Этот фильм не понравился мне с самого начала, но острое разочарование пришло только с финальными титрами, последовавшими сразу за смазанной сценой счастливого конца.

Почему они не потрудились объяснить, чем герои заслужили счастье?

Пока ритмичная музыка вытесняла на стену за моей спиной ворохи несвязанных общим смыслом кадров, разгонявших сгустившийся сумрак, пальцы нетерпеливо копошились в складках согретого моим теплом пледа. Я все чаще размышляю о том, кто перегорит раньше : ты или телевизор, умудрившийся за последние три месяца наработать больше, чем за все время существования в нашем доме.

Мои предположения постоянно изменяются в зависимости от твоего самочувствия — я стремлюсь уравнивать шансы. И, учитывая, что сегодня мы сумели не просто поесть вместе, но и поговорить за ужином на пять минут дольше обычного, следует побыстрее отыскать пульт.

Мои предположения постоянно изменяются в зависимости от твоего самочувствия — я стремлюсь уравнивать шансы.

К сожалению, или к счастью, но сохранившаяся способность воспринимать сиюминутные улучшения как признак выздоровления дает надежду и поддерживает жизнь. Правда не в тебе, а в телевизоре, но все же…

Наверное, мне пора впасть в уныние, а тебе и вовсе с головой уйти под одеяло, отказываясь продлевать это мученическое состояние, именуемое жизнью, а мы обсуждаем учебу, перспективы отношений и алгоритм приготовления клубничного варенья.

С нами определенно что-то не так. И если у тебя оправдание — неизлечимая болезнь, то вот я, видимо, просто бесчувственная скотина, пустившая скупую слезу единственный раз, когда из трубки телефона, прижатой к уху, донеслось твое раздраженное, неумело скрытое под смирением : «У меня онкология» .

Дальше были книги по психологии болезни вместо журналов с кроссвордами, буклеты о правильном питании при раке взамен рецептов жирной, вредной и вкусной пищи, религиозные брошюры.

Стопки сперва множились на столике перед диваном, после — на прикроватной тумбочке твоей, а затем и моей спален.

Сейчас вся кипа бумаги пылится на чердаке. Я жду момента, когда смогу добавить к ней историю болезни и вычеркнуть этот кошмарный период из моей жизни.

Я ни за что не признаю, что уже и мысленно забываю исправляться «нашей». Я ни за что не сдамся и продолжу обводить красным кружком в календаре напротив твоей постели каждое пережитое число. Ты будешь просыпаться и видеть яркие пятна дней, которые мы отвоевали, переводить взор на незакрашенную часть и хотеть бороться.

И я не позволю себе думать, что жирная линия лишь загоняет пустоту прошедшего дня в алую ловушку, отрубая от следующего.

Мы справимся.

Размышления в темноте, разорванной пятнами лунного света, не прибавляют оптимизма, напротив — грудь стискивает, и воздух, насквозь пропитанный парами обезболивающих, царапает ноздри. Мерзкий запашок вызывает тошноту, но неплохо расправляется с бактериями — несмотря на промозглую осенность погоды, в этом году никто из семьи не подвергся атаке сезонной простуды. А может, нам просто стыдно лечиться от гриппа, пока ты умираешь. И это звучит как укор.

Все слова теперь звучат именно так, и мы редко заходим к тебе в комнату, не хотим нервировать.

А еще боимся видеть твою беспомощность. Никто из нас не был мужественнее тебя до болезни, и если есть сила, способная ломать и таких, как ты, то что остается прочим?

Никто из нас не был мужественнее тебя до болезни, и если есть сила, способная ломать и таких, как ты, то что остается прочим?

Что делать мне?

Звезды холодно поблескивают за окном. Стоит прижаться к стеклу лбом, и можно представить, будто касаешься их ледяных лучей.

Представить можно почти все.

В памяти всплывает детская сказка, о том, что дождь — это слезы ангелов, и звезды представляются осколками посуды. Той, что разбивают на счастье. Быть может, так и встречают на Небесах? Быть может, там все же встречают?

Мой взгляд скользит по Большой Медведице и прочим созвездиям, имена которых, хоть убей, не запоминаются: много-много осколков, поярче и потусклее, побольше и поменьше, поближе и совсем высоко, что и не разглядишь — все, как в жизни.

Как бы выглядела твоя звезда? Глупо, но если бы мне хоть раз показали ее, стало бы легче.

Я прищуриваюсь, и в расплывающейся темноте представляю, как твоя любимая чашка, намертво перепачканная кофе, взмывает под потолок и, покачавшись над моими растрепанными волосами, вылетает в форточку все дальше и дальше, ввысь, пока не загорается сначала красноватым, а потом и синим пламенем, занимая свое место на небосводе: в веснушках кратеров, скривленная на один бок, иронично некрасивая на фоне посеребренных товарок и самая сияющая: я ее сразу различаю.

Само совершенство. Ты.

Картинка распадается, и все становится на свои отвратительно реальные места.

Сказки закончились вместе с титрами фильма.

Мы все равно не сможем быть вместе вечно — даже звезды гаснут с наступлением утра.

И звезды не обязаны объяснять, почему они гаснут.