Через месяц подруга принесла мне две мои самые любимые книги, которые я ей заботливо одолжила почитать.
- И? - спросила я, инстинктивно подавшись вперед, оказавшись с Катькой нос к носу.
- Раздеться-то сначала можно? - спросила она, пытаясь отодвинуться от меня подальше и все-таки снять куртку и ботинки.
- Да, конечно. Проходи, пожалуйста, на кухню, будем пить чай, вести умные беседы, - иронично отвечаю.
- А ты все паясничаешь, - по-хозяйски Катька уже управляется на кухне, опустошая мой холодильник.
- Что могу тебе сказать, разлюбезная моя подруга, книжки скучные, нудные. Вывод один - песня ни о чем…
- Как же так? - искренне удивляюсь я.

Нет ничего удивительного в том, что я удивляюсь, ведь это мои любимые произведения: "Вино из одуванчиков" Рея Брэдбери и "Над пропастью во ржи" Джерома Д. Сэлинджера. Книги, которые я сама читала взахлеб и перечитывала, наслаждаясь каждой фразой, буквально каждым словом. Естественно, я ожидала, что и подруга с таким же восторгом и изумлением будет расхваливать произведения этих классиков.
- А так, - говорит Катька, откусывая от бутерброда, - в одном два каких-то пацана носятся по американской деревне, а в другом какой-то то ли просто ненормальный, то ли озабоченный парень все куда-то едет, убегает, прячется. Смысла в них нет.
- А какой смысл ты хотела?
- Хоть какой-нибудь. Ну да, жизнь американской деревни, ну два брата познают мир. Ну и что? Где действие, где жизнь? А Сэлинджер вообще описал поток мыслей подростка, который с жиру бесится. Ему бы в российскую образовательную систему попасть. Да, и кстати, я прочитала твой шедевр, разумеется, ты понимаешь, что шедевр в кавычках, на Kleo. И полностью согласна с отзывами.
- Спасибо, - буркнула я, - как подруга могла бы и соврать.
- Что ты понимаешь в подругах, - и вот Катька уже заботливо отрезает кусок рулета, - нет для подруги большего счастья, чем сказать заслуженную гадость. Вот именно, все похоже на песни чукотских народностей - что вижу, то пою. Хочешь востребованности, надо жизнь показывать, чтобы страсти бурлили, чтобы случайности сплетались в роковую сеть событий, подводя человека то к счастью, то к несчастью. А у тебя смысла нет. На работе надо работать, а не по аське болтать; начальника слушать только, когда он говорит по производственным проблемам…
- Ага, - добавляю я, - и кофе из грязной чашки пить, да?
- А кофе вообще вредно пить, тем более растворимый. И быть более внимательной к тому, что пишешь, даже шутки ради, а то и, правда, имена-то разные, или ты сама никак не выучишь, как начальника зовут? В-общем, еще раз тебе повторяю, нужно действие, развитие событий!
- А скажи мне, любезный ребенок, - говорю, прекрасно знаю, как Катьку раздражает такое обращение, - а тебе африканских страстей в жизни не хватает. Твоя жизнь и так похожа на телесериал, с той лишь разницей, что жизнь твоя настоящая, а телесериалы показывают по телевизору. Не ты ли мне позавчера звонила ночью и рыдала в телефонную трубку, что уже три часа, а Его все нет? И не ты ли мне четыре месяца назад рассказывала о роковой встрече с прекрасным незнакомцем, который ради тебя остановил маршрутное такси и открыл дверцу, когда ты пыталась ее догнать на своих огромных каблучищах в узкой юбке? А теперь он ночевать не приходит. Некоторые вещи без смысла, понимаешь, просто без смысла, их просто читаю, а не ищут потаенный смысл, философскую загадку или быстро сменяющие друг друга действия. Неужели никогда не возникает желания, просто открыть книгу и почитать, почитать ни о чем, о том, как люди думают, как в "Над пропастью во ржи" или как дети познают мир, как в "Вино из одуванчиков". Кать, ведь это тоже жизнь. Или ты признаешь жизнью только слезы о мужчинах, слезы радости о мужчинах, слезы горечи о мужчинах?!
- Ты бы на себя посмотрела, - огрызается Катька, - сама вон всю стену в туалете глазами разрисовала. Я аж заходить стесняюсь, все время кажется, что за мной подглядывают. И где так только правдоподобно глаза-то рисовать научилась. Хорошо хоть, они все на женские похожи, не так конфузишься. Хочешь сказать, ты от хорошей жизни сидела всю ночь, лила слезы и рисовала?
- Вот именно, что не от хорошей, а оттого, что переживала. У каждого свои методы переживать разрывы, я вот глаза на стене рисую, ты всю ночь куришь и мартини пьешь или дротики в фотографии кидаешь.
- Хочешь быть востребованной, - не унимается подруга, - пиши о том, что людям интересно, что они хотят читать.
- Во-первых, начнем с того, что я не хочу писать, как профессионал, и сделать это своей профессией…
- Ага, скажи еще, что все это делаешь исключительно для себя. Если бы для себя, то и отсылать бы никуда не стала.
- Нет, - говорю я, - не спорю, мне было интересно, что скажут другие; люди, которые не знают ни меня, ни моей жизни. Узнала, мнение двоякое… Мне, например, интересно писать вещи ни о чем, просто как прошел мой день, может, я хочу научиться писать ни о чем так, чтобы это было красиво, чтобы это читалось, как Сэленджер в "Над пропастью во ржи" или как Камю в "Посторонний".
- И мания величия в наше время тоже лечится, - подхватывает Катька.
- А я как в том анекдоте. "Я - Наполеон" "Императоры у нас в седьмой палате" "А я не император, я - торт…"
- Все тебе шуточки… Смех без причины, сама знаешь признак чего.
- Просто я согласна с бароном Мюнхгаузеном, что все самые большие глупости на земле совершаются с серьезным выражением лица.
- А этому человеку вообще можно верить? - спрашивает Катька. - Он же был врун и обманщик.
- Нет, Кать, он был фантазером и оригинальным человеком.
- Да, знаешь, Наташ, на всех все равно не угодишь. Так лучше уж самим собой остаться.

На том и разошлись.

Наталья Шаро