потому, что никто не слышит! А если в зале есть хоть один слушатель, у меня ничего не выходит, кроме художественного писка.
— Я-то вчера слышал.
— Если бы я знала, что вы слышите, ничего бы и не вышло.
— Да, дела, — Чайкин потер подбородок.
— А если бы кто-нибудь из них очнулся, — Элла кивнула в сторону палат, и глаза её загорелись, — обо мне бы заговорили! И может, не пришлось бы выступать на сцене: я бы работала на радио, записала диск…

Чайкин кивнул. Оказалось, поет он совсем неплохо, о чем не преминула заметить Элла.

— А вам в группу спец по художественному свисту не нужен? — шутливо поинтересовался Чайкин. — Только я иногда фальшивлю.
— Почему нет? Хорошая у нас получится группа: свист и писк… «Свадьбу» знаете?
Чайкин кивнул. Оказалось, поет он совсем неплохо, о чем не преминула заметить Элла.
— Это что, — хмыкнул он, — слышали бы вы, как я играю на электрогитаре…— он вздохнул. Электрогитару пришлось продать. — Особенно свои песни.
— А вы пишете? — обрадовалась Элла. — Вот удача!
— Ну, пишу — это сильно сказано, — поморщился Чайкин. — Так, пописываю…
— Неважно, приносите! Здесь все равно никто не слышит…— Элла запнулась. — А может, вместе споем?

Через день Чайкин принес старую гитару. Он подыгрывал Элле, подбирая по слуху аккорды (иногда он приносил и свои песни). Но смотрел он больше не на гитару, а на Трубачеву.
Когда она пела, даже её лицо преображалась. Её золотистые волосы рассыпались по плечам, а мягкие карие глаза лучились. И будь все по-другому (была бы у него работа, доброе имя и самоуважение), Чайкин не упустил бы такую удачу — по-настоящему женственную девушку. Но все было так, как было, и Чайкин не делал попытки к сближению.

Ночные концерты продолжались уже почти две недели. Чайки советовал Элле пить яичные коктейли и показывал, на каких словах в его текстах лучше делать смысловые ударения.
— Элла, ты должна петь на сцене, — убеждал медсестру Данила. — Что тебе больница? То есть, помогать людям — это хорошо, но твои песни могут помочь куда больше.
— А ты? — она впервые взяла его за руку. — Что собираешься делать?
Чайкин задумался.

Строго говоря, в кармане уже лежал билет в столицу, и он рассчитывал, что послезавтра станет его последним днем в этом заштатном городке.

Строго говоря, в кармане уже лежал билет в столицу, и он рассчитывал, что послезавтра станет его последним днем в этом заштатном городке. И Эллу, скорей всего, он больше не увидит. Но от этой мысли стало почему-то тоскливо.

Однако следующей ночью случилось нечто непредвиденное.
— Знаешь, — во время перекура Элла подняла на него сияющие глаза, — а песенная терапия, кажется, начинает действовать! Может, конечно, от лекарств, не знаю, но показатели одного из пациентов — самого молодого — стабильно улучшаются, уже вторую неделю…
— Неудивительно, — усмехнулся Чайкин, — твой голос и мертвых поднимет.
— Ты имеешь в виду, он как труба? — с шутливой обидой поинтересовалась Трубачева.
— Как очень мелодичная труба, — поправил Данила. — Если можно так сказать, клаксон.
— Надо бы мне взять псевдоним — Клаксонова…Ну что, начнем с «Ухнем»?
И они снова, что называется, ухнули.

И надо же было так случиться, что именно в этот момент, когда Элла сумела взять одну их самых высоких нот, дверь в дежурку со стеклянным звоном распахнулась и на пороге появилась внушительная фигура главврача клиники. А за её широкой спиной угадывался изящный силуэт Варвары Петровны Корольковой, адмирала Звездного флота и бывшей начальницы Чайкина.

— Что. Здесь. Происходит? — с каменным лицом отчеканила главврач .
Элла сорвалась на писк и замолчала. Чайкин тоже не нашел, что сказать.

— Я уверена, это все из-за Чайкина, — вздохнула Королькова с видом умудренно-усталым. — С него станется. Например, именно в его дежурство сгорело старое здание нашей базы…
— Что вы рассказываете, — перебила врач, — это медсестра Трубачева — ходячая катастрофа. У неё наибольший процент расколотых шприцов и опрокинутых уток. И когда я слышу звон бьющейся посуды, я почти уверена: без Трубачевой не обошлось.
— А Чайкин не только был виноват в пожаре, но ещё и трусливо сбежал…
— Я не сбежал, — поднял голову Чайкин, — это вы меня выгнали! — тут, кажется, начальницы вспомнили о присутствии организаторов ночного концерта. Главврач выразительно кивнула на дверь, и Элла потянула Чайкина к двери.

— Нужно устроить настоящую проверку. Чтобы твои врачи полюбовались на результат.

— Интересно, кто ей сказал, — задумчиво проговорил Чайкин, оказавшись в коридоре. — Ваш главврач явно не привыкла совершать ночные обходы. И уж тем более — с Корольковой…
— Да какая разница, — голос Эллы заметно срывался. — Все равно меня уволят. Какой позор…
— Да не бойся, я скажу, что все организовал. А ты согласилась, потому что думала помочь пациентам. Мне-то нечего терять.
— Мне тоже, — сестра шмыгнула носом. — Не буду я здесь работать. Валентина Ниловна правду сказала, насчет уток и прочего…
— Да подожди, — попросил Чайкин. — Я же сам видел, твои песни вызывали колебания на мониторах.
— Правда?..— ахнула Элла.
— Ну, мне так показалось…Но все равно ты не можешь уйти, если есть хоть одна возможность, что твои песни помогают! — Чайкин щелкнул пальцами. — Идея!
— Ты о чем?
— Нужно устроить настоящую проверку. Чтобы твои врачи полюбовались на результат. Только технику стоящую достать…
— Чайкин, не выйдет. Ты что, забыл о моей фобии?
— Нет у тебя никакой фобии! Ты же все это время пела передо мной!
— Ну, ты не в счет…
— Это ещё почему? — обиженно поинтересовался он. — Я тоже слушатель и, кстати, очень придирчивый.
Элла несмело улыбнулась.
— Ты правда думаешь…
— Я просто уверен! Только нужно ещё их убедить …
Вопреки ожиданиям, убедить Валентину Ниловну поучаствовать в инновационной разработке оказалось не так уж трудно. Видать, она уже выпустила весь пар и снова обрела способность рассуждать спокойно.

— Чайкин, подействовало! — Элла бежала к нему через весь больничный двор, и её голос прерывался от восторга.

***

— Чайкин, подействовало! — Элла бежала к нему через весь больничный двор, и её голос прерывался от восторга. — Один из пациентов пришел в себя, и там сейчас такой переполох! И об этом кто-то узнал на телевидении, и меня…в общем, меня пригласили в центр на прослушивание! То есть, первое прослушивание я прошла. Представляешь, я пела перед продюсером — и голос не сорвался! Даже наоборот…
— Ты молодец, Элла, — серьезно (даже чуть грустно, как показалось Трубачевой), проговорил Чайкин. — Я знал, что у тебя все получится.
— У нас получится!
— Нет, у тебя.
— И я хотела сказать…— дыхание Эллы снова сбилось. — То есть, предложить. А полетим в столицу вместе! Мы такой дуэт сделаем — все ахнут!..

Но Чайкин молчал в ответ на предложение.
Ещё полгода назад он ни за что бы не упустил такой Шанс. А сейчас Данила думал, как ей объяснить.
— Я бы с радостью, но…
— Не надо, — восторженная улыбка Элла завяла. — Не объясняй. Хочешь снова вернуться на базу?
— Я просто подумал… может, ещё не поздно исправить?
— Конечно, не поздно, — кивнула Элла, опустив глаза. — Твоя начальница же намекнула.
— Элла, ты обязательно станешь звездой….
— А я не сомневаюсь, — она вздёрнула подбородок. Но Чайкин чувствовал, что непременно нужно что-то ещё сказать.
— Элла...Благодаря тебе я понял, что не все женщины стервы.
— А я, — Элла улыбнулась уже мягче, — благодаря тебе перестала бояться.
Она быстро поцеловала его в щеку и, махнув рукой, пошла в сторону такси.
А Чайкин остался стоять, глядя вслед, пока автомобиль не растворился в сумраке вечернего города.