Мы проснулись одновременно.

За окном нашей машины c цветущих яблоневых ветвей, как с облаков, склонились к нам змеистые тела лесных русалок.
Их невидящие страшные глаза вглядывались в окна машины. Они пели на одной ноте.
От этого звука становилось тоскливо и холодно.

Слава нажал на газ, и мы рванули по ухабистой проселочной дороге к освещённому шоссе.

Мы мчались сквозь спящие города с позолоченными куполами и чугунными витыми оградами.
Небо светлело.

— Бензин кончается.
— Через пять километров город. Там заправимся.

Казалось, город был в пелене мелкого дождя, — таким мутным был воздух. Всё было покрыто толстым слоем пыли. Люди шли на работу. Их лица были пустыми и усталыми. Мы стали спрашивать, где бензоколонка. Нам в ответ пожимали плечами.

— Слава, который час?
— Шесть.

За городом начиналось солнечное утро. Мы ехали вдоль реки.

— Хочу искупаться.
— Вода ледяная.

Слава остановил машину, болезненно поморщился, глядя, как я вхожу в воду.

— Вообще я бы поспал пару часиков. Устроим привал.

Мы въехали на лесную опушку. Слава откинул сидения, достал атласное лазурное одеяло, завернулся в него, сладко зевнул.

— Я пройдусь.

Слава сдёрнул меня в эту поездку прямо с дискотеки.
Я шла по лесу на высоких каблуках в обтягивающем блестящем комбинезоне.
Где-то навязчиво жужжали мухи. Я набрела на источник этого жужжания — чёрный угольный круг костра. На углях лежало двенадцать обгоревших кошачьих трупиков. Скорее это были не взрослые кошки, а котята. Двенадцать мученически разинутых пастей. «Чтобы обрести дар ясновидения, нужно сжечь двенадцать кошек...» — так было написано в одной магической книге. Кто-то обрел ясновидение.

Я вышла к машине.
Слава уже проснулся.

— Как поспал?
— Друг один приснился. Когда он умер, к нему на похороны пришли все его бабы.
— Поехали дальше?
— Будем проезжать почту, скажи. Мне нужно позвонить.

На лавочке у хаты сидел вполне свойский мужик. Он посмотрел на наш серебристый «Вольво», словно это была летающая тарелка.

Он вышел из почты мрачный и злой.

— Сука она.
— Не начинай. Она тебя на скаку остановит, а я могу только тащиться за тобой.

Слава мстительно прищурился.

— А ты не хочешь своему позвонить?
— Мне не везет в мелочах, зато везёт в главном.
— Он что, такая мелочь?
— Он вообще ничто.
— Да ладно. Звонил он как-то, когда тебя дома не было, занятные истории рассказывает.
— Всех его историй хватает на время распития пары бутылок.

Мы ехали дальше.
Слава нервничал.

— Мне нужно сварить себе «лекарство».
— И где ты собираешься это делать?
— В лесу.
— Ты с ума сошел. Ты себе инфекцию внесёшь. Доедем до ближайшей деревни, попросимся к кому-нибудь на кухню.

На лавочке у хаты сидел вполне свойский мужик. Он посмотрел на наш серебристый «Вольво», словно это была летающая тарелка.

Слава вышел из машины и поздоровался. Мужик кивнул.

— Я вот — почечник. Мне нужно срочно сварить себе лекарство. Можно к тебе на кухню?
— Слыш ты, почечник... Были тут до тебя трое почечников, тоже просили лекарство сварить. Всю хату мне ацетоном провоняли. Ну, ладно уж.

Всякий раз, когда Слава говорил со мной после укола, у меня возникало чувство, что он говорит не со мной.

— Я люблю тебя. Я люблю тебя! — повторял он.

Город, в который мы ехали, находился в тридцати километрах от Чернобыля.
Когда-то это была столица древнего народа, истребленного княгиней Ольгой.
Сейчас город представлял собой хаотическое сплетение узких глинистых тропинок между белыми хатками и разбитых асфальтовых дорог между однотипными серыми пятиэтажками.

Мы поднялись по лестнице. Я открыла дверь. Нормальная однокомнатная квартира: балкон, телефон, санузел.

Я приехала навестить могилы родственников. Здесь была похоронена вся моя родня. Вот Слава и решил меня сюда подбросить.

— Зин, воды в кране нет.
— Много хочешь. Воду здесь дают два раза в сутки. Надо не упустить момент.
— Я здесь не останусь. Зачем тебе эта квартира?
— Пусть будет — тёткино наследство всё-таки. Продавать не имеет смысла — копейки.

Я приехала навестить могилы родственников. Здесь была похоронена вся моя родня.
Вот Слава и решил меня сюда подбросить.

Мы посидели на балконе, выпили по банке пива и поехали на кладбище.

Я ходила между могилами, повязанная деревенским платком поверх моего дискотечного комбинезона, а Слава снимал меня на камеру. Последний кадр — я, уходящая по дороге к воротам кладбища.

Посмотрев отснятое, он сказал:

— Знаешь, у меня такое чувство, что ты уйдешь, а я здесь останусь.
— Тогда поехали отсюда поскорее.

Мы ехали дальше. Слава тоже решил совершить паломничество к могилам предков. Украина цвела. Медленными волнами, выше и выше поднимались карпатские горы. Мы приехали в бендеровскую деревню.

Судя по добротности домов, здесь люди работали на себя. С такой любовью украшали они свое жильё.

Сплошное народное творчество: резные ставни, инкрустированная мебель, домотканые ковры и т.д., но самым большим шиком считался китайский импорт.

Шедевры сочетались здесь с дешёвкой. Нас затаскали по гостям. Мой дискотечный комбинезон окружили вареники.

Нас уложили в отдельном доме, как молодоженов.
Слава тут же повернулся ко мне спиной и заснул.

Я встала, подошла к окну, чтобы полюбоваться роскошной украинской ночью, и увидела, что вся cлавина родня, вооруженная винтовками, сидит вокруг нашей машины. Я разбудила Славу. Мы вышли и поинтересовались, в чём дело.

— Машину могут украсть, — внушительно сказали родственники.

Слава сбегал за одеялом и подушкой. Мы улеглись в машине.

Через какое-то время я проснулась и обнаружила, что родственники всё ещё сидят вокруг машины. Я разбудила Славу.

— Ну, что опять?
— Украдут машину вместе с вами, — ответили родственники.

Мы одолжили у них две винтовки, и только тогда они ушли.

Мне снилось что-то смешное. Я проснулась от собственного смеха.

— Надо мной смеёшься? — спросил Слава.

Он был напуган. В деревне неожиданно погасли все огни и одновременно по дворам завыли все собаки.

Утром нам сказали, что у них иногда вырубается электричество.

У меня начинался приступ головной боли. В Москве в таком случае я вызывала скорую, давала денег, мне кололи что-то, и я засыпала.

Мы тронулись в обратный путь. Слава затормозил у почты.

— Позвони ей и скажи, что я умер.
— Плохая шутка.

После нажима на психику, как мне не было противно, я позвонила.
Потом утешала себя мыслью, что она не поверила.

— Интересная поездка была. Я даже решил завязать.
— Хорошо бы.
— Заедем в деревню к моей родственнице. Там я буду переживать ломки. Знаешь, какая это боль?
— Боль.

У меня начинался приступ головной боли. В Москве в таком случае я вызывала скорую, давала денег, мне кололи что-то, и я засыпала. Если приходилось долго ждать, я каталась по полу и кричала.

Приезжала одна и та же врачиха. Я помню кольцо с ярко-синим сапфиром у неё пальце. С синим сиянием угасала боль.

— ...Я пью бокал горячей боли, и пена из него струится,
И в пляске, телом не владея, кружусь одна в огромной зале,
И огненный венок надела мне боль с закрытыми глазами...

— Чьи строки?
— Мои.

Слава рассказывал легкие занимательные истории, чтобы меня отвлечь. Через пару часов боль стала стихать. Небывалый случай. Обычно мои приступы длились долго. Когда всё прошло, я заснула.

Когда проснулась, Слава смотрел на меня как-то странно.

— Думал, ты умерла. Ты была такая бледная, смотрел на тебя и думал: еду с трупом.

Мы приехали в деревню к Славиным родственникам поздно ночью, долго колесили по раскисшим от дождя пустым улицам.

Долго стучали в двери дома Славиных родственников.

Наконец открыли.

Слава лежал и смотрел в стену. Шел второй день ломок:

— Сходи, позвони, чтоб привезли что-нибудь обезболивающее.

Я позвонила в Москву. Похмельный голос сказал:

Я поднялась с асфальта, отряхнулась и подумала: «Замечательное утро. Я на трассе в дискотечном комбинезоне. Если день так начинается, то интересно, чем он закончится?»

— Приедем, привезём, ждите.

Никто не приехал.

— Не гони так быстро.

Слава остановил машину:

— Выходи.
— Слава, пожалуйста...

Он вытолкнул меня из машины и уехал.

Я поднялась с асфальта, отряхнулась и подумала: «Замечательное утро. Я на трассе в дискотечном комбинезоне. Если день так начинается, то интересно, чем он закончится?»

Вечером я узнал, что Слава разбился.

Был солнечный, жаркий день.
По дороге на кладбище я купила пышную бордовую розу.
Двое мужиков в гимнастерках ровняли уже готовую могилу.

— Глубокая. Можно я туда розу брошу?
— Не надо, покойникам от этого плохо.
— Почему?
— Так говорят.

Вдали показалась похоронная процессия. Я не хотела, чтобы меня видели.

Я сидела на поляне и рассматривала фотографии Славы. Вокруг были плотные кусты, усыпанные красными ягодами. Вдруг кусты закачались, затрещали, словно туда ввалился медведь. Из кустов вышла здоровенная баба с жестяной кружкой, полной малины. Подмигнула мне: «Сладенькая. Я сладкое люблю».

Похороны уже закончились.
Я вернулась к могиле. Среди цветов горело несколько свечей. Погода стала резко портиться. Подул холодный ветер. Свечи потухли. Я снова зажгла их, загородила цветами от ветра.

Пошел дождь. Ветер дул все сильнее.
Вдруг мне стало уютно и тепло, как во время самых задушевных бесед со Славой.
«Надо жить интересно и весело, чтобы Слава смотрел мою жизнь, как кино».

Я вышла к остановке автобуса, изучила расписание и поняла, что автобуса тут можно прождать всю жизнь…

Вдруг на дороге появился жёлтый «Ситроен».

— Вам куда?
— Хотя бы до станции, а вообще-то в Москву.

Дождь пошёл плотной стеной, как только я села в машину.
Мы мило беседовали всю дорогу. Он довёз меня до самого подъезда, не взял ни копейки и даже не спросил телефон.